автор книги дни нашей жизни
Писатель Микита Франко — о романе «Дни нашей жизни» и видимости ЛГБТ
В Popcorn Books выходит книга Микиты Франко «Дни нашей жизни» — роман о взрослении мальчика, растущего в однополой семье в провинциальном российском городе. Егор Михайлов поговорил с Микитой о том, возможен ли хеппи-энд у такой истории в современной России.
— Как появилась эта книга? Как я понял, поначалу это вообще не был единый текст?
— Да, это началось с блога в «ВКонтакте», который я вел как закрытую группу. И там люди просто говорили, чтобы было бы неплохо, если бы это была книга. Я начал задумываться об этом. Потом предложили, чтобы мы в типографии сами для себя выпустили эти записи как книгу — что я и сделал. [Читатели] начали давать почитать ее в таком книжном виде своим знакомым, друзьям — и как‑то все ушло дальше группы. Мне начали писать незнакомые люди, что им понравилось, и тогда я задумался, что, наверное, сделал что‑то похожее на книгу (смеется).
— А какая из историй, вошедших в книгу, была первой? Самая первая — или…
— Да, там есть глава «С чего все началось» — так называется самая первая запись в блоге.
— То есть это не та история, когда сперва были набросаны какие‑то кусочки пазлов, из которых собралось цельное продуманное полотно?
— Нет. Вот все как было в блоге, я так все и закинул в книгу. (Смеется.) Наверное, так не делается, но я так сделал.
— Ого. Но насколько я понял, для той версии, которая сейчас выходит в «Попкорне», роман как‑то изменился?
— Нет, изменился только эпилог. Все остальное — просто заметил, что где‑то опечатка была и исправил ее. В версии Popcorn Books, за исключением того, что некоторые слова переставлены так, как больше нравится главному редактору, ничего не изменилось со времен самиздата.
— А тебе комфортно, когда редактор говорит: вот здесь лучше переставить слова, потому что так будет лучше?
— Ну да. Чаще всего я согласен с этим. Но если не согласен, я же имею право сказать «нет» — и, в принципе, со мной никто не спорит.
— А что изменилось в финале? Проспойлеришь?
— У меня было плохое настроение, когда я писал эту книгу. Я думал, что напишу — и хватит жить (смеется). Вот.
— Поэтому там все заканчивалось на суицидальной нотке: герой почти самовыпилился, но потом его остановил один из родителей. Конец. (Смеется.) Такой депрессивный финал был. Но потом, когда я закончил писать книгу, мне резко полегчало. Какое‑то время, пару месяцев, наверное, была вот эта версия эпилога в самиздате. (Вздыхает.) Я на нее посмотрел — и подумал, что мне не нравится, что все так заканчивается. Поскольку я уже начал себя чувствовать по-другому, я и сам перестал соглашаться с тем, как герой себя повел. Я подумал, что нужен более позитивный финал, в котором никто вообще не думает себя убивать. Просто все собираются уехать.
— В итоге получился финал, в котором главные герои — гомосексуальная пара с детьми, живущая в России, — отправляются в Канаду…
— Ну весьма конкретно уже планируют.
— И для тебя это хеппи-энд?
— Можно ли считать хеппи-эндом то, что ничего не изменилось в России? (Смеется.)
— Спрошу по-другому. Возможен ли хеппи-энд, в котором они не думают уезжать из России?
— Ну если они планируют жить [в России] так же закрыто, как и жили, то я не знаю, можно ли это считать хеппи-эндом. Думаю, что открытая жизнь, в которой всем комфортно, все чувствуют себя безопасно, — такой хеппи-энд невозможен сейчас в России. Хеппи-энд, в котором ты просто не сядешь в тюрьму и тебя не убьют… Ну такое возможно. Если повезет. (Смеется.)
И вот эти 5% берутся — и на них натравливаются остальные 95. Создается образ врага, в котором враг почему‑то среди своих же граждан.
— А если говорить не о самом ролике, а о том, как на него отреагировало общество? У меня есть ощущение, что ролик так полыхнул именно потому, что в России уже нет такого консенсуса по вопросу злобных гомосексуалов.
— В основном негативная реакция на ролик была у молодых людей. То есть это вообще другое поколение. В основном это либо очень молодые люди, либо сами представители ЛГБТ-сообщества независимо от возраста. Я думаю, что сменилось поколение… Ну пока не сменилось, но они уже выросли для того, чтобы начать высказывать свое мнение. И вот поэтому они могут поднять шум — тем более что у них есть доступ в интернет. Раньше у людей в принципе не было возможности посмотреть, как живут люди в других странах, cформировать свое мнение, независимое от того, что говорит государство. Сейчас у людей есть альтернативное мнение — и его все больше и больше.
— В твоем романе главный герой растет в однополой семье — и в связи с этим проходит через большое количество трудностей. Не возникало ли у тебя опасения, что книга может быть интерпретирована в пользу гомофобских взглядов? «Смотрите, вот как тяжело живется человеку в однополой семье. Вы такого хотите детям — чтобы вот человек так мучился?» (Смеются.)
— Мне кажется, что главный герой мучается не из‑за своих родителей, а из‑за того, что происходит вокруг. Я об этом не думал, честно скажу. Если кто‑то захочет это так интерпретировать, он, естественно, это сделает. Что угодно можно так интерпретировать. Можно было написать книгу, в которой вообще все хорошо, — ее тоже бы как‑нибудь интерпретировали.
— Как пропаганду, очевидным образом.
— Да, тогда это была бы пропаганда (смеется). Все слишком хорошо.
— Ты сейчас — когда у тебя есть поклонники, книга выходит в хорошем издательстве, на нее пишут отзывы — чувствуешь себя писателем?
— Есть ли ощущение, что можно быть профессиональным писателем, зарабатывать этим делом на жизнь?
— Не знаю, я только начал. Надо посмотреть, сколько мне будут платить. Пока вообще непонятно, сколько это приносит денег. Моя бабуля мне говорит, что я буду нищий. (Смеется.) Что все писатели нищие.
— К «Дням нашей жизни» ведь есть приквел…
— Уже нет?
— Я его… я его отменил.
— Можешь рассказать поподробнее?
— Все в том же блоге, где я писал «Дни», я после этого продолжал еще писать. И потом, когда я посмотрел, что книга вроде бы всем интересна, подумал, что можно и другие записи показать людям. В этом приквеле были короткие истории про детство родителей [главного героя] и про Ваню, который брат. Это очень короткая книжка, пятьдесят страниц, наверное. И я подумал, что пятьдесят страниц — это слишком мало для того, чтобы быть полноценной книгой. И нужно это дорабатывать. Потому что все начали говорить, что тоже хотят, чтобы эта книга была издана в нормальном издательстве. А я-то понимаю, что пятьдесят страниц — это как журнал, кто это будет издавать (Смеется). Поэтому нужно дорабатывать. Сильно. Я пока везде эту книгу удалил, и, скорее всего, это будет уже что‑то другое.
— Еще такой вопрос: важный сюжетный поворот в конце книги — это история про то, как главный герой с помощью базовых знаний о том, как работают социальные сети, вычисляет своего одношкольника, который оказывается геем или бисексуалом. Понятно, что большинство представителей ЛГБТ-сообщества довольно бережно относятся к своей приватности в России. Тебя не пугает, что люди довольно уявзимы в этом смысле? Я, когда готовился к интервью, узнал о тебе некоторое количество относительно личных подробностей — а я ведь вообще не старался их узнать.
— Если говорить про мою безопасность, то мне, естественно, некомфортно. Но еще есть такой момент, как видимость. Когда публичный человек говорит о себе как о представителе ЛГБТ-сообщества, это всегда идет в пользу ЛГБТ-сообщества, что есть люди среди обычных (смеется) людей, которые занимаются обычными делами. Актеры, писатели, кто угодно — и вот они тоже принадлежат к ЛГБТ-сообществу. И, с одной стороны, мне хочется быть полезным. Я не стараюсь слишком сильно раскрываться — но это больше инициатива скорее издательства, не говорить на эти темы. Они пока говорят: «Мы боимся, что это будет для тебя опасно». Сам я говорю, что, в принципе, если у кого‑то есть вопросы, я могу это обсуждать. Но даже если я соглашаюсь это обсуждать, это не отменяет того, что мне страшно. Просто я это делаю, потому что это важно. Вот. Но мне страшно.
— Книга мне показалась — это мое личное читательское впечатление — довольно оптимистичной. Несмотря на все, что переживает главный герой, на весь реализм, она, в принципе, очень… не люблю такое слово применительно к литературе, но уютная. В этом смысле — ты оптимистичный человек в том, что касается нашей страны? Ты говоришь, что молодые люди более толерантны, — а есть ощущение, что, возможно, в будущем будет получше?
— Я уверен, что в будущем будет получше, просто я не знаю, когда будет это будущее. Возможно, через тысячу лет (смеется).
— Ого!
— Ну я просто не знаю, доживу ли я до этого будущего. И доживем ли мы все до него. Я не сомневаюсь, что со временем должно становиться лучше: это закономерный процесс, до которого мы просто пока не дошли. Но мне трудно предположить, насколько мы от него далеко. В том, что это будет, я уверен. В том, что это будет, когда мы еще будем живы, я не уверен. (Смеется.) Я не знаю, считается ли это оптимизмом.
— Ну, в предложенных обстоятельствах, наверное, это должно считаться оптимизмом. (Смеются.) В какой стране живем, такой и оптимизм.
Автор книги дни нашей жизни
Я пишу, потому что больше не могу об этом думать.
В школе, когда нужно было написать сочинение на тему «Моя семья», я всегда писал ложь.
Эта книга — то, что я мог бы рассказать о своей семье, если бы кто-нибудь разрешил говорить правду.
― ДНИ НАШЕЙ ЖИЗНИ ―
Those days are all gone now but one thing
When I look and I find
(из песни Queen «These Are the Days of Our
Lives», подарившей название этой книге)
С ЧЕГО ВСЁ НАЧАЛОСЬ?
Три ярких эпизода, никак не связанных между собой.
Первый: я сижу в прогулочной коляске и болтаю ногами. Коляску катит мама. Мы, кажется, в центральном парке нашего города, тогда там ещё стоял памятник Ленину — так что я был действительно довольно маленьким. Впереди нас резво клюёт зерно стая голубей. Когда моя коляска подъезжает ближе, они разлетаются, а я радостно поднимаю руки вверх, будто пытаясь поймать хотя бы одного. Дальше ничего не помню.
Второй эпизод: кто-то из маминых друзей подарил мне на день рождения двухколёсный велосипед с прикручивающимися колёсиками по бокам заднего колеса. Кажется, это был четвёртый день рождения. Чтобы кататься на четырёх колесах, много ума не надо, так что это мне быстро наскучило. Я подошёл к маминому брату, который был тогда в качестве гостя на моем празднике, и попросил его открутить дополнительные колёса. Он, не растерявшись ни на секунду, так и сделал. Радостный, я взгромоздился на велик и, проехав меньше одного метра, свалился на асфальт, разодрав левый локоть до крови. Пока я, лёжа и глядя в чистое ясное небо, размышлял над самым главным детским вопросом: зареветь или не зареветь, мой дядя где-то недалеко откровенно задыхался от смеха, пытаясь сказать что-то про то, что нужно было предупредить, раз я не умею кататься. Глядя на него, я тоже засмеялся. Дальше ничего не помню.
Третий эпизод: больничный коридор, мама уже болела. Наверное, это был третий или четвертый этаж — я точно помню, что устал подниматься по лестнице. Первое, что увидел: капельницы прямо в коридоре, мимо меня кого-то быстро провезли на каталке. Я никак не мог объяснить себе происходящее, но радоваться было нечему, и я был внутренне тревожен и напряжён.
А мамин брат — как будто бы нет. Он наклонился, хлопнул меня по плечу и сказал, что кто последний добежит до маминой палаты, тот старая черепаха. Жизнь сразу стала лучше. Кажется, кто-то прикрикнул на нас за эти гонки, но всё стало неважным перед целью прибежать первым.
Пожалуй, это всё, что я мог бы рассказать самостоятельно о том периоде жизни. Всё остальное я знаю лишь со слов других людей.
Когда я был маленьким, я не знал, что после родов у моей мамы начал развиваться рак молочной железы. Сейчас его считают «нестрашным» раком, и, возможно, четырнадцать лет назад ей бы тоже смогли помочь, если бы врачи не отмахивались от её жалоб, называя опухоль в груди «застоем молока». Об этом я могу с умным видом рассуждать сейчас, но в том мире, который окружал меня в детстве, не существовало рака и больниц. Я ничего об этом не знал и жил беззаботно.
Когда мама лежала в больнице, я жил у дяди. Говорят, я много кочевал, так как ей часто приходилось туда ложиться: пару недель жил с ней, потом снова у него. В какой-то момент, спустя недели, я не вернулся домой к маме. Мне сказали, что она очень слаба и пока не сможет обо мне заботиться. Что я об этом тогда подумал — не знаю. Вряд ли воспринимал происходящее достаточно серьёзно, ведь когда простывал, тоже чувствовал слабость, но ничего страшного.
Я не помню, как мне сказали, что мама умерла. О моей реакции мне рассказали, только когда я стал старше. О смерти сообщил её брат. Отвлёк меня от игрушек, сел передо мной и сказал это.
Тогда по каналу «Никелодеон» вышел новый мультик — «Аватар: Легенда об Аанге», который сразу же стал моим любимым. Мы смотрели его вместе с дядей. И я спросил:
— Она умерла, как Аанг?
Если вы смотрели этот мультфильм, то знаете, что Аанг не умирал, а замёрз во льдах на сто лет. Его лишь считали мёртвым.
— Умерла, как его семья?
Не знаю, пережил ли я тогда настоящее горе утраты. Я ничего не помню и слушаю об этом теперь, как историю о ком-то другом. Говорят, я около месяца играл лишь с одной игрушкой и перестал смотреть мультики, особенно «Аватар: Легенда об Аанге», но про маму почти не спрашивал.
Жизнь началась другая. Новая. Которую я уже запомнил сам.
Я повис в воздухе. Так про меня говорили другие. Бабушка говорила: «Вопрос касательно Мики висит в воздухе». Я не знал, как это, но атмосфера была напряжённой, и я действительно ощущал себя подвешенным. Взрослые спрашивали, с кем я хочу остаться: с бабушкой или с дядей. Я не хотел никого обижать и отвечал, что не знаю. В конце концов, бабушка поставила точку в этом вопросе. Она сказала, что у неё уже был один инфаркт и она не уверена, что успеет вырастить целого человека, а обрекать меня на потерю второй раз — жестоко.
Так я начал жить с дядей, которого называл просто Слава, и его другом. Хотя друг появился не сразу. Сначала всё улеглось: прекратилась суета, со мной перестали разговаривать незнакомые, но очень серьёзные люди, прошло состояние подвешенности, и новая жизнь мягко превращалась в привычную. Тогда друг и появился: высокий, аккуратный, даже причёсанный, совсем не подходящий для дружбы с моим дядей, признававшим только один вид штанов: которые с дырками на коленях.
— Это Лев — мой друг, — сказал мне Слава. А потом ему: — Это Мики — сын моей сестры. Вам придётся ужиться вместе. Выбора у вас нет.
Имя Славиного друга показалось мне глупым. Лев… Если тебя так зовут, то ты просто обречён отпустить бороду и стать писателем.
Но выбора не было, и я пожал руку, которую Лев мне протянул, своей маленькой ладошкой пятилетнего человека.
ИСКУССТВО БЫТЬ ХОРОШИМ ЧЕЛОВЕКОМ И МНОГО ДРУГИХ ИСКУССТВ
Слава же, будучи графическим дизайнером и вообще человеком творческим, много всего показывал и рассказывал. Например, учил меня рисовать пропорциональное лицо у человека. Я расчерчивал свой корявый овал по академическим правилам
Зачем читать «Дни нашей жизни» Микиты Франко — роман о подростке, воспитанном гей-парой в современной России
Подписаться:
Поделиться:
В издательстве Popcorn вышел роман о повседневности ребенка, который растет в однополой семье в России. Умирая от рака, мама 3-летнего Мики просит своего брата, молодого художника Славу, чтобы после ее смерти заботу о мальчике взяла на себя не бабушка, безоговорочно верующая в Иисуса и авторитет Елены Малышевой, а Слава и его партнер – врач-реаниматолог Лев. Так у Мики, биологический отец которого давно скрылся в тумане, внезапно появляется сразу два приемных отца.
Уже два года Popcorn открывает российским читателям хиты западной литературы для «молодых взрослых». Зачастую это романы о сложностях пубертата, о нетерпимости и принятии себя, о расовых предрассудках и гомофобии (подростковая литература вообще охотнее высказывается на острые социальные темы). Читая эти книги, невольно задаешься вопросом: а что было бы с их героями, если бы они жили в России и ходили в наши школы? Их бы просто не поняли? Затравили бы, избили до полусмерти странице на десятой – тем бы все и кончилось, не получилось бы книжки? Микита Франко – первый русскоязычный автор издательства, и от его романа ждали в том числе ответов на эти вопросы.
«Дни нашей жизни» давно стали хитом в интернете, но появление романа на бумаге – все равно событие для нашей страны удивительное. Popcorn – не первое издательство, проявившее интерес к книге, но единственное, не побоявшееся табуированной темы. В печатном виде книга выходит необыкновенно своевременно: ей «посчастливилось» быть напечатанной через несколько недель после выхода небезызвестного ролика о карикатурной однополой семье, агитирующего за поправки в Конституцию. Впрочем, повышенного внимания книге Франко и без этого было бы не избежать.
Резонансная тема – к счастью, не единственный повод обсудить эту книгу. У «Дней нашей жизни» есть по крайней мере два редких достоинства, которыми произведения литературных вундеркиндов (а Франко юн) обычно не обладают. Во-первых, книга неожиданно оказалась очень смешной. Если бы в ней не было юмора, история о российской однополой семье легко могла бы превратиться либо в «чернуху», либо в одномерную утопию. Но Франко находит немало поводов для смеха. Взять хотя бы комичную историю знакомства Славы и Льва («А вот когда тебе нужна была берцовая кость, я тебе ее достала!» – так подруга убеждает Льва, необщительного студента-медика, сходить с ней в гей-клуб, где он и встречает Славу).
Во-вторых, книга не грешит упрощениями и отказывается давать однозначные ответы. Ее герои – противоречивые и не всегда приятные, проще говоря – самые обычные люди со своими слабостями и предрассудками. Слава и Лев – вовсе не идеальные родители. Да и с чего бы? Они не планировали заводить ребенка – просто когда он внезапно оказался на их попечении, оказались готовы принять на себя роль, которой они не просили, но которая принесла всем троим немало радости. Слава, сам еще почти ребенок, для Мики он поначалу скорее старший брат, чем отец. Лев, принципиальный и строгий к себе и окружающим, легко теряет терпение и пару раз даже поднимает на Мику руку (за что потом не может себя простить). Но, как говорит один из важных второстепенных персонажей книги, «все предки – косячники, от этого никуда не деться. [Ты] тоже будешь косячить – может, даже похлеще. Такой круговорот родительских ошибок». И действительно – сам Мики тоже не подарок. Он по-детски зациклен на самом себе, с трудом входит в положение других людей, легко поддается злости и не задумываясь обижает тех, кого любит.
Все это обычные проблемы, возникающие в любой семье. Единственное, что отличает эту семью от какой-нибудь другой – необходимость постоянно лгать. Лгать из страха, что кто-то узнает: Мика живет не с отцом-одиночкой (легенда, придуманная для школы), а в полной и вполне счастливой семье с двумя родителями и собакой. Эта ложь отравляет все, становится образом жизни и причиной львиной доли проблем, которые приходится решать героям. «Дни нашей жизни» оказываются в первую очередь историей подростка, который настолько привык лгать другим, что автоматически начинает лгать себе. Утопая в океане обмана, он рискует потерять сначала себя, а потом и своих близких: из-за боязни себя принять он становится непомерно строг к другим и ожесточается, несмотря на попытки близких ему помочь.
Выбранная перспектива повествования (точка зрения ребенка, обитающего словно на границе двух миров – семейного и школьного) позволяет Франко убедительно показать контраст между нормальной семейной жизнью и предрассудками, царящими за пределами дома. И даже то, что стилистически книга периодически напоминает «Марти Стью»-фанфик, выглядит вполне органично: ведь герой-рассказчик – современный ребенок, для которого такой язык куда естественнее языка произведений школьной программы.
Роман Франко не состоит из одних лишь достоинств. Несмотря на завидную композиционную стройность (400-страничное повествование не провисает практически нигде), некоторые сюжетные линии закрываются не слишком опрятно (Лена, Ярик), а арка с усыновлением второго ребенка и вовсе появляется ниоткуда, тормозит развитие основных персонажей и обрывается, словно автор вдруг теряет к ней интерес. Также не очень ясно, зачем автор настойчиво противопоставляет Славу и Льва другим гомосексуалам. Конечно, с одной стороны, это позволяет ему показать, что все люди разные и вопреки тиражируемому мнению обывателя, «геи» – это неоднородная масса, это очень разные люди, которых характеризует множество самых разных факторов. С другой стороны, этот контраст между родителями Мики и другими героями ЛГБТ+ кажется слишком искусственным – как будто для читательского принятия того факта, что два мужчины могут воспитывать ребенка, нужно непременно показать родительскую пару максимально нестереотипной и десексуализированной
И все-таки обаяние «Дней нашей жизни» компенсирует недостатки. Это не только очень своевременная и важная книга, помогающая прокачать эмпатию и в очередной раз задуматься о несовершенстве нашего общества. Это многослойный психологический роман, который все время держит читателя в напряжении заставляет смеяться и злиться вместе с главными героями. Микита Франко с успехом открывает русскоязычную программу издательства Popcorn и ставит очень высокую планку не только будущим авторам серии, но и самому себе.
«Дни нашей жизни» – книга о жизни ребенка в однополой семье
Интервью с автором самого громкого русского романа этого года – Микитой Франко – напомнит вам об абсурдности поправок к Конституции.
В конце июня в издательстве Popcorn Books выйдет книга Микиты Франко «Дни нашей жизни», рассказывающая историю мальчика, оставшегося на попечительстве дяди (живущего со своим партнером). В лучших традициях Харпер Ли, герой романа Франко взрослеет от страницы к странице, встречает первую любовь, получает первые неуды и слышит, что его родители «не нормальные и не здоровые люди». От большинства книг на квир-тематику эту историю отличает важная деталь: «Дни нашей жизни» – не гей-манифест. Франко удалось создать текст, который вы будете перечитывать снова и снова, и не смакуя отвратительные детали, а стараясь лучше понять самих себя. Предзаказ на книгу уже открыт, а на Bookmate доступна электронная версия романа.
Тема, которую вы выбрали для романа, – воспитание ребенка в однополой семье – актуальная, злободневная, смелая и для многих в России не слишком приятная. Почему вы остановились именно на ней?
Потому что она актуальная, злободневная, смелая и не слишком приятная. Думаю, перечисленных вами определений уже достаточно для того, чтобы выбрать именно эту тему. Я знаю, что в России есть такие семьи, но о них почти не говорят. Почему бы не поднять тему, о которой не говорят? По-моему, так и надо.
Как и кому пришла в голову идея издать книгу? Насколько я понимаю, прежде текст висел в сети.
Текст не совсем «висел в сети», я занимался самиздатом и пытался на этом заработать. Мне казалось, что никто не будет издавать такую книгу, поэтому я продвигал ее сам. В июле прошлого года мне написали из большого издательства на три буквы, сказали, что заинтересованы в книге и хотели бы ее издать, мы какое-то время были на связи, пока мне не сообщили, что главный редактор книгу не пропустил. После этого я только лишний раз смирился с тем, что книгу никто никогда не издаст, и продолжил заниматься ее продажами и раскруткой сам. В январе мне написала Тата – главный редактор PopcornBooks, сказала, что они прочитали книгу и им она понравилась. Я так понимаю, что пиар-ходы, которые я совершал самостоятельно, увенчались успехом, потому что под одним из постов в паблике Popcorn Books их подписчики упоминали «Дни нашей жизни» как любимую книгу или типа того.
А из большого издательства на три буквы какой конкретно ответ вы получили?
Я был на связи просто с каким-то редактором, и она, как мне показалось, очень хотела, чтобы «Дни» были изданы. Почему был отказ от главного – я не стал уточнять, это и так понятно. Не думаю, что его не устроило качество текста, учитывая, что мне писали из подразделения, которое известно не самыми качественными сказками.
На ваш взгляд, российские издательства сегодня в принципе готовы поднимать квир-проблематику?
Мне кажется, сегодня крупные издательства не особо парятся над тематикой книг. Многое из того, что можно встретить в книжных магазинах, невозможно читать человеку, у которого есть хотя бы минимальная культура чтения. Другой вопрос, что я не просто написал квир-книгу про любовь двух мальчиков или девочек, а посягнул на тему семьи и поставил в центре сюжета ребенка, причем в первой половине книге он еще и маленький.
Многие пенсионеры дорожат семьей, любят детишек и не любят ЛГБТ, а так как в России вся власть в их руках, издательствам приходится считаться с их мнением и следить, чтобы семья, детишки и ЛГБТ не встречались в одной книге.
Сколько «копий» книги вы успели продать за то время, что занимались самиздатом?
Через интернет-магазины было продано что-то около 1700 экземпляров – сюда входят и электронная книга, и бумажная в мягком переплете и аудиокнига. Кроме этого, я делал примерно 150 «улучшенных» бумажных книг – в твердом переплете с шитым блоком, они тоже были проданы почти все. К моменту заключения договора с Popcorn Books осталось штук пять.
Одна из проблем российской сетевой квир-литературы в том, что над ЛГБТ-историей обычно не надстраивается дополнительная сверхидея (возможно, «благодарить» стоит сетевые фанфики). Как замечает в романе Мики, побывав на прайде: «Чему они радуются? Тому, что у них голая задница?» Так и с квир-литературой: кроме рефлексии на тему гомосексуальности, эти книги не несут в себе дополнительных общечеловеческих идей. Речь только о российском контексте. С чем, на ваш взгляд, это связано?
По-моему, речь не только о российском контексте. Это та причина, по которой я в принципе не большой фанат квир-искусства. Бывают редкие исключения, но они такие редкие, что становятся классикой. Например, как фильм «Одинокий мужчина», который упоминался в «Днях». Среди книг я даже и назвать ничего толком не могу, но, возможно, потому что я их немного избегаю.
Так как боюсь в очередной раз прочитать какую-то чушь, в которой вся проблема того, что ты гей, просто в том, что ты гей.
Тем ценен ваш роман: в первую очередь он выглядит как классический роман воспитания. Было ли вам непросто писать его в этом ключе, уделяя внимание прежде всего взрослению героя?
Это было просто, потому что я ничего конкретно не планировал заранее, я вообще об этом не думал. Интересно, что читателям кажется, что, когда ты пишешь книгу, у тебя есть какой-то план и ты его придерживаешься. Возможно, он есть у других писателей, но я не из таких. У меня вообще проблемы с планированием, поэтому у «Дней» не было никакого плана. Мне кажется, это ужасно заметно.
«Дни нашей жизни» начинался как полноценный роман или же небольшие зарисовки? Работая над книгой, вы думали, что она когда-либо может быть издана?
«Дни нашей жизни» начались с закрытой группы во «ВКонтакте», которую я вел в художественной форме. Для меня это был способ психотерапии, а форма получилась такой сама по себе – я по-другому разговаривать не умею. Я очень удивлялся, когда мне говорили, что это выглядит как литературное произведение или должно им стать. Так что, работая над книгой, я даже не знал, что работаю над книгой, не говоря о том, что она может быть издана.
В одной из последних глав Мики, начиная разбираться в себе, размышляет: «У меня не было перед глазами образца других отношений, поэтому это все со мной происходит. Пропаганда существует. Геям нельзя воспитывать детей». Разумеется, он говорит об этом в сердцах. Но почему вы решили писать главного героя, выросшего в однополой семье, как гомосексуала? Это ведь слишком… очевидно для восприятия многими людьми в России. Вы не думали, что нормальность и приемлемость гомосексуальных отношений – это, на мой взгляд, один из ключевых посылов книги – после такого поворота будет вызывать множество вопросов у читателей?
Нет, я об этом не думал, потому что для того, чтобы об этом думать, надо это запланировать, а плана у меня не было. В этой книге у многих персонажей есть свои прототипы, и, естественно, говоря от лица Мики, я говорил о собственных переживаниях, не думая о том, как это будет выглядеть для читателей. Уже потом я, конечно, думал об этом, и вот что надумал.
Во всяких «утешительных» статьях про гей-семьи всегда пишут, что 95 % детей в таких семьях вырастают гетеросексуальными, а про оставшиеся 5 % предпочитают не говорить, потому что они портят статистику.
Но так или иначе эти 5 % все равно существуют, и нетрудно представить, как чувствуют себя такие дети, если даже упоминание подобного случая в книге или фильме вызывает недоумение. Например, в сериале «13 причин почему» была героиня-лесбиянка из гей-семьи – и она тоже вызывала много вопросов, мол, это «подтверждение стереотипа» и зачем так делать? Затем, что это бывает в жизни, а искусство – это отражение действительности. В России есть однополые пары, а у этих пар, нравится нам или нет, бывают дети – это факт. Как любые дети – они разные, значит, и такие – тоже. Разве они не заслуживают того, чтобы о них кто-нибудь рассказал? Пускай это буду я.
Главными героями всех ваших книг являются дети. Почему вы решили говорить от их лица?
Я просто не знаю, как говорят взрослые. Мне кажется, если бы я пытался говорить от лица взрослых, это было бы очень неправдоподобно, потому что я вообще не понимаю, как они функционируют и что их волнует.
Когда читаешь книгу, создается впечатление, что вы развлекаетесь. Прямо-таки играете с Роскомнадзором. Знаете, как Чернышевский, когда написал «Что делать?» в тюрьме. Цензоры прочитали лишь первую треть книги, восприняв ее за очередной любовный роман, и разрешили отправить адресату дальше. А в совокупности это оказалась книга о революции. Так и с «Днями нашей жизни»: пока Микита не начинает копаться в себе, пока в тексте не появляется его одноклассница-лесбиянка, все идет хорошо и ладно. Но последняя сотня страниц превращается в настоящий прайд. Это сделано умышленно? Что вы хотели этим сказать?
Это тот самый случай, когда синие занавески – это просто синие занавески. Я ничего не хотел этим сказать, а лишь писал о том, что волнует лично меня.
Вы работаете над продолжением «Дней»?
Я бы не назвал это продолжением, я скорее переделываю то, что в интернете называлось «Зеленый дневник». Думаю, он будет сильно отличаться от своей первоначальной версии, но пока ничего конкретно сказать не могу – сам не знаю, что из этого получится. Про стадию тоже сказать тяжело, потому что для этого надо заранее понимать, на каком моменте ты хочешь поставить точку, а я обычно напишу пятьсот страниц, потом вернусь на двести назад и решу, что тех трехсот было достаточно. Но в целом пишу я обычно очень быстро, потому что не могу без этого жить. На «Дни» ушел один месяц.
Ваша книга – это еще и роман об уроках, которые преподносит жизнь. Какой урок получили вы, написав ее?
Наверное, главный урок в том, что мы никогда не знаем, что будет дальше. Даже если кажется, что ничего не изменится, – это неправда. Если кажется, что дальше будет только хуже, – это неправда. У меня было тяжелое время и тяжелые мысли, я просто завел что-то вроде блога в интернете, чтобы поговорить об этом, и это изменило все.
Вероятно, вам также будет интересно:
Семья – это не только союз женщины и мужчины
Эти 6 книг напомнят, в какой суровой реальности мы живем