Чем болели в средние века
Сифилис, холера и проказа — эпидемии, навсегда изменившие мир
Саша Нелюба СПИД.ЦЕНТР
Продолжаем рассказ о самых смертоносных эпидемиях и пандемиях истории, менявших мир и человеческое общество во всех сферах его жизни. В прошлом выпуске читайте о том, как чума выкосила половину населения планеты и переиначила средневекового человека и его взгляд на окружающую действительность, а также духовность, религиозность, политику, демографию и моду; как таинственный английский пот на протяжении целого века держал в страхе Англию и соседние страны, а также как врачи, боровшиеся с полиомиелитом, открыли вирусы геморрагических лихорадок ценой собственных жизней.
Средневековая болезнь тела и души
И хотя возбудитель лепры известен нам с конца XIX века, а пути распространения болезни и механизмы ее влияния на человеческий организм досконально изучены, точное число жертв этой напасти не поддается определению. В отличие от бубонной чумы, чей «урожай» можно посчитать, сравнив демографические данные до начала вспышек и после, с проказой все немного сложнее. В период ее буйства — с XI по XIV век, вплоть до прихода чумы — прокаженными далеко не всегда называли людей, инфицированных бациллой лепры, да и продолжительность жизни страдавшего проказой могла быть немаленькой при должном уходе. Но если не только носители Mycobacterium leprae назывались прокаженными, то кто же еще? Ответ прост: те, кого подвергли «прокажению» Католическая церковь или местное сообщество. Проще говоря, было два способа стать прокаженным: инфицироваться лепрой или быть прилюдно названным таковым.
по теме
Общество
Чума и танцевальная лихорадка: как эпидемии выкосили пол-Европы
Однако уже к середине XIV века, ко времени начала Великой чумы, эпидемии проказы на большей территории Европы сходят на нет, а к XV веку вспышки ее практически перестают упоминаться в летописях, хотя в скандинавских странах, особенно в Норвегии и Дании, лепра продолжила существовать в течение еще нескольких веков. Что же до окончательной победы над этой болезнью, как то произошло, например, с натуральной оспой, то до нее еще очень далеко. Проказа существует до сих пор, в основном в странах с жарким климатом — в Тропической Африке, Индии, Латинской Америке: будущий команданте Че, тогда еще молодой врач Эрнесто Гевара, работал в одном из многочисленных лепрозориев, что нашло отражение в его «Дневнике мотоциклиста».
Лепра поражает, помимо периферической нервной системы, в основном кожные покровы, однако несмотря на ужасающий внешний вид, эта болезнь далеко не всегда приводит к летальному исходу, да и для заражения простого прикосновения к инфицированному недостаточно. Об этом врачам стало известно уже к середине XIV века, однако на протяжении веков проказа внушала ужас и отвращение, а стигматизацию, которой подвергались прокаженные, можно сравнить с дискриминацией людей, больных СПИДом, в 80-е годы прошедшего века, в период его открытия.
В эпоху Высокого Средневековья, в пик заболеваемости лепрой, человек, отмеченный проказой, изгонялся из общества: ему запрещалось посещать церковь и публичные места, прикасаться к людям, если изолировать прокаженного совсем не представлялось возможным, ему надлежало возвещать о своем приходе трещеткой или колокольчиками. Человек, инфицированный проказой, именовался проклятым и нечистым, и до появления лепрозориев, в которых бремя ухода за больными стали брать на себя в основном монахи, жизнь прокаженного была поистине невыносимой, а без ухода и достаточного пропитания длилась порою весьма недолго.
Одним из аргументов церкви были упоминания проказы в Библии. Это, с одной стороны, говорит о том, что лепра была известна человечеству с древнейших, доисторических времен, а с другой стороны — что проказой могли именоваться многие другие болезни, поражающие кожные покровы. Ужасные изъеденные лица прокаженных — это результат жизнедеятельности микобактерий, разлагаясь, они могут вызывать разрушение носа и его перегородок, гниение заживо и отмирание фаланг пальцев. При этом заражение происходит при вдыхании выделений из носа и рта прокаженного, а также при очень тесном и довольно длительном кожном контакте.
К тому же современные ученые предполагают, что у большинства здоровых людей достаточно крепкий иммунитет против лепры, а для заражения требуется предрасположенность — генетическая либо ослабленный другими болезнями и недоеданием организм. Вот почему многие люди, ухаживавшие за больными, не заражались сами, как это происходило, например, с рыцарями Ордена Святого Лазаря, чьей миссией было содержание лепрозориев в Палестине в XI — XII веках. От имени их святого покровителя происходит слово «лазарет», а прокаженные рыцари ордена, участвовавшие в боях с Саладином после падения Иерусалима, наводили ужас на врага одним своим видом.
И хотя контагиозность проказы была не столь высока, как у чумы или оспы, именно она заслужила название божьей кары и ассоциировалась с проклятием за грехи, несколько веков спустя такую же стигму и социальное порицание получит другая заразная болезнь — сифилис.
На этой ксилографии Иисус Христос исцеляет прокаженного под пристальным наблюдением учеников, XVIII век.
Болезнь, достойная поэмы
Впервые слово «сифилис» употребил в своей медицинской поэме «Syphilis sive Morbus Gallicus» итальянский врач Джироламо Фракасторо в 1530 году, однако в обиход это название вошло лишь к концу XVIII века. А до той поры во всех странах Европы эту болезнь именовали по-разному: неаполитанской, итальянской, испанской, французской и польской, а в Англии и вовсе длительное время употребляли наименование «Великая парша» (Great pox) по аналогии с «малой паршой» («smallpox») — оспой. Не было единого мнения и в отношении того, откуда сифилис вообще взялся.
Считается, что первая серьезная вспышка этой болезни произошла в войсках французского короля Карла VIII (отсюда название «французская болезнь») во время осады Неаполя (отсюда — «неаполитанская») зимой 1494—1495 годов. После снятия осады и роспуска наемной армии болезнь распространилась по всей Европе. Уже к первой половине XVI века сифилис господствовал от Скандинавии до Северной Африки, а также в России, Индии и Китае. В том, что это был один и тот же недуг, нет практически никаких сомнений, так как врачи довольно быстро, уже во второй половине 1490-х, выделили болезнь, еще не имевшую тогда единого названия, в особую нозологическую единицу, научившись отличать ее от других.
«В эпоху Высокого Средневековья прокаженный изгонялся из общества: ему запрещалось посещать церковь и публичные места, прикасаться к людям. Если его не могли изолировать, то ему надлежало возвещать о своем приходе трещеткой или колокольчиками»
Многие современники первых вспышек связывали появление сифилиса в Европе с открытием Америки Колумбом, ведь и то, и другое произошло примерно одновременно: якобы дурную болезнь привезли матросы Колумба и пленные индейцы, вывезенные им из Нового Света. Однако уже тогда эта теория подвергалась сомнению, а в XXI веке была окончательно опровергнута. Археологические изыскания и исследования скелетов, захороненных около 1320 года, говорят о том, что европейцы уже болели врожденными формами сифилиса более чем за 170 лет до открытия Америки.
Сифилис долгое время оставался фигурой загадочной не сцене мировой истории болезней, да и по сей день сохраняет тайну, откуда же он все-таки взялся, всегда ли он был в Европе и почему приобрел характер эпидемии именно в это время. Возбудитель же болезни — бактерия Spirochaeta pallida — была открыта немецкими микробиологами лишь в 1905 году, а до этих времен врачи терялись в догадках даже относительно того, что является главной причиной недуга.
В отличие от проказы, которой болели по большей части бедняки, чьи организмы были ослаблены недоеданием, физическим истощением и другими болезнями, и чумы, от которой на этапе угасания эпидемии тоже умирали уже в основном самые слабые, сифилис косил всех без разбора, в том числе аристократов, интеллектуалов, духовенство и даже правителей европейских держав.
Так, историк медицины Фредерик Картрайт полагал, что именно сифилис во многом определил ход английской и русской политической истории, так как в буйствах короля Генриха VIII, а также в грозном нраве и последующем «безумии» царя Ивана IV Грозного видел проявления расстройств рассудка, вызванных застарелой формой сифилиса. Единственное, что очень скоро перестало вызывать сомнения у современников европейской эпидемии сифилиса, — его основной путь передачи, так как ранние стадии этой заразной болезни отмечались одним главным симптомом — мягким шанкром, локализующимся в области гениталий.
Многие современники первых вспышек связывали появление сифилиса в Европе с открытием Америки Колумбом, ведь и то, и другое произошло примерно одновременно: якобы дурную болезнь привезли матросы Колумба и пленные индейцы, вывезенные им из Нового Света.
Это наблюдение породило основную социальную особенность сифилиса — общественное порицание, к XVI веку достигшее апогея: разносчиков «болезни распутников» начали всерьез преследовать — тех, кого считали проститутками, сифилитиками и «венериками», стремились изолировать, поместить в больницы или заставить жить в особых кварталах, вдали от почтенных семейств, юного поколения и благодетельных дев и матрон. Однако болезнь настигала и их, несмотря на все меры общественного контроля.
«Первым эффективным, однако весьма рискованным до-пенициллиновым лечением сифилиса стало намеренное заражение малярией»
Сифилис повлиял даже на моду, развернув костюмы и манеры в сторону целомудрия — дамские декольте стали сходить на нет, из мужского образа пропал популярный до того гульфик, акцент с гениталий и женской груди стал смещаться к лицу — появились широкие воротники, более затейливые головные уборы. Примерно на это же время приходит расцвет пуританства, пропагандирующего скромность и вводящего в моду блеклые и темные цвета. Мир, переживший несколько волн чумы и английского пота, воспринимавшихся как божий гнев, и столкнувшийся с карой небесной за грехи и распутство — повсеместным сифилисом, обратился с мольбами и покаянием к богу. Таким образом, несколько веков высококонтагиозных эпидемий не в последнюю очередь повлияли на расцвет протестантских движений.
Что касается медицинского ответа на эпидемию сифилиса, то до появления антибиотиков эта болезнь оставалась неизлечимой, а несчастные сифилитики подвергались врачами-современниками едва ли не более опасным, чем сам сифилис, формам лечения, включая мази и притирки на основе ртути. Самыми безобидными, но при этом абсолютно бесполезными были паровые ванны, настои из коры гуайякового дерева и другие народные средства, привезенные из Америки в надежде, что «болезнь Нового Света» можно вылечить целебными растениями этого же Нового Света.
Первым эффективным, однако весьма рискованным до-пенициллиновым лечением сифилиса стало намеренное заражение малярией. Дело в том, что бледная трепонема погибает при высокой температуре, которая характерна для малярии. Маляриятерапия для лечения сифилиса и нейросифилиса впервые была применена в 1917 году Юлиусом Вагнер-Яуреггом, впоследствии Нобелевским лауреатом, и использовалась вплоть до 1950-х. А с конца XV века и до этого времени все, что могли предложить своим пациентам врачи, — это общеукрепляющее лечение, совет воздерживаться от половых контактов, дабы не передавать инфекцию дальше, и искусственные носы, которыми прикрывали провалы на лице, образующиеся на поздних стадиях болезни.
Лечение сифилиса с помощью фумигации, 1776 год.
И хотя сифилис не был столь скоротечным, как чума или английский пот, и далеко не всегда становился причиной смерти своих носителей, эпидемия сифилиса стала одним из общемировых бедствий, изменивших мир и внесших вклад в отношение к интимной близости как к чему-то «грязному».
Семь смертельных волн
XIX век, несмотря на достижения медицины и успехи в борьбе со многими болезнями, оказался морально не готов к семи пандемиям холеры, обрушившимся на мир одна за другой. Причем первую крупную «вылазку» Синей смерти (названной так по аналогии с Черной смертью — чумой — из-за синюшности кожных покровов заболевших) европейцы могли наблюдать и даже проанализировать, благодаря присутствию в Индии (эндемической для холерного вибриона местности) британских колониальных войск. Однако чрезмерная уверенность в собственном прогрессе и шовинизм сыграли с западной цивилизацией злую шутку.
по теме
Общество
Люди умирали как мухи. История ветерана войны с ВИЧ
Первая пандемия началась в 1817 году, когда холера шагнула за пределы уже привыкшей к ней Индии и в скором времени достигла Индонезии, Китая и Филиппин, отбушевала в британском Форте Уильямсе и распространилась почти по всей Бенгалии. И даже тот факт, что в оказавшихся на ее пути колониальных войсках маркиза Гастингса погиб почти каждый третий британский солдат (три тысячи человек личного состава из десяти тысяч), не заставил европейцев насторожиться. Так как, достигнув Египта и пройдясь по Персии, недуг остановился в Астрахани, Западный мир уверился в мысли, что холера — местный, чисто индийский недуг, которого не стоит бояться Европе.
Однако получившая 16 сентября 1817 года свое название — Cholera morbus — болезнь очень скоро пришла в Европу и не покидала ее в течение последующих почти ста лет, выкашивая людей тысячами и не делая различий между европейцами и азиатами, мужчинами и женщинами, молодыми и старыми, бедными и богатыми. И хотя демографические последствия холерных эпидемий на Западе не шли ни в какое сравнение с количеством жертв чумы, сама симптоматика болезни и ужас смерти — такой постыдной и некрасивой, в собственных фекалиях и рвоте — заставили холеру врезаться в память человечества едва ли не глубже Великого мора. А изменения в обществе, повлеченные столетием эпидемий, заставили историка медицины Чарльза Розенберга окрестить в своих трудах холеру XIX века мощным «инструментом социального и экономического анализа».
Последствия холеры во Франции, Париж, 1840-е.
Точные датировки семи холерных пандемий — вопрос и поныне дискуссионный, однако в одном большинство историков сходятся: второй, на этот раз удачный, поход на Европу болезнь начала в 1827 году.
«В Крымскую войну французские войска потеряли более 95 000 человек, причем убитыми — лишь чуть более 10 000, остальных унесла Синяя смерть»
По сравнению с потерями среди индийского населения, которого холера почти ежегодно забирала более чем по миллиону человек, европейцы потеряли в первой пандемии не так много людей, но, отступая, болезнь неизменно возвращалась вновь и вновь еще как минимум пять раз, в результате три поколения родились, выросли и умерли в эпоху, которую современники справедливо могли называть эпохой Синей смерти.
И хотя медицину XIX века уже можно было по праву назвать научной медициной, холера заставила человечество вновь почувствовать себя беспомощным, а врачей — усомниться в собственных знаниях. Доктора были бессильны, не имея представления ни о причинах болезни, ни о способах ее распространения, ни о характере лечения. Самым популярным способом борьбы с недугом стало вливание солевого раствора, что, безусловно, имело смысл, учитывая колоссальное обезвоживание организма из-за непрекращающихся диареи и рвоты, но никак не спасало от новых случаев инфицирования.
«Холера в трущобах», 1866 г.
Холера повлекла за собой целый ряд социальных, политических и культурных изменений. Вслед за европейскими революциями и восстаниями 1830-х годов по Европе прокатилась волна холерных бунтов — от Петербурга до Будапешта. Каждый раз во время особо острых вспышек народ начинал искать виноватых, все подозревали всех, как обычно, доставалось евреям, властям и нищим. Холерные эпидемии конца 1840-х годов совпали с началом санитарных реформ в Великобритании, бытует мнение, что во многом холера их и подтолкнула. Именно благодаря этим реформам мы сегодня знаем имя Флоренс Найтингел, выдающейся медицинской сестры и уважаемого гигиениста.
После революционных волнений в Париже и Берлине 1848 года осенью в эти города пришла холера, что дало реакционерам козырь — революцию стали называть заразой, а холеру — революционной инфекцией. Однако, на самом деле, холеру по Европе чаще всего разносили не революционеры, а армии. К концу XIX века, когда холерный вибрион был открыт уже целых два раза (в 1854 и 1883 годах), а гигиена наконец-то начала достигать необходимого для сдерживания эпидемий уровня, смертельные волны холеры стали сходить на нет. Но XX век ознаменовался появлением другого загадочного массового убийцы, и на сцену он вышел, что примечательно, под канонаду военных пушек.
Смертельная инфлюэнца
В феврале 1918 года, во время кровавых боев Первой мировой, сотрясавших соседнюю Францию, в испанском городке Сан-Себастьян был в разгаре туристический сезон. Внезапно город посетила довольно странная инфлюэнца. Она длилась всего дня по три и заканчивалась выздоровлением, побеспокоив заболевшего довольно высокой температурой, мигренью и ломотой во всем теле. Что в ней было необычного, так это ее массовый характер — заболевал каждый, кто имел хотя бы мимолетный контакт с уже страдающим от «трехдневной лихоманки», как ее вскоре прозвали в войсках, до которой она очень быстро добралась. Причем мгновенно заражались не только старики, дети и люди с ослабленным здоровьем, но и молодые крепкие мужчины, многие из которых до этого в принципе никогда не болели простудами.
Вскоре недомогание прокатилось по всей Испании, где уже через пару месяцев насчитывалось 8 миллионов заболевших, включая короля Альфонсо XIII, а вслед за ней и по всему миру. В Мадриде перестали ходить трамваи, а треть города слегла практически разом. В марте грипп гулял по рядам 15-й американской кавалерийской бригады, переброшенной в Европу. Болезнь довольно быстро ударила по воюющей Франции, пересекла пролив и проявила себя в Британии, где также коснулась монаршей особы — лихорадка уложила в постель короля Георга V. Летом недуг добрался до Китая и Японии, а во всем мире болезнь получила наименование испанского гриппа или попросту «испанки». При этом гриппозным поветрием оказались не затронуты Канада, Латинская Америка и большая часть Африки.
«Испанка» унесла больше жизней, чем чума и бои обеих мировых войн вместе взятые — 100 млн человек
До эпидемии «испанки» считалось, что грипп вызывает бактерия Hemophilus influenza, открытая в 1892 году Фридрихом Иоганном Пфайфером и именовавшаяся в его честь «бациллой Пфайфера». И только после массовых смертей во время эпидемии испанского гриппа и опасных опытов на добровольцах стало понятно, что возбудителем гриппа является вирус. Однако медицинский детектив с элементами триллера о поисках коварного вируса, повинного в миллионах страшных смертей, — это отдельная история, которую мы обязательно расскажем вам совсем скоро.
Семена болезни на Святой земле: чем болели и как лечились крестоносцы
Крестовые походы ассоциируются с кровопролитными битвами, но далеко не все крестоносцы погибали на поле боя. Не меньше людей убивали незримые противники — болезни и последствия ран. Как крестоносцы пытались победить эпидемии, запрещая лгать и воровать, правда ли, что восточная медицина тогда была намного лучше западной, и стоит ли считать Крестовые походы формой культурного обмена? Рассказывает историк Наталья Пелезнева.
Перед тем как сосредоточиться на сюжетах о ранах и болезнях, сразу уточним, что речь пойдет об узком понимании термина «Крестовые походы»: о кампаниях 1096–1272 годов в Палестине под покровительством католической церкви. Их официальной целью было освобождение Гроба Господня и других христианских святынь от власти иноверцев, чтобы паломники-христиане могли беспрепятственно посещать эти места (список политических причин, конечно, намного шире). Соответственно, требовалось отвоевать и территории, на которых эти святыни находились. Позже Крестовыми походами стали называть и другие военно-религиозные экспедиции, например в прибалтийские земли, населенные язычниками. Но именно походы в Святую землю стали образцом для будущих кампаний такого рода. Изучая, какой была медицина в эпоху Крестовых походов, мы узнаём многое и о медицинских знаниях Средних веков, и о том, как человек той эпохи смотрел на мир в целом.
Меч и кулак: раны и травмы, по данным археологии
Священная война, как и любая другая, не обходится без ран. Исследователи ранений и травм крестоносцев обычно сопоставляют данные письменных источников и археологии. И тем, и другим не стоит доверять безоговорочно. Человеческие останки, по которым археологи и палеопатологи судят об особенностях ранений прошлого, плохо сохраняются в жарком климате Ближнего Востока. Иногда погибших в сражениях хоронили далеко не сразу, что тоже влияло на состояние останков. К тому же в массовых захоронениях того периода мало полных скелетов: возможно, тела погибших в битвах рубили на части перед тем, как похоронить. Учитывая всё это, трудно сказать, какие типы ранений были самыми распространенными в Палестине в ту эпоху или в каком возрасте большинство людей тогда получали травмы, — для такой статистики не хватает археологического материала.
Читайте также
Чуть менее расплывчата статистика, касающаяся того, сколько людей возвращалось из похода живыми.
Изучив списки тех, кто отправился в Первый, Третий и Пятый крестовые походы, историки заключили, что около 15–20% рыцарей и духовенства погибали от болезней и недоедания. Еще 15–20% рыцарей умирали от полученных ран. Увы, в списки не попадали простые солдаты. Условия их жизни в походе были хуже, поэтому они, скорее всего, гибли еще чаще.
На останках людей, погибших в битвах на Святой земле, заметны, пожалуй, все типы ранений и травм, которые можно было получить в сражениях той эпохи. В самих костях или поблизости от них находят наконечники стрел. Порой в таких ранах оставались небольшие металлические кольца — стрела была способна пробить кольчугу. Другие травмы явно нанесены мечами: таким ударом можно отсечь противнику руку или пробить череп. После подобного ранения выживали немногие. Впрочем, были в Святой земле и «мирные» травмы: многие останки сохранили следы ран, которые можно получить в драке или при падении с высоты. Такие свидетельства обычно находят при раскопках городских кладбищ — вероятно, погребенные там не участвовали в сражениях.
Божий гнев и миазмы: эпидемии против крестоносцев
Не меньше страданий, чем раны, приносили эпидемии. Они губили и крестоносцев, и их противников.
Походный быт создавал все условия для вспышек болезней, был опасен для европейцев и непривычный климат, но самыми страшными оказывались долгие осады.
Например, только во время эпидемии, которая разразилась после осады крестоносцами Антиохии (1097–1098), погибли тысячи людей.
Существовал и более рациональный, с нашей точки зрения, взгляд на причины эпидемий (кстати, он мирно уживался с моральными объяснениями беды). Его сторонники говорили, что всё дело в нехорошем местном климате. Воины мучились от нестерпимой жары, пили несвежую воду, дышали «миазмами» разлагающихся мертвых тел. Кто-то говорил даже о «семенах болезни, незримо носящихся в воздухе». Еще одной причиной называли голод, от которого страдали осаждающие. Священник Рауль Канский предполагал, что нехватка привычной пищи заставила крестоносцев есть незнакомые растения, а среди них были и ядовитые. Хронист Гийом Тирский винил не качество, а количество пищи: по его словам, воины, долго страдавшие от голода, при первой же возможности объедались и погибали от невоздержанности. Похожие рациональные объяснения предлагали и восточные врачи — и мусульмане, и христиане.
Но чем бы участники осады ни объясняли вспышку болезни, результат был один — скорее всего, они ничего не могли с этим поделать. Если эпидемию на город обрушил Господь, пытаться избавиться от нее раньше времени значило пойти против Его воли. Если же болезнь породил голод… кто мог гарантировать, что он не вернется? А если всему виной климат «нехорошего места», решением было бы только покинуть город, захваченный после долгой осады, — то есть потерять его.
Черные десны короля: что погубило Людовика Святого
Порой болезни не щадили и королей: так умер Людовик IX Святой, вождь Седьмого и Восьмого крестовых походов. По словам хронистов, в пути он страдал от многих недугов. Короля мучили лихорадки и расстройства желудка — такие сильные, что, как вспоминал сподвижник и биограф короля Жан де Жуанвиль, порой правителю приходилось разрезать штаны снизу. Но особенно сильно Людовик и его спутники страдали от хвори, которую хронист называет «болезнью войска».
Вот что о ней пишет де Жуанвиль:
«За всё время поста мы не ели никакой рыбы, кроме bourbete, что пожирала трупы погибших, ибо эта рыба прожорлива. И из-за этого несчастья [в реке поблизости от лагеря всплыли сброшенные в нее тела убитых] и по причине дурного климата страны, где не выпадает ни капли дождя, нас поразила болезнь войска, от которой усыхали все мышцы ног, кожа на икрах покрывалась черными, как старый сапог, землистого цвета пятнами, а десны начинали гнить; и никто не мог излечиться от этого недуга, разве что умереть. Признаком наступавшей смерти было то, что из носа начинала идти кровь». Как помочь больным, никто не понимал. Писатель упоминает один-единственный метод: «…у людей на распухших деснах отмирала плоть, и брадобреям приходилось ее удалять, дабы дать им возможность жевать и глотать пищу».
На самом деле «болезнь войска» не равнялась смертному приговору. Сам хронист смог ее пережить, хотя пришлось ему нелегко:
«Из-за ранений, полученных мною еще на заговенье, болезнь войска поразила и меня. У меня заболели десны и ноги, начались лихорадка и такой сильный насморк, что текло из носа; и по причине перечисленных недугов я в середине поста слег в постель».
Может быть интересно
«Хирурги» против «врачей»: лекари на Святой земле
Крестовые походы были опасным предприятием, и каждый, кто туда отправлялся, знал, что рискует жизнью и здоровьем. Надежда оставалась лишь на Господа — и в какой-то мере на врачей, сопровождавших войско. Но как именно была устроена медицинская помощь в крестовом походе?
Сведения о врачах тоже содержатся в списках ушедших в экспедиции в Святую землю. Медика мог нанять кто-то из знати, в том числе король, либо один из орденов, например Орден святого Иоанна (его братья известны как госпитальеры). Нанимателем мог стать и целый город: итальянские города-коммуны платили врачам, чтобы те оказывали помощь горожанам, отправляющимся на чужбину.
В походах можно было встретить представителей всех ступеней тогдашней иерархии медицинских профессионалов, и о ней стоит рассказать подробнее.
Средневековые лекари негласно делились на категории и по своим целям и задачам, и по статусу.
На вершине иерархии находились «врачи» (англ. physicians): они одновременно практиковали терапию и обладали теоретическими знаниями, разбирались в «гиппократовской медицине». Такой лекарь не только приходил на помощь при внезапной болезни или травме, он должен был постоянно поддерживать организм пациента в здоровом состоянии. По средневековым представлениям, для этого нужно было регулярно приводить в равновесие баланс четырех «телесных жидкостей» (гуморов) — крови, флегмы, желтой и черной желчи. Врач следил, каким воздухом дышит пациент, как и сколько он двигается, как спит и что ест. В идеале подопечный такого доктора вообще не должен был болеть — баланс, как тогда считалось, обеспечивал здоровье. Но тяжелые условия военного похода ставили перед высокообразованными врачами и другие, чисто практические задачи, и те решали их — порой успешно, порой нет.
Второе место в иерархии занимали «аптекари»: они готовили лекарства, сами по себе или по заказу «врачей». Ниже всех находились, как это ни странно для нас, «хирурги». Их основной задачей были всевозможные оперативные вмешательства в организм. Но нередко они выполняли и другие функции, например стригли, брили и вырывали больные зубы. Именно они отсекали пораженные цингой десны у спутников Людовика Святого. Их «грязное» ремесло заметно отличалось от изящного искусства управления внутренним балансом — возможно, именно поэтому хирурги занимали одну из нижних ступеней иерархии средневековых медиков. Интересно, что в эпоху первых Крестовых походов к хирургии старались прибегать лишь в тех случаях, когда другие методы не помогли. Массовое средневековое увлечение кровопусканием начнется позже.
Поблизости от хирургов на этой лестнице находились женщины, принимавшие роды: они тоже сопровождали крестоносцев на юг. Впрочем, иногда акушерка могла иметь весьма высокий статус, всё зависело от того, кому она помогала родить — и родиться. Документы Седьмого крестового похода рассказывают о женщине-медике по имени Эрсента, которая сопровождала в Египет короля Людовика IX Святого. Историки считают, что Эрсента не была личным врачом его величества: вряд ли женщина в ту эпоху смогла бы получить образование, необходимое для такой должности. Куда вероятнее, что она была акушеркой королевы Маргариты Прованской. Во всяком случае, когда Маргарита родила сына, Жана Тристана, Эрсента отбыла назад в Париж и вышла там замуж за аптекаря. Статус этой женщины был относительно высоким, ее услуги неплохо оплачивались, а источники уважительно называют ее magistre.
Восток против Запада: чьи врачи лучше?
Многие историки в ХХ веке считали, что западная медицина эпохи первых Крестовых походов заметно отставала от восточной и в теории, и на практике. По их мнению, именно знакомство европейских врачей со знаниями, сохранившимися на Востоке, помогло западной средневековой медицине наконец-то начать развиваться.
В пользу низкого уровня европейских врачей как будто говорят и источники — и европейские, и восточные. Знаменитой стала сцена из «Книги назидания» Усамы ибн Мункыза — дипломата, поэта и участника нескольких сражений с крестоносцами. Как-то раз один из франков обратился к дяде Усамы с просьбой прислать хорошего врача для двоих его подданных — рыцаря, которого мучил нарыв на ноге, и женщины, страдавшей «истощающей лихорадкой». Известно, что одни и те же лекари могли работать и на христиан, и на мусульман — для врачей было нормой постоянно пересекать и религиозные, и социальные границы. Дядя писателя направил к франкам лекаря-христианина Сабита. Тот начал с относительно мягких методов: мужчине назначил припарки, женщине — особую диету, чтобы восстановить баланс жидкостей в теле. Пациенты уже шли на поправку, но тут Сабита отстранили от работы: прибыл франкский лекарь. Тот предпочитал куда более суровую терапию.
Он распорядился отрубить рыцарю ногу топором, а на голове пациентки — сделать крестообразный надрез и втирать туда соль, чтобы изгнать демона, пробравшегося в голову больной. Оба несчастных практически сразу умерли.
Здесь мы видим конфликт не столько региональных традиций, сколько ступеней иерархии медиков. Сабит — явно «врач», он придерживается концепции баланса гуморов и избегает прямого оперативного вторжения в организм. Франк же определенно предпочитает «хирургию». При этом он искренне верит, что такое вмешательство поможет: он объясняет рыцарю, что ногу следует отрубить, чтобы не дать хвори поразить всё тело. И «врачи», и «хирурги» работали и на Западе, и на Востоке — это разделение существовало со времен Античности.
Еще один популярный довод в пользу низкого уровня западных врачей — цитаты из юридических документов, действовавших в государствах крестоносцев. Один из таких документов, Le Livre des assises de la cour des bourgeois, использовался в судах, которые разбирали дела незнатных обитателей городов Иерусалимского королевства. Согласно ему, любой лекарь, прибывший в Святую землю, должен был получить разрешение на медицинскую практику. Его искусство оценивали епископ и несколько местных врачей (об их происхождении ничего не говорится). Некоторые исследователи считали, что это говорит о некомпетентности западных врачей.
Сегодня большинство ученых не согласны с этим. Во-первых, «лицензироваться» должны были все прибывающие в город врачи, и западные, и восточные. Во-вторых, эту норму ввели не крестоносцы — такие правила действовали в местных городах задолго до прихода франков.
Может быть, европейцы просто не умели выбирать нужных специалистов? В случае, который приводит Усама, — да, но так было не всегда. Сразу за этим эпизодом в книге Усамы следуют примеры, когда франкская медицина помогала людям.
Западные врачи определенно умели работать с травмами. Например, одного рыцаря лягнула лошадь, и у него на ноге образовалось 14 ран, которые то затягивались, то открывались вновь. Франкский лекарь снял с ноги повязки и промыл раны неким «крепким уксусом» — пациент «выздоровел и поднялся, подобный дьяволу». Усама хорошо знал этого рыцаря и называл его «одним из самых проклятых и отвратительных франков».
Несмотря на это, писатель признает успех лекаря. Затем он рассказывает, как один франк поделился с ремесленником-мусульманином эффективным рецептом мази от кожных болезней, причем исключительно в обмен на обещание, что выздоровевший не станет брать с людей денег за этот рецепт.
Некоторые свидетельства указывают, что среди крестоносцев существовала мода на восточных врачей. Гийом Тирский пишет:
«…наши восточные князья, в силу влияния своих женщин, пренебрегают лекарствами и работой наших латинских врачей и верят лишь иудеям, самаритянам, сирийцам и сарацинам. В высшей степени безрассудно они вверяют себя заботе таких лекарей и доверяют свою жизнь людям, не сведущим в науке медицины».
Учитывая новые работы историков медицины, может оказаться, что выбор в пользу восточных врачей действительно мог быть отчасти данью моде, а не свидетельством полной некомпетентности франкских докторов.
Теория медицины: культурный обмен или жестокий захват?
Но перечисленные выше примеры касаются исключительно практических навыков. В вопросах медицинской теории Запад действительно отставал. Во многом это связано с тем, что в восточных центрах знания, в отличие от большинства европейских городов, веками существовала развитая книжная традиция. Она сохраняла многие знания Античности, в том числе медицинские, включая уже упомянутую теорию гуморов. Эти города привлекали образованных людей со всего Востока.
Одной из таких точек притяжения была Антиохия: история города началась еще в эпоху эллинизма, потом он стал важным центром раннехристианского богословия, а позже находился под властью Византии, Праведного халифата, вновь Византии, а затем — сельджукских султанов. Захватив город после долгой осады, крестоносцы не вернули его византийскому императору, хотя изначально клялись сделать это. Они основали Антиохийское княжество и оставались его правителями до 1260-х годов.
Постепенно в город устремились европейские интеллектуалы: смена власти в Антиохии заметно облегчила путь к знаниям Востока.
Образованные европейцы хотели своими глазами увидеть огромные книжные хранилища и переписать особенно ценные манускрипты, а затем перевести их на латынь.
Бенедиктинский монах Стефан Пизанский провел в Антиохии несколько лет, работая над переводом «Королевской книги» (Al-Kitāb al-Malakī) Аль-Маджуси. До него в Европе знали этот медицинский трактат лишь в отрывках. Перевод Стефана, известный как «Царское установление» (Regalis Dispositio), разошелся по Европе во множестве копий: иногда текст переписывали полностью, иногда — фрагментами. Книга добралась на север, по средневековым меркам, очень быстро. Стефан перевел ее в конце 1120-х, а уже в 1140 году ею пользовался врач из немецкого Хильдесхайма.
Существовал и менее мирный путь пополнения европейских библиотек — книги часто становились военными трофеями крестоносцев. Альберт Аахенский писал, что во время одного из столкновений европейцы ограбили брошенный вражеский лагерь и нашли в нем немало книг, содержавших «нечестивые чары [восточных] прорицателей и гадателей». А в 1145 году франкам удалось завладеть библиотекой Усамы ибн Мункыза. Усама не просто интересовался врачебным делом и описывал увиденные им случаи лечения. Известно, что он лично практиковал медицину, поэтому в его четырехтысячном собрании наверняка нашлись соответствующие книги.
Учитывая всё это, в области медицинской теории говорить о культурном обогащении Запада, пожалуй, можно — но не стоит забывать, что доступ к этим знаниям стал возможен ценой множества человеческих жизней и с той, и с другой стороны конфликта.