Чем был знаменит дж хэнвей
Джонас Хенвей: История одного зонта
К сожалению, мистер Хенвей не дожил до своего триумфа над ямщиками, которые видя человека с зонтом, воспринимали его как конкурента, ведь укрывшись под зонтом, никто не будет брать кэб. Поэтому Джонас Хенвей, несмотря на свой высокий статус, неизменно оказывался обрызганный грязью из-под колес кареты. Великий лондонский новатор умер в возрасте 79 лет, оставив после себя яркую биографию смелого и самодостаточного человека.
Рано, еще ребенком потеряв отца, Джонас Хенвей переехал с семьей из родного Портсмута в Лондон, семь лет прожил в Лиссабоне, где работал помощником торговца.
Но главные события его жизни начались, когда Хенвей стал партнером мистера Дингли, купца из Санкт-Петербурга. Его трудные и многочисленные поездки в Персию, через Москву, Санкт-Петербург, Астрахань и другие торговые города России, наложили на бытие британца некоторый отпечаток. Например, у камина в его лондонском доме лежала огромная медвежья шкура, которую вызывала у гостей небывалые эмоции.
Но главное, зонты! Хенвей привез из Персии их несколько штук, они были сконструированы из рыбьих костей с натянутой шелковой тканью. В Персии зонтики уже начинали использовать против дождя. Эту идею Джонас привез в Лондон, но реализовать ее оказалось не так просто: каждый выход на улицу под куполом сопровождался насмешками соседей и улюлюканьем уличных мальчишек.
Впрочем, несмотря на нелепость ситуации, мистер Хенвей был уважаемым человеком в Лондоне. Закончив свои путешествия по торговым делам, он остаток жизни провел дома, в столице, где много занимался благотворительностью и гражданскими вопросами. В частности, основал Морское сообщество, открыл госпиталь Магдалена, воспитательный дом, он закупил лучшую в мире систему регистрации новорожденных для церкви и выступал для улучшения условий заключенным, основательно потратив на меценатство свое состояние.
В 1786 году, в год смерти Хенвея, скульптор Джон Френсис Мур воздвиг в память лондонского новатора небольшой памятник у склепа церкви Святой Марии, где Хенвей был захоронен. Ну, а мы в память о нем, раскрываем свои зонты каждый раз, когда идет дождь.
Лондон, 27 апреля 1757 года, среда.
Улица Гановер Ярд*, соединяющая оживленные Оксфорд-стрит и Тоттенхэм Корт, не радовала глаз. Она была узкой, извилистой и довольно грязной, со скромными домами и магазинчиками, торгующими по большей части фарфором и тканями. В одной из расположенных на ней лавок, глядя на дождь за окном, скучала пожилая торговка в белом переднике и высоком муслиновом чепце, из которого выглядывало сморщенное лицо с острым носом и впалыми щеками.
Над входной дверью звякнул колокольчик.
— Что угодно вашим светлостям? – лавочница угодливо вскинулась навстречу вошедшим с улицы двум молодым щеголям-«макарони»* в сюртуках, жилетах кричащей расцветки, узких панталонах до колен, полосатых чулках и с огромными бантами под подбородками.
Модники, похоже, обычные эсквайры, явно незаслуженно возведенные льстивой лавочницей в герцогский титул*, сунув под мышки свои трости, украшенные шелковыми кистями, первым делом стряхнули с рукавов сюртуков дождевые капли. Затем они обвели скучающими взглядами полки, помимо банок и коробок со съестным, заставленные и заваленные всякой всячиной: от детских игрушек до каминных щипцов. Наконец один из щеголей снисходительным тоном произнес:
— Мы вовсе не покупатели, миссис… э…
— Если не возражаете, миссис Оулдридж, мы переждем здесь дождь. Как назло, на улице ни одного наемного экипажа.
Пропустив эти слова мимо ушей, щеголь обернулся к спутнику и капризно произнес:
— Может быть, милорды не откажутся приобрести у меня чай? – сделала осторожную попытку навязать свой товар торговка. – Прекрасный чай! Высшего качества. Я вовсе не подмешиваю в него, как другие, пепел, опилки или терновник*!
— А, это тот чудак, что настрочил целое эссе о его вреде? Подумать только! Он утверждает, что сей напиток вызывает нервные расстройства, уныние, а еще делает женщин некрасивыми!
— Да, я читал ее. Довольно занимательно. Не зря она сделала Хэнвэя знаменитым. Но упаси тебя господь, Пирси, прочесть его напечатанные дневники о восьмидневном путешествии по Темзе. Скукотища! На днях доктор Джонсон, тот, что издал недавно свой словарь, заявил, что Хэнвэй приобрел славу, путешествуя за границей, и растерял ее, путешествуя дома.
Макарони дружно хохотнули.
— О! – проявил неподдельный интерес к сказанному его приятель и так же вполголоса спросил. – А ты уверен, Пирси, что интерес Хэнвэя к шлюхам чисто благотворительный?
— Ну да, в такие вещи действительно верится с трудом: он время от времени берет кающихся проституток к себе в дом, якобы в прислугу. Хотя, я слышал, этот чудак и вправду собирает пожертвования для больницы Святой Магдалины и Приюта Найденышей.
— В дождь? – воскликнули одновременно оба щеголя в изумлении.
Тут старуха указала острым подбородком в сторону окна, находившегося справа от двери:
— Ба! Да вот и сам мистер Хэнвей. Легок на помине. И этот его странный зонт при нем. Взгляните, милорды.
Щеголи обернулись к оконному переплету, разделенному на двенадцать остекленных квадратов, служившему витриной, и губы обоих джентльменов сложились в букву «О».
— У мистера Крэншоу, в лавке, что прямо напротив моей, милорды. За семь шиллингов.
Уже на следующий день мистер Пирси и мистер Хокинз важно вышагивали в дождь по лондонским улицам под зонтами*, а в спину им свистели мальчишки и ругались извозчики.
Примечания
* Чай в Англию попал только в середине семнадцатого века, но постепенно становился все популярнее. Однако цена его была по карману только богатым людям. Так, около 1700 года цена одного фунта (ок. 450 гр.) чая хорошего качества была равна зарплате искусного ремесленника за три недели. Поэтому торговцы очень часто продавали фальсифицированный чай, не смотря на угрозу тюремного заключения за такие действия (использованные чайные листья перемешивались с невероятными примесями, включая пепел, опилки, сушеный терновник, листья боярышника и т.д., затем эта масса спрессовывалась, высушивалась и обжаривалась для создания суррогатного чая). Также именно из-за дороговизны чая, вызванной непомерным налогом на него, расцвела контрабанда этого продукта. К концу 18 века контрабандным путем в Англию ввозилось больше чая, чем официально, пока в 1785 году налог не был наконец снижен со 119 процентов до 12,5.
* Персией до 1935 года в западных странах называли Иран.
* В качестве иллюстрации Автор прилагает портрет того самого Джонаса Хэнвэя, реального исторического персонажа, до сих пор считающегося первым человеком в Лондоне, который стал пользоваться зонтом для защиты от дождя и снега.
Чем был знаменит дж хэнвей
Рубрики
Наша Среда online
Вы можете следить за материалами в соц.сетях либо получать их по почте.
О нас
NashaSreda.ru
Сетевое издание «Наша Среда online» зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор) 21.07.2016 за номером Эл № ФС77-66540.
Учредитель: Коноплев В.В.
Главный редактор: Олюнина В.А
Адрес электронной почты редакции: mail_nashasreda @ mail.ru
Телефон редакции: +7 (926) 994 7013
Отдельные публикации могут содержать информацию, не предназначенную для пользователей до 16 лет.
При цитировании и перепечатке материалов ссылка на nashasreda.ru обязательна.
Английский путешественник XVIII века об армянском купечестве в Иране
Маргарит Асланян
Портрет Дж.Хенвея (1785г.)
После заключения выгодного для Англии англо-русского торгового договора в 1737 г. и учреждения в 1740 г. «Российской компании» вновь создались благоприятные условия для провоза английских товаров в Персию через Московское государство (1). Джонас Хэнвей (1712—1786 гг.) был одним из первых коммерсантов, который, воспользовавшись благоприятной ситуацией, предпринял поездку в Персию по волжско-каспийскому пути (2).
В 1743 г., став компаньоном Дингли, владельца Торгового Дома в Петербурге, Хэнвей отправился в Россию. Здесь, познакомившись с данными торговли на Каспии, он взялся сопровождать караван с шерстяными изделиями в Персию. Пробыв в Персии до середины ноября и закупив большую партию шелка-сырца, Хэнвей на том же корабле возвратился в Астрахань. Отсюда сушей вдоль западного берега Волги он добрался до Царицына и в январе 1745 г. вернулся в Петербург.
После пятилетнего пребывания в России летом 1750 г. Хэнвей покинул Петербург и через Германию и Голландию вернулся в Англию. По возвращении он занялся подготовкой к изданию книги путевых впечатлений, которую начал писать еще в России.
Вышедшая в 1753 г., книга вызвала к себе широкий интерес. Учитывая ценность содержащихся в ней сведений для дальнейшего развития английской торговли на Востоке, специальным актом парламента было предписано ее переиздание в 1754 г. В том же году она вышла в немецком переводе. До конца века вышло еще несколько английских изданий. «Путешествие было задумано Хзнвеем прежде всего как отчет коммерсанта, передающего те сведения, которые, по его убеждению, должны были пригодиться англичанам, предпринимающим торговые экспедиции в Персию через Россию, т. е. способствовать восстановлению почти что заглохшей торговли по этому тракту.
В книге Хэнвея содержатся сведения о торговых путях, о городах на пути и торговле там, о способах перевозок товаров морем и сушей, об опасностях, подстерегающих торговые караваны в пути и в самой Персии, о спросе на рынках, о ценах, мерах и весах, о конкурентах и т. д. Для наглядности Хэнвей снабдил свою книгу картами и иллюстрациями. В конце книги был дан пояснительный словарь обиходных в торговле русских и восточных слов.
Отчет коммерсанта обогащен наблюдениями человека широкого кругозора и начитанного. Для объяснения фактов и событий Хэнвей делает исторические экскурсы, пытается анализировать экономику страны, дать оценку политическим событиям и государственному строю. Вместе с тем он, конечно, сознавал, что в обильном материале (географическом, историческом, бытописательном и т. д.), содержащемся в его объемистом сочинении, могут быть неточности и ошибки, о чем он и предупреждал читателя (4).
Подобно Шардену Хэнвей не ограничился описанием лишь стран и торговли; он ввел в свое повествование собственные приключения, которые, как он считал, составляли «самую занимательную часть» его «путешествия».
Хэнвей имел своих предшественников в описании Персии в лице Антони Шоли, Томаса Герберта, многократно издававшегося в XVII в., Адама Олеария, Джемса Харриса, Джемса Спильмана, французов Тавернье и Шардена.
Естественно, что с большим доверием он отнесся к знаменитой книге Жана Шардена. Хэнвей опирается на Шардена главным образом при описании мест, которые он лично не посетил, как например, Эривань, Нахичевань, Исфахан, Н. Джульфа и т. д. Однако в III главе своего «Путешествия» (I том, стр. 105—230) Хэнвей совершенно самостоятелен, ибо здесь он описывает ту Персию, которую видел собственными глазами.
Хэнвей не без основания мог считать себя первооткрывателем в том смысле, что не только собрал воедино существующие разрозненные и необнародованные материалы (карты, выдержки из дневников и путевых заметок Дж. Элтона, Т. Вудруфа, Дж. Кука, Ван Миропа и т. д.), но во многом сам явился источником новой информации. В частности, совершенной новизной отдавали его описания Персии 40-х годов. XVIII в., последних лет правления Надир-Шаха. Он описал экономическое состояние Персии и дал характеристику военным, гражданским, и духовным властям при Надир-Шахе. Все это делало книгу Хэнвея ценным первоисточником в глазах позднейших историков Ирана эпохи Надир-Шаха.
Для нас особый интерес представляет довольно обширный материал, содержащийся в книге Хэнвея об Армении и армянах.
В 30-е годы проф. Ов. Акопян предпринял издание отрывков из путевых записей европейцев об Армении н армянах (5). К сожалению, он успел издать только два тома (I и VI), включив в I том записи путешественников XIII—XVI вв.. а в VI том — XIX в. Отсутствующие XVII— XVIII вв., по-видимому, должны были составить содержание II—V томов. Приводимый нами материал из книги Хэнвея частично восполнит этот пробел.
В XVIII в. армянское купечество продолжало оставаться основным конкурентом англичан по торговле в Персии. Этим объясняется пристальное внимание к армянам коммерсанта Хэнвея. Он считал нужным включить в свою книгу все известные ему данные о них. Хэнвей сообщает, что задолго до англичан «армяне переправляли европейские товары из Архангельска и Петербурга в Персию по волжско-каспийскому пути». Он пишет: «после того, как русский великий князь Алексей Михайлович отвоевал Астрахань у татар, большое количество английских и датских тканей было закуплено русскими и армянскими купцами в Архангельске, которые они перевозили в Астрахань и отсюда переправляли в Персию» (6). «А когда арена торговли переместилась из Архангельска в Петербург, армянские купцы стали возить товары отсюда в Саратов, а там, погрузив товары на волжские корабли, спускались к Каспию. Но набеги пиратов на Волге часто заставляли их удлинить сухопутное передвижение и направлять свои караваны в Царицын, укорачивая таким образом путь по Волге» (7).
По свидетельству Хэнвея, торговля между Персией и Турцией тоже велась в основном армянами. Они снабжали товарами англичан, французов и датчан в Константинополе, Смирне и Алеппо. «Они,— пишет Хэнвей,— долгое время отличались как самые сообразительные торговцы по всей Азии, и, вынося на рынки изделия Востока, ввозили туда европейские товары». Однако «династические войны и вражда между турками и персами, часто прерывавшие торговлю между их странами, заставили большинство армянских купцов обратиться к русскому пути» (8).
Хэнвей стремится к реальной оценке деятельности армянского купечества. Например, он высказывает уверенность, что все возможности в сфере торговли в Персии давно хорошо изучены армянами, и здесь англичанам мало что оставалось открыть. «Элтон, — пишет Хэнвей,— найдя путь в Гилан, положил начало коммерческой связи с этой провинцией и был убежден, что открыл совершенно новую сферу торговли, о которой армяне или ничего не знали, или не были в состоянии использовать. Но это не так, ибо армяне посещали Мешхед еще во времена шаха Аббаса и снабжали этот город европейскими товарами, привозимыми через Исфахан и Тебриз или Каспийское побережье. Там еще стоит большой караван-сарай, построенный шахом Аббасом для пользы армян, обосновавшихся там в большом количестве. И если бы там были какие-либо возможности для успеха, как предполагает Элтон, армяне не преминули бы воспользоваться ими» (9).
Хэнвей располагает сведениями об армянах со дня их переселения в Персию. Описывая массовое переселение джульфинцев, предпринятое в начале XVII в. шахом Аббасом. Хэнвей ошибочно считает, что оно было подчинено лишь экономической задаче: использовать джульфинских армян-купцов для развития внешней торговли Ирана и упускает из виду военно-стратегическне и политические цели, преследуемые Аббасом I, который задумал превратить территории, через которые должна была пройти турецкая армия, в «зону опустошения». Поэтому в повествовании Хэнвея не акцентируется трагический смысл происходящих событий. Напротив, всячески подчеркивается та забота, которую проявил шах Аббас при организации переправы джульфинцев через Аракс и устройстве их нового места жительства в пригороде Исфахана. Он описывает местоположение Н. Джульфы и пересказывает всю историю возникновения и процветания здесь армянской колонии.
«Армяне,— пишет он,— будучи созидательными, деятельными людьми, посвятили себя торговле и ремеслам, и, благодаря их стараниям и прилежению, эта колония вскоре достигла большого расцвета. Аббас I был слишком большим политиком, чтобы пренебречь теми мерами, которые могли способствовать успеху такого предприятия» (10). «Некоторые из наследников этого монарха придерживались такой же политики, и Новая Джульфа за короткое время стала значительным торговым центром». Хэнвей явно грешит перед исторической действительностью, считая, что Н. Джульфа занимала положение «независимой республики, основанной посреди чужой нации» (11). Говоря о правах и привилегиях, предоставляемых Аббасом I новоджульфинскому купечеству и духовенству, Хэнвей—буржуазный мыслитель, расценивает это как благодеяние для всей армянской колонии. «Армяне Джульфы, поощряемые столь необходимым покровительством, много лет процветали, занимаясь торговлей во многих частях света, что было очень выгодно Персии, но затем,— продолжает Хэнвей,— двор, забыв свои собственные интересы, перестал покровительствовать им, и в царствование шаха Хуссейна их привилегии стали вызывать раздражение» (1″). Хэнвей имеет в виду усиление налогового гнета в Иране при шахе Султане-Хуссейне (1694— 1722), от которого больше всего страдало армянское купечество, занимавшее главенствующее положение в иранской торговле. В условиях крайнего экономического упадка «шахское правительство, постоянно нуждаясь в денежных средствах, увеличило поборы с купечества: это явилось одной из причин сокращения торговли в Иране и переселения иранских, главным образом армянских купцов в Россию и Индию» (13).
Далее Хэнвей описывает, как была разграблена Джульфа афганцами. Как подвергаясь жесточайшим экзекуциям, были вынуждены отдавать все свое состояние наиболее имущие армяне. В довершение всего по велению Мир Махмуда Джульфа была обложена постыдной данью — отдать красивейших девушек города, и как трагически это переживалось армянами, «в высшей степени дорожащими своей честью», которые, «кроме бедных», в конце концов сумели выкупить пленниц у афганцев (18).
Хэнвей показывает, что той же политики в отношении армян придерживался и наследник шаха Хуссейна шах Тахмаз. «Он обложил армян в 1724 г. огромными налогами, которые взыскивались с необычайной свирепостью». «Он заставлял армян служить в своей армии, хотя по обычаю они освобождались от воинской повинности» (19).
Хэнвей утверждает, что положение армян еще более ухудшилось при Надир-Шахе. «В то время как Надир был занят войнами на суше и на море и собирал армию против турок, Персия стонала от невыносимых податей. Непомерные налоги, взимаемые самым нечеловеческим образом, заставляли тысячи людей впасть в отчаяние. Жители целых деревень и городов уходили в горы… Массы людей переселились в северные области Индии, огромное число стало под протекцию Турции. Некоторые ушли в Аравию. Другие по морю перебрались в империю Моголов. …Армяне и прочие, кто терпели бедствия от постоянных вымогательств, покидали свои дома под видом коммерсантов или паломников. Поэтому было велено проверять удостоверения личности таковых. Это одна из причин, почему Джульфа не была поголовно покинута армянами» (20).
Хэнвей упоминает, что в 1740 г. Надир-Шах изъял у патриарха армян 24000 крон, заявив, что «духовенству богатства ни к чему, между тем как его армия нуждается в деньгах» (21).
Касаясь оккупации Восточной Армении в 1727—35 гг. Турцией, Хэнвей показывает, что армяне равно страдали и от насилия и грабежей османских завоевателей. Он, в частности, описал поход на Эривань Ариф Ахмед паши Диарбекира, который, предавая огню и мечу все на своем пути, разграбил многие селения и города и «увел в рабство свыше 2000 армян» (22).
«Следовало ожидать,— пишет Хэнвей,— что армяне, столь храбрые, и столь решительные… будут бороться за избавление от хищного врага» (23).
Тахмаз вместо того, чтобы проявить благоразумие, решил наказать их силой. Но они оказали ему такое сильное сопротивление, что он стал более осмотрительным и решил в конце концов вступить с ними в переговоры» (24).
Эпизоды военного содружества между шахом Тахмазом (1726— 1727 гг.) и восставшими армянами Сюника во главе с Давид Беком, вызванные необходимостью дать отпор османским завоевателям, осмысляются Хэнвеем лишь как результат маневра, к которому прибег Тахмаз ради усмирения армян.
Об освободительной борьбе армян в Арцахе мы находим у Хэнвея следующие свидетельства: «Этот народ (армяне — М. А.), исходя из создавшихся ныне обстоятельств, образовал нечто вроде республики, которая, как мне передали, отличалась тем, что учинила полный разгром шеститысячной армии, посланной против них Абдулла пашой. Это было до того, как они одержали победу и над правителем Гапджи» (25). Говоря о победе, одержанной армянами над армией, «посланной Абдулла пашой» (26) Хэнвей мог иметь в виду один из эпизодов освободительной борьбы армян Арцаха против турецкой оккупации в 1734-35 гг. или же участие армянских полков в военных действиях войск Надир-Шаха при осаде Ганджи и в сражении у села Егвард (1735 г.), где армия Абдулла паши была полностью разгромлена, и сам он убит.
Прослеживая судьбы армянского народа под игом двух восточных деспотий, Хэнвей наблюдает некую эволюцию. В начале XVIII в., как он ошибочно считает, армяне еще не помышляли восстать против своих поработителей. Эта мысль отчетливо выступает на тех страницах, где Хэнвей пересказывает историю посольства Исраела Ори к исфаханскому двору в 1709 г. (27)
В изложении фактов Хэнвей близок к предшествующим европейским источникам (28). А. Р. Ионнисян пишет: «Сведения об Ори и его деятельности Хэнвей, без всякого сомнения, заимствовал из известной книги очевидца событий иезуита Крушинского» (29). Сам Хэнвей указывает иной источник. «Я — пишет Хэнвей,— нашел недавно опубликованный французский труд, автор которого мр. Клерак приложил немало трудов для сбора более достоверных материалов (30). Нам не удалось установить, какое именно сочинение имел в виду Хэнвей. Очевидно, однако, что в вопросе посольства Исраела Ори указанный им автор тоже опирался на труд Крушинского. Хэнвей следует им не только в передаче событий. Он, подобно европейцам, живущим в Исфахане в момент описываемых событий, увидел в Исраеле Ори только лишь коммерсанта, соперника европейцев в торговле.
Как мы видим, Хэнвей не усмотрел связи между посольством Исраела Ори и освободительными устремлениями порабощенного армянского народа. Собственно, по его мнению таковых устремлений тогда и не было. Поскольку,— пишет он,— «армяне более склонны к торговле, нежели к войне, они не помышляли уклониться от своего повиновения персидской монархии» (31).
Интересы армянского купечества, которое не хотело рисковать и подчас отказывалось поддержать свободолюбивые акции своего народа, расцениваются в данном случае как интересы всего армянского народа.
Джульфинские именитые купцы не раз заявляли, что у армян нет политических проблем, как свидетельствует Шарден, они были встревожены теми переговорами, которые велись в 70-х гг. XVII в. католикосом Акопом Джугаеци в Риме об освобождении армян от персидского владычества (32).
Освободительную борьбу армян в 20—30-х гг. Хэнвей расценивает как «вынужденную войну», которая велась «ради защиты собственной жизни и своего имущества», а не во имя независимой государственности.
Вплоть до 40-х гг. XVIII в. англичане, стремящиеся монополизировать иранскую внешнюю торговлю, установить контроль над иранским рынком и над экспортом шелка-сырца, пытались привлечь на свою сторону армянское купечество Ирана (33). В своей книге Хэнвей придерживается этой политики лояльности к армянам. Отчасти этим можно объяснить то сочувствие, которое высказывает Хэнвей при описании страданий армян и притеснений, коим они подвергались, находясь под игом восточных деспотий. Наряду с этим как представитель английской коммерческой буржуазии, которая набирала силу и уже стала претендовать на гегемонную роль в политической жизни в собственной стране. Хэнвей выступает с критикой всякого феодального произвола и деспотического насилия, осуждая те условия беззакония, в которые была поставлена «торговая нация» (т. е. армяне).
Нарушенный правопорядок, отсутствие неприкосновенности личности и собственности — все это было ненавистно радикально настроенному представителю английского III сословия. Поэтому размышления Хэнвея часто имеют свой подтекст. В них нередко слышны отголоски оппозиционных речей сторонников сильного и независимого парламента эпохи Георга II. Так, например, когда Хэнвей говорит, что «персидский двор, забыв свои собственные интересы, перестал покровительствовать армянскому купечеству», он мысленно осуждает не одного только шаха Хуссейна.
Поэтому возмущение армян и заметные сдвиги в их умонастроениях, наблюдаемые начиная с 20-х гг., представляются Хэнвею естественными и справедливыми. «Возникла опасность,— пишет Хэнвей,— что армяне, к которым относятся с таким пренебрежением, так несправедливо, будут лелеять чувство гнева, которое побудит их попытаться менять своих правителей» (34). «В настоящее время,— заявляет Хэнвей,— есть много армян, предпочитающих подчинение России. Именно по этой причине они пользуются таким сочувствием в этой стране» (35). О прорусских настроениях «многих армян» Хэнвей мог судить по личным впечатлениям, а также по тем сведениям, которые получил от Элтона и др. англичан, побывавших в Персии. Помимо того, что Хэнвей констатирует факт русской ориентации армян, он приводит читателя к причинам этого явления. Отсюда и обилие в его книге «исторических примеров» избиений, ограблений, гонений и притеснений армян со стороны персидских или турецких властей.
Повидавший Персию 40-х гг., Хэнвей приходит к выводу, что почва выбита из-под ног армянского купечества. Он осознавал, что весь размах их торгово-ремесленннческой деятельности, вся их слава, скорее, относились к прошлому. Это не означает, что Хэнвей недооценивал армян как конкурентов в настоящем. Он, например, считал, что договор 1741 г., разрешающий экспортировать выработанный в Персии шелк-сырец в Англию из любого порта или места, принадлежащего России, был выгоден в первую очередь армянам, ибо он давал им возможность реализовать свои товары непосредственно в Англии. Но, хотя в настоящем армяне продолжали занимать главенствующее положение в персидской торговле, будущности в этой стране у них не могло быть. Хэнвей убежден, что это понимали сами армяне. Он сообщает, что армянские купцы «ревнивым оком» следили за торговыми успехами англичан и стремились помешать им. «Они откровенно заявили, что с радостью заплатят большую сумму, чтобы вытеснить нас оттуда». «Они не сомневаются, что мы сможем вести их торговлю сами». В будущем, Хэнвей был убежден, у англичан в этой стране шансов было больше. При условии, однако, что в Персии восстановится «порядок». Поэтому Хэнвей не боится объективных и даже хвалебных оценок в адрес армян.
Однако Хэнвей говорит правду о положении армян, описывает разорение армянских купцов, ставших жертвами грабежа и вымогательств персидских ханов, вовсе не для того, чтобы вызвать к ним сострадание. Восточная деспотия, принявшая наиболее уродливые формы в период политического хаоса, и произвол, царящий в Персии, были серьезной помехой для развития коммерции вообще и в частности для англичан, стремящихся наладить торговлю с Персией.
Таким образом, из материалов, содержащихся в книге Джонаса Хэнвея о судьбах армян и армянского купечества в Иране в XVII— XVIII вв., перед нами вырисовывается следующая картина.
1. В XVII в. начиная с Аббаса I правители Ирана в целях оживления иранской торговли стали покровительствовать армянскому купечеству. И в этих условиях необычайно процветали армянские торговые центры.
2. Однако с конца XVII в. правители Ирана «перестали покровительствовать армянскому купечеству». Хэнвей здесь констатирует тот факт, что наступивший с конца XVII в. экономический кризис, заставивший правителей Ирана увеличить поборы с купечества ради пополнения государственной казны, роковым образом отразился на судьбах армянских купцов, которые делались первыми жертвами всевозможных обложений и вымогательств со стороны иранских властей.
3. Трагизм положения армян усугублялся и тем, что Иран вступил в полосу «революций», приведших к падению Сефевидов, и последовавших затем гражданских войн и войн с Турцией, что не только пагубно отражалось на торговле, но и ставило под угрозу само существование иранских армян.
4. В целях самозащиты начиная с 20-х гг. армяне вступают на путь освободительной борьбы.