афганистан в наши дни фото
Афганистан в наши дни фото
Фото: Александра Ковальская / Медиазона
Исламская республика Афганистан перестала существовать два месяца назад. Черно-красно-зеленые флаги теперь заменены на белые флаги «Талибана». Если верить западной прессе, с приходом талибов в стране настало время запретов, а жизнь в столице замерла. По просьбе «Медиазоны» журналистка Александра Ковальская рассказывает, как живет Кабул сейчас и что о смене власти в стране думают местные жители и сами талибы.
Запретить нельзя разрешить
В центре Кабула светятся окна кафе и ресторанов, хотя посетителей в них почти нет: большая часть тех, кто мог себе это позволить, покинули страну. В парикмахерских, несмотря на запрет, подстригают бороды местные модники, и встретить молодых людей в футболках и джинсах в городе тоже пока еще возможно.
Фото: Александра Ковальская / Медиазона
На улицах столько же женщин, сколько было раньше, и их одежда не изменилась. Они смеются, прогуливаются под руку с подругами, торгуются с продавцами над тележками овощей. Правда, некоторые теперь закрывают лица масками — может быть, просто потому, что в Кабуле пыльно. По сути, за те два месяца, что у власти находятся исламисты, ни одно предписание, в том числе касающееся прав женщин или одежды, пока не обрело статус закона, а потому не требует обязательного исполнения.
На одной из кабульских улиц девочка лет десяти в красном платье и косой через плечо играет со сверстниками. У одного из мальчишек в руках воздушный змей — 20 лет назад их запускать не разрешалось. Правда, в городе не слышно музыки, но, судя по рассказам, на свадьбах она до сих пор звучит, а талибы приходят туда потанцевать.
Время запретов пока не наступило.
Впрочем, нельзя сказать, что Кабул совсем не изменился. Талибы, которых раньше можно было увидеть только на фото, теперь ходят по улицам с неизменным автоматом за плечом или патрулируют районы на джипах, принадлежавших раньше правительственным силам. Складывается впечатление, что многим боевикам в Кабуле до сих пор неуютно — возможно, они попали в город впервые в жизни.
Талибов тысячи и тысячи. Большинство из них молоды, не старше 25 лет, некоторые не умеют читать и не знают других языков, кроме пушту, и никогда не видели вблизи женщин, кроме своих матерей, жен и сестер. Впрочем, бывают исключения.
Фото: Александра Ковальская / Медиазона
В центральной части Кабула — холм Вазир Акбар Хана. На нем цветут розы и стоит без воды построенный Советским Союзом бассейн. У подножия холма расположился дипломатический квартал с посольствами западных стран; теперь они закрыты. Сейчас на возвышенности базируется батальон «Бадри» — элитное подразделение спецназа «Талибана». Бумаги на входе проверяет юноша в очках с тонкой золотой оправой, представившийся как Ахмад.
— Добро пожаловать, мы всегда рады иностранным журналистам, которые приезжают в нашу страну. Не нужно нас хвалить, пишите только правду! — он говорит по-английски бегло, с хорошим произношением. — Вы бывали в Афганистане раньше, до нашей победы?
«Наша победа» — так все без исключения талибы называют события 15 августа, когда их отряды без боя вошли в Кабул.
За чаем, без которого не обходится ни один разговор, Ахмад рассказывает о себе: ему 18 лет, он принимал участие в конкурсах чтецов Корана, считает ислам лучшей религией в мире и мечтает стать врачом.
— Сейчас, когда мы прогнали оккупантов, мы установим дружественные отношения со всеми странами. Скажите, ваши представления о нас совпали с реальностью? Нет? Ну вот видите. На нас много клевещут. Западная пропаганда делает все возможное, чтобы нас очернить.
Он повторяет сказанное на пушту, и его сослуживцы согласно кивают головами.
Я осторожно напоминаю, что за 20 лет войны погибло множество мирных жителей.
Фото: Александра Ковальская / Медиазона
— На войне без жертв не обойтись. Зато сейчас мы всех простили. Даже тех, кто сотрудничал с американскими оккупантами, — отмечает талиб.
— Но многие афганцы по-прежнему не доверяют вам и хотят уехать.
— Они просто недальновидны, — отвечает Ахмад. — Рано или поздно афганцы поймут, что все мы — братья, все мы — мусульмане. И мы принесли мир, понимаете? Мир.
Мечты о Франции
Официально эвакуация из кабульского аэропорта завершилась 1 сентября — талибы, вошедшие в Кабул 15 августа, дали странам НАТО две недели. Падение Кабула во многом походило на падение Сайгона в 1975 году: десятки тысяч перепуганных людей видели единственное спасение в том, чтобы покинуть страну. Многие мечтают об этом и сейчас. Увидев иностранца, подходят с неизменной просьбой: «Помогите мне выбраться отсюда».
Фото: Александра Ковальская / Медиазона
В тот же день со мной заговаривает высокий седой человек в длинной рубахе и шароварах. Он прогуливался снаружи, наблюдал через стекло и терпеливо ждал, пока я выйду из кафе.
Фото: Александра Ковальская / Медиазона
— Добрый день. Вы иностранка? Чем вы занимаетесь? Понимаю. Вы не знаете, как мне попасть во Францию? Нет? Жаль. Извините, — говорит он и уходит, прижимая к груди папку, где, должно быть, лежат его документы.
Возле зоопарка под цветным зонтиком устроился торговец соком — юноша в красных жилетке и кепке. Улыбаясь, он наливает в стакан абрикосовый сок, но от денег отказывается. Потом закатывает рукав и показывает шрам.
— Вот посмотрите, в меня стреляли талибы. Когда-нибудь они вернутся и убьют меня, я знаю. У меня брат служил в полиции, ему пришлось бежать, а теперь они доберутся до меня. Вы можете мне помочь? — спрашивает он и, не дожидаясь ответа, пишет на обрывке бумаги свое имя и номер телефона.
Несколько десятков таких номеров набирается за неделю у любого иностранного журналиста, работающего в Кабуле. Никогда не знаешь, что стоит за желанием покинуть Афганистан: настоящая угроза или надежда на лучшую жизнь на Западе.
Никто не знает, что дальше
Как бы странно это ни звучало, но с приходом талибов жизнь иностранца в Кабуле стала гораздо проще: бумажные вопросы, которые во времена республики требовали времени и денег, сейчас решаются бесплатно за полчаса, а по улицам можно ходить пешком, ничего не опасаясь. После того, как «Талибан» казнил четырех похитителей в Герате, уровень преступности в стране существенно снизился.
Фото: Александра Ковальская / Медиазона
Впрочем, для местных плюсы уравновешиваются не менее серьезными минусами: Афганистану грозит экономический кризис, цены на продукты и бензин растут. Новое правительство призывает госслужащих выйти на работу, но где оно планирует взять деньги на зарплаты, пока никто не знает.
Реза, бывший гид, грустно кивает, слушая мои соображения. Реза — хазареец, представитель третьей по величине этнической группы Афганистана, которая слишком сильно отличается от остальных. 20 лет назад хазарейцы, азиаты по внешности и шииты по вероисповеданию, серьезно пострадали из-за «этнических чисток» талибов, и сейчас смотрят в будущее без оптимизма.
Неприязненное отношение к хазарейцам сохраняется у талибов и сейчас. На прошлой неделе в одном из министерств ждали своей очереди на интервью с чиновником-талибом два хазарейца — журналист и оператор. Они вполголоса поделились со мной своими опасениями: «Что дальше — неизвестно, но талибы никогда не относились к нам, как к равным, и никогда не будут. И теперь мы ждем, когда они покажут свое истинное лицо. Честно говоря, нам иногда бывает страшно». Во время обеда чиновник, человек образованный и обаятельный, пригласил иностранных репортеров присоединиться к нему, а хазарейцев оставил за дверью в приемной.
Мы с Резой сидим в кабульском аэропорту, откуда впервые за долгое время улетает эвакуационный рейс. На вопрос о том, легко ли ему ладить с талибами, хазареец отвечает:
— Пока не жалуюсь, как-то удается договариваться. Но никогда не знаешь, чего от них ждать. Они на днях побили моего друга за то, что он разговаривал по телефону со своей невестой. Отобрали телефон, услышали в трубке женский голос и стали бить — мол, запрещено разговаривать с женщинами. Если выйти после девяти вечера, тоже могут быть неприятности.
— Но в городе нет комендантского часа.
— В наших кварталах есть.
Фото: Александра Ковальская / Медиазона
И все же, несмотря на то, что талибское правительство не признано, несмотря на взрывы в шиитских мечетях и слухи о боях с «Исламским государством», несмотря на рост цен и нехватку денег, несмотря на приближающуюся зиму и частые перебои с электричеством, Кабул кажется удивительно спокойным.
«Талибан» и жители Кабула будто заключили негласный договор: первые закрывают глаза на нарушение своих предписаний, вторые — на бытовые трудности. Это шаткое равновесие может быть легко нарушено в любой момент, но пока что страна и город переживают, возможно, самый мирный период своей истории за последние сорок лет. Пока — ключевое слово, без которого не обходится ни один разговор о современном Афганистане.
Раз в неделю наши авторы делятся своими впечатлениями от главных событий и текстов
Публичные казни, запреты для женщин и новая мода: как сейчас живет Афганистан
Боевики движения «Талибан» продолжают вводить новые запреты и жесткие наказания для жителей Афганистана. Все это происходит несмотря на то, что ранее исламисты обещали соблюдать права человека. Теперь женщины не могут выйти из дома без сопровождения и специальной одежды, преступникам за воровство отсекают руки, а парикмахерам запрещено следовать «американской моде».
Подробнее о ситуации в стране прямо сейчас рассказывает OBOZREVATEL.
Женщинам «временно» запретили учиться и работать
В Афганистане женщинам запретили учиться или работать в Кабульском университете, но это якобы не навсегда – «до тех пор, пока не будет создана исламская среда».
«Пока настоящая исламская среда не будет обеспечена для всех, женщинам не будет разрешено поступать в университеты или работать. Ислам прежде всего», – сказал новый ректор вуза Ашраф Гайрат.
Сейчас из-за нехватки преподавателей-женщин ректор, которого назначил «Талибан», работает над планом, чтобы преподаватели-мужчины могли обучать студенток через занавесы в аудиториях. Таким образом для студенток создадут «исламскую среду для получения образования».
Аналогичный запрет ввели и для школьниц. В учебных заведениях также не могут больше работать женщины-учителя.
Кроме того, и.о. мэра Кабула Хамдулла Номани запретил женщинам выходить на работу, «пока ситуация не нормализуется». Из-за этого источник дохода потеряют все женщины, за исключением тех, чьи обязанности не могут выполнять мужчины – к примеру, убирать женские туалеты.
«Женщина не может быть министром – это как если бы ей на шею надели что-то, что она не может нести. Женщинам не обязательно находиться в правительстве, они должны рожать детей», – считает пресс-секретарь талибов Сайед Зекрулла Хашими.
В соцсетях афганцы распространяли видео (внимание, эти кадры могут вас шокировать!) с телами людей в кузове авто, одно из которых висело на лебедке. На его груди якобы была надпись: «Так будут наказывать похитителей».
«Цель этой акции – предупредить всех преступников, чтобы никто больше не решился на такое преступление», – заявил на площади командир талибов, который отказался назвать свое имя.
Руководство группировки решило вернуть публичные казни и ампутации конечностей, которые раньше проводили на спортивном стадионе Кабула. «Отрубание рук совершенно необходимо для безопасности», – заявил мулла Норуддин Тураби.
Когда талибы находились у власти в Афганистане в прошлый раз – в 1996-2001 годах – они практиковали телесные наказания и публичные казни на стадионах. К примеру, обвиненным в воровстве отрубали руку или ногу, а убийцам стреляли в голову родственники их жертв.
Отвечая на вопрос журналистов, Тураби отбросил возмущения против таких наказаний, сказав, что благодаря этому «у них была полная безопасность во всех частях страны».
«Все критиковали нас за наказание на стадионе, но мы ничего не говорили об их законах и наказаниях. Никто не будет указывать нам, какими должны быть наши законы. Мы будем следовать исламу и устанавливать свои законы на основе Корана», – добавил высокопоставленный талиб.
Тотальные запреты касаются не только обычных граждан, но и самих боевиков «Талибана». Руководство группировки запретило своим бойцам носить западную одежду (в частности, белые кроссовки), ездить на слишком большой скорости и делать селфи, особенно во время встречи с высшим командованием.
Талибы запретили мужским барбершопам стричь или брить клиентам бороды. Новое правило власти обосновали требованиями норм ислама.
По словам владельцев и сотрудников парикмахерских, запрет означает фактическое уничтожение их бизнеса. «Это была моя работа в течение 15 лет, не думаю, что смогу продолжить ею заниматься», – заявил один из барберов, пожелавший остаться неназванным по соображениям безопасности.
Барбершопы, пишет BBC, после отстранения талибов от власти в 2001 году пользовались неизменной популярностью, в первую очередь – среди молодежи.
Талибы закрыли министерство по делам женщин
Теперь вместо него будет ведомство морали. В предыдущее правление боевиков это министерство следило за соблюдением строгой системы шариата по средневековому образцу, предусматривающей, в частности, значительные нарушения прав женщин.
Тогда образовали так называемую полицию нравов, которая патрулировала улицы и проверяла, как афганцы соблюдают шариат. Запрещались различные развлечения, например музыка, танцы или игры в шахматы. Мужчин заставляли отращивать бороду, стрижки в западном стиле осуждались. Тех, кто нарушал правила, могли бить, отрезать части тела или даже публично казнить.
«Кто не сбежал, тот прячется» Как афганцы привыкают к новой жизни после победы талибов. Репортаж из Афганистана
Захват власти в Афганистане движением «Талибан» (террористическая организация запрещена в России) вселил страх не только в их идейных противников, но и в простых граждан. В Афганистане у талибов практически не осталось врагов, но новые власти так и не решили, чем занять оставшихся без дела боевиков. Задача эта непростая, потому что за годы вооруженного противостояния единственное, чему научились эти люди, — воевать. Сегодня в Кабуле на каждый район приходится сразу несколько полевых командиров, и каждый из них считает, что именно он главный. При такой концентрации скучающих вооруженных людей контролировать ситуацию становится все сложнее. Тем более, что афганцы еще хорошо помнят, каково жилось при талибах в конце 1990-х. Корреспондент «Ленты.ру» Александра Ковальская проехала от афгано-узбекской границы до Кабула, чтобы выяснить, как живет Афганистан после победы талибов, как простые афганцы приспосабливаются к новой жизни и правда ли, что талибы любят Россию.
Новый мир
Регулярное авиасообщение между Афганистаном и остальным миром так и не возобновилось, несмотря на неоднократные обещания талибов. Зато появилась возможность проехать по пыльным дорогам и своими глазами увидеть, как живет страна, получившая долгожданный мир после десятилетий гражданской войны.
Вопреки стереотипам, мне, единственной женщине и единственной иностранке на переходе Термез — Хайратон, улыбаются и даже помогают поднять багаж на ленту рентгена. Новые хозяева Афганистана непреклонны только в одном — никаких фотографий на пограничном переходе
Седобородый талиб, сидящий у выезда в обнимку с автоматом, машет рукой на прощанье, и наша машина выезжает в государство, которому всего полтора месяца от роду, — Исламский Эмират Афганистан.
Дорога до Мазари-Шарифа, административного центра провинции Балх, напоминает кадры из фантастического фильма: до самого горизонта тянется выжженная солнцем пыльная земля, где изредка попадаются пустые дома и заброшенные военные базы. Машин и людей в этом мире почти нет, только в получасе от города встречаются одинокие фигуры — мужчины, собирающие металлолом, и дети, просящие милостыню.
«А ведь сегодня суббота, это как у вас понедельник», — говорит мой водитель. На вопрос о том, куда все делись, пожимает плечами: «Сбежали. Когда талибы взяли Кабул, люди кинулись к границе и в аэропорт. Много людей, десятки тысяч. Не удивляйтесь, что сейчас так пусто — кто не сбежал, тот прячется, особенно если служил в армии или полиции. Говорят, что талибы за это будут казнить».
Чай, голуби и палец на курке
Мазари-Шариф — город небольшой. В центре знаменитая Голубая мечеть, где, по легенде, похоронен шиитский святой имам Али и где живут сотни белых голубей. Вокруг базар, жилые кварталы и несколько дипломатических представительств, которые сейчас закрыты.
В отделении офиса информации и культуры опять приходится подождать. Причина та же: начальник, который выдает иностранной прессе разрешение на работу, читает намаз. В его пустом кабинете красуется белый флаг «Талибана», а остальная обстановка — стол, книжные шкафы и кожаные диваны — явно перешла по наследству от бывших хозяев.
Первым делом нам предлагают чай, это непреложный закон афганского гостеприимства. Получение нужной бумаги, как и досмотр на границе, занимает не больше 15 минут, а вместе с разрешением мне выдают двух охранников, которые будут сопровождать меня в прогулках по городу. Их присутствие объясняют так: безопасность гостей превыше всего.
Материалы по теме
«Все помнят, что они творили в 1990-х»
«Талибы победили — мы обязаны это признать»
«Мы продолжим двигаться вперед»
Один из сотрудников службы информации на хорошем английском предлагает помочь мне с фото. Я пытаюсь пошутить о том, что в Москве никто не поверит в такое дружелюбие «Талибана».
— Я не талиб, — отвечает мой собеседник. — Я работал здесь при Ашрафе Гани (действующий президент Афганистана, покинувший страну после переворота, — прим. «Ленты.ру»), а теперь продолжаю уже при новом правительстве. Для меня ничего не изменилось.
— И вы не боитесь?
Он с улыбкой пожимает плечами.
— Нет. Теперь мои начальники не хуже, чем были раньше.
За те полчаса, что я провела за осмотром мечети, ко мне подошли познакомиться все местные руководители, включая начальника службы безопасности. Экскурсия заканчивается неизбежным чаепитием и импровизированным интервью: меня просят задавать вопросы, таким случаем нельзя не воспользоваться. Отвечают в основном талибы постарше и повыше рангом. Меня предупреждали, что с рядовыми беседовать не стоит, потому что они «недостаточно информированы». Разговор получается вежливым и уклончивым.
— Разве вам не запрещено разговаривать с женщиной, которая к тому же не закрывает лицо?
— Вы гость, разве можно обидеть гостя? — отвечают мне вопросом на вопрос. — Закрывать лицо или нет — личный выбор. Мы не можем на этом настаивать.
— Но пару недель назад западные журналистки рассказывали следующее: командиры «Талибана» отказываются с ними говорить, потому что они не носят хиджаб…
— Разве должностное лицо в любой другой стране не может отказаться с кем-то говорить? Таких людей везде хватает. Кто сказал, что мы ограничиваем права женщин? Они могут вернуться на работу, когда захотят. Могут вернуться в школы, когда обстановка нормализуется. Даже в местном аэропорту работают женщины, можете сами посмотреть.
Если хотя бы половина того, о чем мне говорили, правда, то ситуация в Афганистане переменилась к лучшему. Но верят в это не все: гостиницы в Мазари-Шарифе переполнены теми, кто надеется покинуть страну, как только возобновятся пассажирские рейсы
Двенадцать часов без приключений
Пару месяцев назад и речи не могло быть о том, чтобы проехать от северной границы до Кабула — вдоль дороги шли бои локального значения между талибами и правительственными войсками. Однако теперь дорога практически безопасна, а на обочине идет мирная жизнь.
Мы выезжаем из Мазари-Шарифа в пять утра и добираемся до Кабула в пять вечера. Главной трудностью за все это время становятся ремонтные работы и пробки на перевале Саланг. Сам факт того, что теперь на Саланге что-то чинят, кажется довольно обнадеживающим, а рабочие в ярких жилетах и экскаваторы — это не то, что обычно можно увидеть в афганских сводках.
На въезде и выезде из городов и на перекрестках стоят блокпосты «Талибана» — десяток боевиков и белое знамя. Машины замедляют ход, и молодые люди с длинными бородами и автоматами Калашникова наперевес спрашивают у водителей, откуда и куда они направляются. На этом проверка обычно заканчивается, а если в автомобиле есть женщина, то его пропускают без вопросов. То же повторялось и позже, уже в Кабуле: меня просили пересесть на переднее сиденье, чтобы как можно скорее проехать чекпойнт. «Ты — наш паспорт», — шутили мои афганские помощники.
У постов припаркованы мотоциклы и джипы, которые пару месяцев назад принадлежали Национальной армии Афганистана. Теперь они перекрашены из защитного цвета в белый, а на боку вместо афганского триколора появилась эмблема эмирата
Один из таких внедорожников, украшенный искусственными цветами, обгоняет нас в районе Чарикара. Из установленных на крыше колонок звучат суры на арабском. В провинции Баглан пейзаж становится почти идиллическим — на полях собирают урожай и сгребают в стога сено. Однако меня предупреждают, что приближаться к местным жителям и фотографировать их не стоит.
— Почему?
— У дороги могут быть мины. А еще у многих в этих местах погибли родственники от рук американцев. Сложно сказать, как люди отреагируют на появление человека с Запада.
Эти предупреждения, как и двухметровая воронка на дороге, где на мине подорвался армейский джип, разрушенный полицейский участок, сгоревшие полицейские машины, сложенные друг на друга, напоминают о войне. И все же за двенадцать часов пути трудно поверить, что Афганистан воевал всего полтора месяца назад. Впрочем, эта страна всегда умела возрождаться из пепла.
«Россия — хорошо!»
На закате мы въезжаем в Кабул. Казалось, что после паники, охватившей город с приходом талибов, после бегства президента и того ада, что развернулся в кабульском аэропорту, после месяца неуверенности и страха Кабул должен был измениться до неузнаваемости, но нет.
Афганская столица осталась такой же, какой я видела ее полгода назад: та же суета, те же дорожные пробки, те же воздушные змеи в небе. Талибы, одетые в армейскую форму, зачастую неотличимы от правительственных солдат, стоявших здесь до них
Впрочем, возможно, что в нынешней армии и полиции немало тех, кто был там при Ашрафе Гани, — «Талибан» пригласил их вернуться на службу.
«Русские отступили, а мы проиграли» Перестрелки, ночные клубы и любовь к России: чем живет современный Афганистан
Афганистан — «могила империй»: ни одна попытка завоевать его не увенчалась успехом. В памяти россиян эта страна тоже осталась как арена наиболее противоречивой и бесславной войны в истории СССР. Советского Союза давно уже нет, а Афганистан по-прежнему существует. Здесь странным образом уживаются исламский фундаментализм талибов и развязная клубная жизнь ночного Кабула. Корреспондент «Ленты.ру» Александра Ковальская отправилась в афганскую столицу, чтобы понять, чем живет Афганистан сегодня, что думают афганцы о России и русских и ждут ли они мира.
27 сентября, Кабул, ночь накануне президентских выборов. «Пусть голосуют, раз ума нет! Пальцы им обратно никто не пришьет!» — громко ругается на хорошем русском местный житель Махмуд, учившийся в свое время в Советском Союзе. Мы сидим за бетонным забором одного из кабульских дипломатических учреждений и пьем чай. «Кому охота в гроб? За что? Кто заплатит — тот и победит, это всем ясно. Я в эти игры не играю!» — не унимается мой собеседник. По ту сторону оград и шлагбаумов Кабул готовится к худшему: талибы грозят смертью каждому афганцу, решившемуся проголосовать. Соцсети пестрят сообщениями вроде «Сидите дома или берите с собой саваны».
Афганцам есть чего бояться: на прошлых выборах, пять лет назад, произошло 690 нападений, и с тех пор ситуация лучше не стала. В этот раз ждут атак и со стороны талибов, и со стороны их заклятых врагов — боевиков «Исламского государства». С ночи полиция перекрывает движение по основным магистралям, а огороженные бетонными заборами кварталы переходят в режим «локдаун» — въезд и выезд запрещаются полностью.
Тысячи афганцев гадают, переживут ли они завтрашний день.
До дня выборов из 18 кандидатов добрались 12. Как внутри страны, так и за ее пределами популярностью пользовались лишь трое: Ашраф Гани Ахмадзай, Абдулла Абдулла и Гульбеддин Хекматияр.
Ашраф Гани, действующий президент, 70 лет, пуштун, гражданин США, выпускник Американского университета Бейрута и Колумбийского университета, доктор наук. Любит сравнивать себя с королем Амануллой — знаковой фигурой (он добился независимости Афганистана 100 лет назад и ратовал за просвещение и прогресс). Впрочем, многие шутят, что Гани знает Афганистан лишь по своим университетским учебникам.
Он баллотировался в президенты в 2009 году, набрал три процента голосов. В 2014-м выиграл, обойдя лидировавшего в первом туре Абдуллу. Женат на ливанской христианке Руле Гани, которая оказывает на него большое влияние.
Охрана у штаба Гани
Фото: Paula Bronstein / Getty Images
Абдулла Абдулла, 59 лет, таджик. Утверждает, впрочем, что его отец был пуштуном — представители этой этнической группы правят Афганистаном с 1774 года, и непохоже, что ситуация переменится в ближайшем будущем. Впрочем, в пуштунское происхождение Абдуллы верят далеко не все. Он выпускник Кабульского университета, офтальмолог по образованию. Во время гражданской войны был соратником полевого командира Ахмад Шаха Масуда и врачом в отряде его панджшерских моджахедов, позднее занимал пост министра иностранных дел. В 2009 году он отказался от участия во втором туре, не веря в честность выборов. В 2014-м оспорил результат голосования и при посредничестве США разделил властные полномочия с Гани.
Абдулла Абдулла на одном из предвыборных митингов
Фото: Paula Bronstein / Getty Images
Гульбеддин Хекматияр, около 70 лет (точный возраст неизвестен), пуштун. «Бывший» полевой командир, глава «Исламской партии Афганистана». Интересно, что награду за живого или мертвого Гульбеддина афганское правительство обещало еще в 1976 году. В современной политике он буквально пару лет. В 2016-м он показательно примирился с правительством, а на недавних дебатах заявил, что его единственный оппонент — коррупция. В случае честных и прозрачных выборов Хекматияр не сомневался в своей победе — завидная уверенность для человека, известного под прозвищем Кабульский мясник, чьи ракеты разносили город до основания 20 лет назад. Его возвращение на политическую арену вызвало в свое время волну протестов среди жителей Кабула.
Фото: Ebrahim Noroozi / AP
«Дороги от дома — половину сигареты выкурить, а машину уже дважды проверили. Стараются, шакалы!» — жалуется Махмуд, пока я влезаю в бронежилет.
У входа в избирательный участок — автоматчики в серой форме. На входе проверяют все возможные удостоверения личности, долго присматриваются к фотографиям. Потом в закрытом помещении женщина в форме просит открыть сумку, разуться, проверяет карманы, а потом одежду, проводя ладонями от шеи до щиколоток. Кажется, движет ею в первую очередь любопытство, хотя недооценивать опасность нельзя: по всей стране порядок охраняют 70 тысяч силовиков, весь день приходят сообщения о ракетных обстрелах, взрывах и локальных боях. Впрочем, жертв пока, кажется, нет.
Участки открыты с шести утра, но народу практически нет. Работники комиссий скучают за партами в пустых классах, но сидят подальше от окон — на случай, если в школьный двор закинут гранату. На доске — надписи мелом об историческом значении выборов 6 числа месяца мизана 1398 года — в Афганистане сейчас конец XIV века по солнечной хиджре, и сама процедура голосования представляет собой занятное сочетание Средневековья и высоких технологий. Ближе к полудню в школу постепенно приходит все больше избирателей.
Работники афганских избирательных комиссий обрабатывают биометрические данные
Фото: Mohammad Ismail / Reuters
Афганцы голосуют, окуная указательный палец в краску и прикладывая его напротив имени кандидата. Можно, конечно, и просто расписаться (если умеешь, потому что уровень грамотности остается низким), но запачканный фиолетовой краской палец — атрибут социального активиста и сознательного гражданина, который пренебрегает угрозами террористов и готов рискнуть собой ради лучшего будущего. Рядом с именами и фотографиями кандидатов расположены картинки: Гани — раскрытая книга, Абдулла — весы, Хекматияр — восходящее солнце. «Ну и символ он себе выбрал, — слышится на участке. — Лучше бы черный квадрат взял. Темнота — и больше ничего!»
Процедуре голосования предшествует электронная регистрация, а на входе в участок избиратели проходят биометрическую аутентификацию, которая в XIV веке приживается плохо и регулярно сбоит. По сообщениям кабульского сарафанного радио, пять лет назад Абдулла Абдулла долго ждал у входа, пытаясь «удостоверить свою личность» — при том что в лицо его знали все.
Бородатые избиратели в тюрбанах отвечают на вопросы одинаково немногословно и одинаково неохотно.
— За кого вы голосовали?
— Вы этого имени не знаете.
— А вы?
— За Абдуллу.
— За кого голосовали в 2014-м?
— За Гани. А до него за [Хамида] Карзая.
— Почему Абдулла?
— Интересно узнать, что он может сделать.
Примерно такой ответ давали многие голосовавшие за Абдуллу. Сторонники Гани чаще отвечали «Он образованный» и перечисляли академические достижения нынешнего президента. Но усилия образованного Гани по созданию чего-то нового и эффективного приносят мало пользы — хотя, по слухам, президент работает по 20 часов в сутки и безжалостно отчитывает подчиненных за недостаток усердия. Многим «интересно, что может сделать Абдулла», именно потому, что за пять лет многие афганцы уверились: Гани не может почти ничего. Ни один интеллектуал-профессор на его месте не смог бы.
На вечеринке в Таймани, где западные журналисты и афганские чиновники через пару дней после выборов танцуют под рок-музыку 60-х, ко мне подходит молодой человек со стаканом виски. Представляется. Его имя мне знакомо — несколько раз я видела его на сайтах Tolo News и Pajhwok.
— Это ты пишешь про выборы? — спрашивает он, пытаясь перекричать Мика Джаггера и грохот пролетающего над домом вертолета. — Хочешь, скажу результат? Само собой, Гани выиграл. Я возглавлял его предвыборный штаб и могу сказать: по-другому и быть не могло. У Гани просто не было серьезных соперников, согласись.
Трудно не согласиться.
Впрочем, о своей однозначной победе заявили оба ключевых кандидата — и Гани, и Абдулла. В 2014-м подобная ситуация поставила Афганистан на грань гражданской войны.
Фото: Paula Bronstein / Getty Images
Утро 29-го приносит первые цифры: около 70 зарегистрированных атак, пара десятков пострадавших — СМИ получили распоряжение не акцентировать внимание на негативе. Тех, кто был готов пожертвовать собой во имя демократии, тоже оказывается немного: из зарегистрированных 9,5 миллиона избирателей проголосовали только 2 миллиона, обеспечив рекордно низкую явку. Трудно сказать, что деморализовало электорат больше — активность «Талибана» или фактическое отсутствие альтернатив.
Причислять «Талибан» к религиозным экстремистам действительно не вполне корректно. Да, их офис в Катаре вывесил белый флаг Исламского эмирата Афганистан, противопоставив себя администрации тогдашнего президента Карзая, но по сути слово «исламский» не является ключевым. Талибская доктрина куда лучше укладывается в рамки национально-освободительного движения: нет иностранным захватчикам, нет марионеточному правительству, вся власть советам (племенным).
Идеальным остается строй образца 1996-2001 годов, когда захватившие власть в стране талибы начали перекраивать ее по своим лекалам и объявили войну прогрессу и влиянию Запада в самом широком смысле. Нетрудно догадаться, что при восстановлении строя талибов участь воспитанных Гани прозападных «младоафганцев» окажется незавидной, участь национальных меньшинств — тоже. Женщинам повезло чуть больше: в ходе недавних мирных переговоров талибы заявили, что готовы предоставить им права «в рамках ислама и афганских ценностей». Но и это, признаться, звучит не очень обнадеживающе.
Многие афганцы считают, что эпоха исламского эмирата была спокойным временем: сменив у власти полевых командиров, талибы мгновенно навели порядок, начав отрубать руки за воровство и забивать камнями за более серьезные проступки. Однако, как ни парадоксально, о безопасности речи не шло: нарушение одного из многочисленных запретов грозило смертью, а в тюрьму легко можно было попасть даже за ношение западной одежды или отсутствие бороды.
Под запрет попали фильмы, любого рода изображения (из-за этого у большинства моих знакомых нет детских фотографий), любимые афганцами воздушные змеи, танцы и музыка. «Родители рассказывали, что из-за этого свадьбы больше напоминали похороны», — сетует Хикмат.
Фото: John Moore / Getty Images
За найденный дома поэтический сборник — побои, за попытку учить детей чему-то кроме чтения Корана — побои и арест. Однако самые жесткие запреты коснулись женщин. Ни образования, ни полноценной медицинской помощи. Нельзя сидеть у окна, нельзя смеяться — это вводит во грех правоверных. Вышла на улицу одна? Плеть и палки. Тайно продолжала работать? Арест. Подозрение в супружеской измене? Казнь. (Подчеркиваю: подозрение! Пуштунская «культура чести» в этом случае приговаривает к смерти без доказательств.)
В провинциях, где племенные законы по-прежнему ставятся выше конституции, подобное практикуется и сейчас. В прошлом году в прессу попал такой случай: женщина нашла автомат под грудой белья во время уборки и случайно (!) выстрелила себе в лицо. Спасти ее не удалось. Должностные лица не стали расследовать это дело — как и сотни других, регулярно пополняющих статистику ООН.
Сейчас талибы намекают, что готовы идти в ногу со временем, однако им мало кто верит. Во-первых, движение неоднородно по структуре: одни готовы к компромиссу, другие обещают биться до победного конца. Во-вторых, племенные законы в сочетании с псевдоисламской моралью, которую вкладывают в головы бойцов полуграмотные муллы, — тот еще «коктейль Молотова».
В случае, если мирный договор с США все-таки будет подписан, иностранный контингент выведен, а представители «Талибана» войдут в правительство, предсказать их поведение или проконтролировать соблюдение условий будет невозможно. Если они решат вернуться в XIV век, в Афганистане не будет силы, способной им в этом помешать. Запреты и казни могут снова стать повседневностью.
В Кабуле в это трудно поверить.
Интерьер кафе, где мы обсуждаем политические проблемы, наводит на мысли о Нью-Йорке. На стене портрет Фриды Кало, под ним гитарист с волосами до плеч наигрывает на гитаре Summertime Джорджа Гершвина. В Кабуле таких кафе немало, и они породили своеобразную субкультуру свободолюбия: тут проходят импровизированные концерты, а иногда и дискотеки, тут назначают свидания и набивают татуировки. В Кабуле есть художники, рок-группы и модельные агентства — разумеется, все они регулярно получают угрозы. Пару лет назад местная молодежь начала праздновать День святого Валентина, и теперь 14 февраля одна из центральных улиц исчезает под ворохом букетов и связками воздушных шаров. В прошлом году состоялась первая вечеринка, посвященная Хеллоуину, сюжет о которой сняло одно из центральных новостных агентств. Правда, все участники были в масках, а их голоса намеренно изменили.
Слепое подражание Западу? Нет. Скорее желание приблизиться к той нормальности, которую олицетворяет Запад, стремление иметь те же права, что и ровесники в «цивилизованном» мире. Иметь выбор.
«Моей матери за шестьдесят, и она тоже голосовала», — рассказывает лавочник в Шахре-Нау, имени которого я не успела спросить. Он заговорил со мной по-русски, когда я проходила мимо. Я почти не удивилась: среди афганцев старше сорока знание русского — вовсе не редкость. В Кабульском политехе профессора подходили просто для того, чтобы сказать «Здравствуйте, как дела?» И сами радостно удивлялись: «О, я еще помню! Еще могу говорить!» Мой учитель-афганец рассказывал, как в 80-е они всей семьей смотрели «Ну, погоди!» (в его произношении «Ну, погоджи!»), а потом вместе с соседями гадали, что будет дальше.
Отношение к России в Афганистане неоднозначное. Кто-то, узнав, откуда я, стремится пожать руку и спрашивает, когда мы вернемся с миром. Кто-то винит в том, что в свое время мы не поддержали дружественного Москве президента Наджибуллу. Кто-то спрашивает: «Почему вы на нас напали?». Кто-то (хотя таких очень мало) откровенно ненавидит. От бывших моджахедов можно услышать: «Дураки мы были, что с вами воевали», а отношение молодых людей — в среднем благожелательный нейтралитет.
«Я не верю, что СССР хотел захватить Афганистан, — сказал один из моих близких кабульских друзей, военный корреспондент Ахмат. — Это была ловушка, и вы в нее попались из-за [тогдашнего госсекретаря США Збигнева] Бжезинского, который вас ненавидел. Но вы не проиграли, вы отступили! Кое-кто из моджахедов продолжает вопить, что они выиграли, но это не так. Вы отступили, но мы проиграли больше. Да, кстати, мой отец тоже с вами воевал. И дяди». Спрашиваю, жалеют ли они, что воевали: «Нет, но говорят, что мы, афганцы, сами виноваты. Было бы единство — не было бы ни русских, ни американцев».
Фото: Lucy Nicholson / Reuters
Передо мной сидят за чашкой кофе афганские коллеги. Оба пишут для Associated Press.
Афганистан ждет объявления итоговых результатов 7 ноября. Впереди неизвестность. Несмотря на то что два миллиона людей рискнули жизнью, выборы могут быть признаны несостоявшимися (уже ведутся разговоры о подлогах и взятках, полученных в ходе голосования, а биометрические системы оказались предсказуемо ненадежны).
Если этого не произойдет, проигравший кандидат и его сторонники опротестуют результаты, а это чревато ростом социальной нестабильности в столице и по всей стране. Политики по обе стороны Атлантики надеются на возобновление мирного процесса, однако после того, как американцы отказались от переговоров в сентябре, подписание договора между «Талибаном» и США будет связано с еще большими трудностями и, возможно, отложено на многие месяцы.