бунин окаянные дни обложка
Окаянные дни
Те, кто искали эту книгу – читают
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
И.А. Бунин (1870–1953), замечательный русский писатель, лауреат Пушкинской и Нобелевской премий. Его «Окаянные дни» относятся к числу тех литературных произведений, в которых по живым следам исторических событий запечатлен «русский строй души» времен революции и гражданской войны 1917–1921 годов, о котором так говорил А. Блок: «Он спутан и темен иногда, но за этой тьмой и путаницей… вам откроются новые способы смотреть на человеческую жизнь».
«Революции не делаются в белых перчатках…» Что ж возмущаться, что контрреволюции делаются в ежовых рукавицах?
«Революции не делаются в белых перчатках…» Что ж возмущаться, что контрреволюции делаются в ежовых рукавицах?
Разве многие не знали, что революция есть только кровавая игра в перемену местами, всегда кончающаяся только тем, что народ, даже если ему и удалось некоторое время посидеть, попировать и побушевать на господском месте, всегда в конце концов попадает из огня да в полымя?
Разве многие не знали, что революция есть только кровавая игра в перемену местами, всегда кончающаяся только тем, что народ, даже если ему и удалось некоторое время посидеть, попировать и побушевать на господском месте, всегда в конце концов попадает из огня да в полымя?
Шел и думал, вернее, чувствовал: если бы теперь и удалось вырваться куда нибудь, в Италию например, во Францию, везде было бы противно, – опротивел человек! Жизнь заставила так остро почувствовать, так остро и внимательно разглядеть его, его душу, его мерзкое тело. Что наши прежние глаза, – как мало они видели, даже мои!
Шел и думал, вернее, чувствовал: если бы теперь и удалось вырваться куда нибудь, в Италию например, во Францию, везде было бы противно, – опротивел человек! Жизнь заставила так остро почувствовать, так остро и внимательно разглядеть его, его душу, его мерзкое тело. Что наши прежние глаза, – как мало они видели, даже мои!
Опять какая то манифестация, знамена, плакаты, музыка – и кто в лес, кто по дрова, в сотни глоток:– Вставай, подымайся, рабочай народ!Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские, мордовские, у мужчин, все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинские.
Римляне ставили на лица своих каторжников клейма: «Cave furem». На эти лица ничего не надо ставить, – и без всякого клейма все видно.
Опять какая то манифестация, знамена, плакаты, музыка – и кто в лес, кто по дрова, в сотни глоток:– Вставай, подымайся, рабочай народ!Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские, мордовские, у мужчин, все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинские.
Римляне ставили на лица своих каторжников клейма: «Cave furem». На эти лица ничего не надо ставить, – и без всякого клейма все видно.
Отзывы 3
Это дневник. И, хотя личность истинного писателя обязательно проявляет себя в каждом его художественном произведении, в дневнике же его мысли и чувства обнажаются полностью.
Эти обрывочные записки раздавливают. Человек, их написавший, явно находится в смятении, в крайнем раздражении, в истерике. И это тот самый Бунин, которым написаны всеми любимые волнующие «Темные аллеи»… И ведь во время создания этих дневников ему не было даже пятидесяти! А кажется, будто бы все семьдесят – такое бессилие слышно сквозь эти кричащие строки… Мир вокруг него рушится, и ничего нельзя исправить. Убийства, грабежи, расстрелы пачками. Все знакомые вокруг мечутся – кто к «белым», кто к «красным», причем не из идеологии, а только чтобы уцелеть, и часто без успеха. Из записок фонтаном брызжут боль, ужас, злоба, отвращение. Надежды только нет никакой. Надежда на «немцев», на «французский броненосец на рейде»… да кто же, кроме нас самих, захочет разгребать заваренную в России кашу!
Бунин, как мы знаем, уехал. О ностальгии русских эмигрантов, оставшихся жить в благополучной Европе, много написано. Но такой всплеск отчаяния, оставленный на бумаге пером великого писателя при крахе великой империи – таких документов единицы. И, честно говоря, после прочтения очень поддерживает мысль, что все же прошло почти сто лет, и Россия, тем не менее, и как бы то ни было – жива…