Чем были обусловлены реформы системы советского воспитания
Школьное поле экспериментов
Или чего мы не помним о советской школе.
Какая ваша первая ассоциация с советской школой? Наверняка строгая дисциплина и твёрдые знания. Единые для всей страны, а потому тщательно выверенные и непогрешимые учебники, бессменная школьная форма и строгий, но справедливый учитель — преисполненная достоинства женщина средних лет, которой побаиваются и родители учеников.
Спустя десятилетия советская школа предстаёт в коллективной памяти как нечто единообразное, как система с очень точными и практически неизменными характеристиками. Но и реформы сверху, и личные нововведения педагогов позволяют оценить школьную систему Советского Союза как поле непрекращающихся экспериментов.
Первые шаги: единая трудовая школа
История советской школы началась с экспериментального послереволюционного десятилетия. Первое решение советской власти о реформах образовательной сферы прозвучало в декрете об отделении церкви от государства и школы от церкви. Вскоре вся образовательная отрасль оказалась в острой ситуации, которая покажется знакомой педагогам 1990-х. Прежняя идеология отвергнута, а значит, старые учебники непригодны; все правила — от приёма учеников до снабжения школ — меняются.
Читайте также :
При этом нельзя сказать, что советское правительство ограничилось отменой всех прежних законов и не проводило собственной образовательной политики. Советская школа строилась по принципу единой трудовой школы. Единой она называлась потому, что заменила прежние сословные учебные заведения. Социальные барьеры между начальной деревенской школой, реальным училищем и гимназией были разрушены. Это не значит, что все школы стали одинаковыми, но каждая из них теперь соответствовала определенной ступени образования, по которым ученики могли неограниченно подниматься. Например, бывшая начальная школа в селе считалась теперь школой первой ступени; окончив её, подросток мог направиться в уездный город и поступить в семилетку, которая считалась школой второй ступени, и продолжить обучение с того уровня, на котором он закончил в деревне. Завершить среднее образование можно было в школе повышенного типа, то есть десятилетке.
Эти «ступени» и «типы» появились не случайно: слово «класс» не употреблялось, учеников делили на группы. Изгнанию авторитаризма не только из языка, но и из реальной жизни школ должны были способствовать ученические комитеты и общешкольные советы. Какой неформальной и бурной была общественная жизнь школ 1920-х, можно прочитать в повести Николая Огнева «Дневник Кости Рябцева».
Из книги Огнева можно почерпнуть и некоторые представления об экспериментах в преподавании. Школа Кости Рябцева живет по Дальтон-плану: ученики выполняют недельные и месячные задания, консультируясь с педагогами в «лабораториях». Не в каждой школе был возможен полноценный эксперимент, но отказ от традиционной предметной системы был всеобщим. Даже небольшие сельские школы, педагогов в которых было трудно заподозрить в склонности к новаторству, переходили от предметов к «комплексам». Например, ученики первой ступени изучали свой край как целостную тему: и географические особенности, и климат, и флору с фауной, и современное население, и исторические детали, и хозяйственный портрет. Что-то сообщал учитель, какие-то данные ученики должны были получить сами путем опросов или наблюдений за природой. Изменения произошли и в оценке: к концу 1920-х гг. распространился «бригадный метод», когда ученики сдавали зачеты не индивидуально, а группами.
Портрет советской школы 1920-х выглядит реализацией самых смелых утопических предложений. Следовать не учебнику, а реальности, давать проектные задания, стимулировать командную работу — чем не программа какого-нибудь кванториума? Реформы в практической педагогике сопровождались научным бумом, хотя не всё, что успели создать психологи и педологи, дошло до школ. Уже в начале 1930-х гг. эксперименты стали сворачиваться.
Читайте также :
Почему это произошло? Новый образ школы, сложившийся к концу 1930-х, соответствовал идеологии «социализма в отдельно взятой стране» куда больше, чем Дальтон-планы и свободные школьные советы, где ученик мог критиковать педагога.
Но причины поворота школьной политики в консервативное русло были отчасти и экономическими. Новые методы требовали весомого финансового обеспечения как на уровне школ, так и в педагогическом образовании. Потому наркомат просвещения пошёл по более простому пути: единообразная система подготовки педагогов, единые программы и учебники для всей страны, единоначалие в школе, дисциплина в классе. Установив над просвещением максимально жесткий контроль, власть смогла за короткий срок подготовить армию молодых педагогов и ввести всеобщее начальное обучение.
Оттепель как предчувствие
Модель советской школы в сталинский период сильно напоминала дореволюционную гимназию, где коммунистическая идеология заменила Закон Божий. Сходство усилилось, когда старшие классы стали платными (с 1940 г.) и было введено раздельное обучение девочек и мальчиков (с 1943 по 1954 гг. только в городах). Но уже во второй половине 1940-х гг. в школе начались перемены.
Попытки реформировать школу были вызваны реальными проблемами послевоенного общества: школа утратила свою роль и значение. У немногих подростков во время войны была возможность посещать школу, и уже в 1946 г. вузы столкнулись с недобором: им некого было зачислять на первый курс.
Некоторое время продолжали вводиться авторитарные дисциплинирующие меры (например, новые Правила поведения учащихся требовали беспрекословного подчинения ученика учителю), но зазвучали и другие предложения. Уже в 1944 г. нарком просвещения В. П. Потемкин объявил лозунг «борьбы с формализмом» в преподавании. Речь шла о том, чтобы меньше нагружать учеников зубрежкой определений и правил, а больше ориентировать их на понимание темы, пересказ своими словами, проводить лабораторные и практические занятия. Сразу же в печати появилась критика и «формализма в воспитании», игнорирующего интересы, склонности и особенности ребёнка.
Одним из главных новшеств в педагогике конца 1940-х гг. оказалось требование «индивидуального подхода», вызванное широко распространенным в послевоенные годы второгодничеством. Стандартные программы не работали на классах, составленных из разновозрастных учеников, у которых за плечами были годы вне школы. В ходе нескольких обсуждений в министерстве просвещения при участии экспертов-практиков и родилась формулировка «индивидуальный подход к каждому учащемуся». В педагогику вошли идеи уважения детского внутреннего мира и познания как творческого процесса. Не случайно одной из самых популярных книг среди учителей этого времени стала повесть Ф. Вигдоровой «Мой класс». Героиня книги проходит путь от заученных методик к пониманию каждого ученика, к человеческим отношениям с детьми и их семьями.
Читайте также :
На практике основные усилия министерства просвещения были связаны с материальным обеспечением работы школ, подготовкой большого числа новых учителей и ликвидацией отставания от требований программы. Как это отразилось на учителях?
С одной стороны, на педагога были возложены дополнительные обязанности: он по-прежнему отвечал за успеваемость учеников, но завышать оценки было невозможно, а проверки из разных контролирующих органов стали, как никогда, строгими и дотошными. С другой стороны, требование «индивидуального подхода» означало, что успешные нестандартные методики получили право на жизнь, как часть творческой работы педагога. Более того, в стране появилась практика сбора информации об опыте лучших учителей. Он обобщался и в специальных методичках, и на страницах «Учительской газеты». Внутри педагогического сообщества отклик нашли и призывы к отказу от формализма, и неясные идеи реформы школы. Именно в конце 1940-х — начале 1950-х гг. начали работу многие учителя, позднее прославившиеся как педагоги-новаторы, авторы «педагогики сотрудничества».
Скрытая диверсификация
Попытка масштабной школьной реформы произошла в СССР только в 1958 г. — так называемая «политехнизация школы». Ни концепция, ни термин не были новыми для СССР. С самых первых лет советская школа развивалась как трудовая, включавшая в программу, помимо основ наук, и освоение практических навыков. Лозунгом реформы 1958 г. было «преодоление отрыва школы от жизни». С этого времени и до 1966 г., когда реформа была свернута, немалое количество часов в средней школе (по некоторым подзаконным актам, до трети) уделялось производственной практике. Поскольку в школьных зданиях не было места для создания мастерских, руководители школ шли по более простому пути: «школьные производственные бригады» направлялись на уже существующие производства. Выезды на заводы и птицефермы целыми классами запомнились многим школьникам этих лет.
Советское образование и воспитание
Объектом особого внимания советской власти с первых ее дней стало образование, прямо направленное на задачу воспитания «советского человека». «Судьба русской революции прямо зависит от того, как скоро учительская масса встанет на сторону советской власти, — заявлялось в документах VIII Съезда РКП(б) в 1919 г. Еще раньше, в январе 1918 г., были упразднены должности директоров и инспекторов народных училищ (кстати, таким инспектором был в свое время отец В. И. Ленин), а управление школами передано Советам рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. В феврале того же года началась кадровая чистка в образовании. В июле 1918 г. был созван Всероссийский учительский съезд, участники которого… осудили его работу в «строительстве социалистической школы». В «Декларации о единой трудовой школе» прямо выделялась политизация школы как важнейший принцип советской педагогики.
Задачей воспитания стало подчинение интересов личности обществу, точнее, партии. Утверждалось, что только таким образом можно гарантировать раскрытие личности в нужном направлении — коллективизма, преданности партии. Были провозглашены классовые приоритеты даже по отношению к детям: выходцы из рабоче-крестьянской среды открыто противопоставлялись «гнилой интеллигенции». Эти шаги сразу вызвали неприятие у специалистов в области философии образования — С. Гессена, В. Зеньковского, И. Ильина, Н. Лосского, И. Гревса. В. Зеньковский замечал, что «Коммунистическое воспитание изначально не может быть человеколюбивым, заменяя общечеловеческое классовым, духовное — материальным», что задачи воспитания воли, характера, интернационализма вполне совместимы с интересами и потребностями ребенка, его естественными склонностями. Указанные педагоги сразу заявили, что декларации советской власти являются утопией, если не сознательной ложью. Неудивительно, что они вместе с философами Н. Бердяевым, С. Франком, П. Сорокиным оказались в числе пассажиров уже первого «философского парохода». Правда, Н. Бердяев вплоть до высылки служил делу образования, возглавлял организованную им в 1919 г. Вольную академию духовной культуры, был профессором Московского университета. Многие выдающиеся педагоги, прославившиеся еще в начале века, С. Шацкий (1878—1934), М. Пистрак, П. П. Блонский (1884—1941) продолжали свою деятельность и при советской власти, не отказывались от сотрудничества с ней.
Одним из грандиозных проектов советской власти (и не только в области образования) стала культурная революция. Первейшая ее задача была поставлена как ликвидация безграмотности (ликбез). Необразованность народных масс была на руку большевикам в период революции и гражданской войны (чего стоит знаменитый эпизод из к-ф «Чапаев», когда народный полководец, не задумываясь, отвечает: «Я за тот же Интернационал», что и Ленин»). Однако невозможно было вывести из разрухи страну, в которой 80% населения не умели даже читать и писать. Если оценивать «культурную революцию» с этой точки зрения, то подобного успеха мировая история не знает (и, вероятно, больше не узнает). Была создана Чрезвычайная комиссия и по борьбе с безграмотностью (во главе с Н. Н. Крупской). В 1920—21 учебном году число средних школ выросло по сравнению с довоенным 1914 г. вдвое, а число грамотных составило уже 61% от всего населения. По всей стране создавались пункты ликвидации безграмотности и школы для малограмотных, вечерние школы для рабочей молодежи и рабфаки при вузах. Было даже принято облегченное правописание. Широко организовывались детские сады и ясли для детей трудящихся. К началу 1921 г. существовало более 5 тысяч детских домов, в которых воспитывалось 200 000 детей, которых революция и гражданская война сделали беспризорными.
В целом уже к 1922 г. сложилась гибкая и продуманная школьная система: начальная (4 года), основная семилетняя общеобразовательная школа, за которой следовала и ее старшая ступень. Уже во второй половине 20-х гг. школьное образование стало выходить из состояния разрухи. Продолжало расти число учебных заведений и учащихся. Работали опытно-показательные станции (ОПУ), возглавляемыми такими педагогами, как С. Т. Шацкий (Первая опытная станция), М. Пистрак (Школа-коммуна), а монография П. Блонского «Трудовая школа» надолго стала ориентиром для советского образования. В те же годы начинал свою деятельность корифей советской педагогики А. С. Макаренко (1888—1939).
Неизбежными, однако, оказались и «перегибы» — так, романтико-радикалистические настроения первых послереволюционных лет наглядно отразились в теории «отмирания школы» (В. Н. Шульгин и др.). В 1925 г. на встрече с интеллигенцией Н. Бухарин обещал: «Мы будем штамповать интеллигентов, будем вырабатывать их, как на фабрике». Подобные же идеи высказывал ученый, поэт, публицист А. К. Гастев (1882—1941), разрабатывавший «индустриальную педагогику» для подготовки «машинизированного поколения», способного работать с техникой, «зараженного бесом изобретательства».
В воспитании новой, советской интеллигенции (вместо высланной, уничтоженной и продолжаемой уничтожаться) отчетливо выразилась оборотная сторона культурной революции. Новая интеллигенция предполагалась в первую очередь технически образованной, достаточно профессионально подготовленной для того круга задач, которые очерчивались (и допускались) партией, но не выходящей за его пределы. В тяжелом положении в связи с этим в течение всех лет советской власти оказалось преподавание гуманитарных наук, касавшихся личности, духовности и идущих вразрез с большевистской идеологией. Идеологическая перестройка сразу стала одной из наиболее важных и сложных задач советской власти, фронтом непримиримой борьбы. Правительственный декрет 1921 г. ликвидировал автономию вузов и ввел обязательное изучение марксистско-ленинской философии как единственно допустимой и единственно правильной. «Марксистское учение всесильно, ибо оно верно», — утверждал Ленин. «Марксистское учение верно, ибо оно всесильно», — горько острили люди, более образованные, чем это допускалось советской властью.
Ленин выдвинул лозунг: «Коммунизм = советская власть + электрификация всей страны». В таком случае особый упор делался на техническое образование — такое, что не просто «натаскивает на выполнение производственных задач», но связано и основной задачей — организации «коммунистического труда». Реализация «нового подхода к труду» выражалась в работах В. И. Ленина «От разрушения векового уклада к творчеству нового» (1920) и «Задачи союзов молодежи» (1922), в частности, таким образом: «Коммунистический труд в более строгом и узком смысле слова есть бесплатный труд на пользу общества… не для отбытия трудовой повинности, не для получения права на известные продукты, не по заранее установленным нормам, а труд добровольный, труд вне нормы, без расчета на вознаграждение, труд по привычке… трудиться на общую пользу,… труд как потребность здорового организма» (Ленин В. И. Полное собр. соч. т. 40. с. 315). Во многих кинофильмах, литературных и живописных произведениях впоследствии описывалось, как сам Ленин участвовал в «коммунистическом субботнике», а тысячи людей утверждали, что именно они вместе с ним тащили пресловутое бревно. (Точно так же десятки людей выдавали себя за детей лейтенанта Шмидта, героя гражданской войны — что замечательно изображено в «Золотом теленке» И. Ильфа и Е. Петрова).
Во многом соглашаясь с Лениным, Надежда Константиновна Крупская (1869—1939), его верный соратник и супруга, сразу и предостерегала: «Поменьше барабанной дроби и побольше углубленной работы». В письме к созданной ею организации пионеров «Мое и наше» (1932), особо останавливаясь на воспитании коммунистического отношения к общественной собственности, она напоминала, что «Общественное — не значит ничье», а любой труд должен оплачиваться.
Особое место в советской педагогической мысли 20—30-х гг. принадлежит С. Шацкому, П. Блонскому, А. Макаренко. Главная работа С. Шацкого — «Не пугайте детей». Он призывал поощрять детей к самодеятельности в учебе, использовать школьное самоуправление, воспитывать в школе ощущение общего дела. П. Блонский — автор более 200 работ в области педагогики, педологии, философии, психологии, органично связываемых им, он же — организатор Академии социального воспитания. «Любите не школу, а детей, приходящих в нее… любите жизнь», — учил он. Травля Блонского, умолчание и забвение его имени произошли после 1936 г., когда пошла особо грозная волна против интеллигенции, тогда же была разгромлена педология, область педагогики, относящаяся к детям.
Проведя большую часть своей педагогической деятельности в детских колониях и коммуне имени Дзержинского, А. С. Макаренко во второй половине 30-х гг. был, по существу, отстранен от педагогической практики. Свой богатейший опыт он обобщил — в яркой, образной форме — в трудах «Педагогическая поэма», «Флаги на башнях», «Книга для родителей». Большое значение Макаренко придавал трудовому воспитанию. Он советовал давать детям не разовые поручения, а долгосрочные, постоянные задания (например, поливать цветы, обрабатывать определенный участок огорода), чтобы приучать детей к ответственности. Ведущим принципом «Педагогической поэмы», каковой была вся жизнь Макаренко, является воспитательное воздействие коллектива. Веря в его огромную силу, он не боялся давать серьезные поручения, в том числе связанные с материальной ответственностью, даже недавним беспризорникам и правонарушителям.
Педагогические принципы А. С. Макаренко развивали крупнейшие советские педагоги и более поздних лет, в частности В. А. Сухомлинский (1918—1970), начавший педагогическую деятельность 17-летним юношей, а затем прославившийся работой школы, организованной им в селе Павлыш на Украине. Важнейшей задачей педагога Сухомлинский считал раскрытие «живинки» каждого ученика, расцвет его творческой индивидуальности. Пути к этому обсуждаются в трудах, изданных только в период «хрущевской оттепели» — «Формирование коммунистических убеждений молодого человека» (1962), «Воспитание личности в советской школе», «Воспитание гражданина», «Сердце отдаю детям» (1969).
В знаменитом фильме «Республика ШКИД», поставленном по одноименной книге, описан случай, действительно происшедший с воспитанником А. Макаренко, вступившим в неравную схватку с бандитами и погибшим в ней, чтобы сохранить свое с таким трудом приобретенное доброе имя. Считается, что пресловутая история Павлика Морозова, выдавшего своего отца-расхитителя и убитого родственниками, также является результатом педагогики Макаренко. В освещении этого случая, как и многих других из советской истории, часто бросаются из одной крайности в другую, от восхваления к гневному осуждению. В этом же кинофильме убедительно показана омерзительность таких людей, с которыми воевали герои фильма «Мамочка» и реальный Павлик Морозов, ставший собирательным образом. Кто-то назовет его героем, кто-то предателем, но уместнее всего говорить о трагедии Павлика Морозова, трагических результатах советского воспитания. Столь же неоднозначно воспринимается Зоя Космодемьянская, девушка, расстрелянная фашистами, но выданная им жителями села, в котором она, выполняя приказ командования, сжигала хаты — «земля горела» не только под ногами оккупантов, но и детишек этих сел, обреченных на гибель в лютую стужу приказом, который не во что не ставил жизнь и своих соотечественников — что всегда было характерно для советской идеологии.
Воспитание «советского человека» отразило и завоевания советского строя, и его бесчеловечность. В наибольшей степени это можно видеть воочию на людях старшего поколения, помнящих и ударные пятилетки, и «великие стройки коммунизма», видевших и самими совершавших героические подвиги на войне и труде, кричавших «Да здравствует товарищ Сталин!», ликовавших в день полета Гагарина, певших и плясавших на первомайских и ноябрьских демонстрациях. Большинство из них свято верило, что они строят «светлое будущее» и готово было терпеть ради этого все лишения, которые в обилии выпали на их долю. Но они верили, в отличие от тех, кто сегодня глумится над ними. А злоба, с которой старики с красными флагами относятся к новому поколению, тоже воспитаны советской идеологией, бесконечным поиском врага.
Чувства, с которыми эти люди вспоминают о прошедших временах, это не просто тоска по несбывшемуся, которое казалось так близко, это еще тоска морально и материально униженных людей по своей ушедшей молодости, по молодости пионерской и комсомольской, «трудовых десантах» и песнях у костра. Несколько лет назад поразила статья в любимой народом газете о том, какой глупой была журналистка, когда пела в юности: «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры, дети рабочих». Но ведь хотелось петь, и никто не видел в содержании этой песни идеологической направленности, а дети, воспитанные на чудесных книгах — «Военная тайна», «Тимур и его команда» Аркадия Гайдара, «Васек Трубачев и его товарищи» Н. Осеева, добрых, смешных сказках о Мойдодыре (К. Чуковский) и Старике Хоттабыче (Л. Лагин) видели в Мальчише-Кибальчише в первую очередь не борца с достаточно условными «буржуинами», а пример стойкости, мужества, верности, дружбы, оптимизма.
Советские школьники мечтали об авиации, позже — о космических полетах, хотели быть учеными, врачами, педагогами. Если сегодняшние дети предоставлены улице, то во все годы советской власти, начиная с 30-х, действовали дворцы пионеров со множеством кружков, станции юных техников и натуралистов, детские железные дороги. Все это было доступно детям из семей любого достатка, не говоря уже о кинотеатрах, зоопарках, бесплатных библиотеках и учебниках. На каникулах дети с большими скидками или даже бесплатно ездили в культурные столицы, отдыхали в пионерских лагерях. Правда, такой отдых страдал типично советской заорганизованностью, жестким идейно-дисциплинным подходом, порой доходящим до абсурда (вспомним замечательный фильм «Добро пожаловать, или посторонним вход запрещен»).
Очень тяжело приходилось школьникам, которые осмеливались иметь свое мнение, дойти до чего-то самим, за малейшее подозрение в идейной неблагонадежности могли исключить из вуза, комсомола, партии, уволить с работы. Студенты даже философского факультета МГУ обязаны были на вопрос: «Как стоит наша партия?» отвечать «Как скала» — словами Сталина из газеты «Правда». Какое-то время практиковался опрос на экзамене одного, наугад выбранного студента, оценка которого выставлялась всей группе. Преследуя цель повысить ответственность, всех заставить заниматься (зубрить!), этот эксперимент вполне отвечал духу советского воспитания, где не было места обсуждению, диалогу, обмену мнениями.
Суровым испытанием Советского воспитания стала Великая Отечественная война, в которой была одержана героическая победа. На борьбу с захватчиками поднялся весь народ. Красноармейцы, обвязавшись гранатами, бросались под фашистские танки, таранили вражеские самолеты, воевали даже старики и дети. О несгибаемости советских людей, их уверенности в победе говорит и тот факт, что даже в годы ВОВ учеба в школах не прекращалась, открывались школы-интернаты, нахимовские и суворовские училища, а в 1943 г. была создана Академия педагогических наук РСФСР.
После войны, в 1945—50-х гг., удалось последовательно перейти к всеобщему 7-8-10 летнему обучению. К концу ВОВ была восстановлена пятибалльная шкала оценок (отмененная до этого как «нарушавшая равенство»), введены сдача выпускных экзаменов, а также награждение отличившихся учеников золотыми и серебряными медалями. В то же время было упразднено «социалистическое соревнование» в школе, перенесенное с производства и вынуждавшее к завышению оценок, а в 1954 г. отменили не оправдавшее себя раздельное обучение мальчиков и девочек.
Особенно обильными плоды советского образования оказались в годы «хрущевской оттепели», даже несмотря на многочисленные непродуманные реформы. Мы имели лучшее в мире техническое и музыкальное образование, были «впереди планеты всей» не только в космических полетах, но и в балете и спорте. «Советский характер» сказывался в том, как вернулась на олимпийский пьедестал после тяжелейших испытаний фигуристка Ирина Роднина (ее слезы при исполнении Гимна СССР потрясли весь мир), в победах советских легкоатлетов, штангистов, боксеров, хоккеистов.
Как-то раз (уже в годы «застоя») советским хоккеистам, уже обеспечившим себе золотые медали, было дано указание (из ЦК КПСС) сыграть вничью с нашими «друзьями-соперниками» из Чехословакии, чтобы те опередили «буржуазные» команды Швеции и Канады. Легендарный тренер А. Тарасов, собрав команду, сказал просто: «Играйте, как получится». Получилось 7:1 в пользу СССР, а прославленный тренер был уволен. Годами раньше (1952), впервые участвуя в Олимпиаде, неискушенная сборная СССР по футболу, дойдя до финала и проигрывая за 15 минут до конца 1:5 сильнейшей команде Югославии, сумела на одном «советском характере» сравнять счет. Уступив же на следующий день в переигровке (1:3), сборная и составлявшая ее основу команда ЦДКА были расформированы за поражение от нашего идеологического противника — взгляды президента СФРЮ И. Тито на социализм отличались от сталинских. А уже на следующей (1956) Олимпиаде футболисты СССР совершали круг почета, как и в Париже в 1960, после чемпионата Европы.
После знаменитой (1973) серии хоккейных матчей СССР—Канада звезда канадцев У. Гретцки, приехав к нам, зашел на нашу тренировку. А. Тарасов предложил ему поучаствовать в ней: поднимать, стоя на коньках, штангу. Когда же гость взмолился о пощаде, тренер сказл: «Да, Уэйн, ты бы не смог играть за сборную СССР» — «Но почему?» — «Потому что ты не комсомолец».
В годы застоя, связываемые с именем Л. Брежнева (70-ые — нач. 80-ых) советский дух стал исчезать, застой захватил и образование. Повсеместно в вузах изучались «труды» Брежнева, который объявлялся главным героем во всех свершениях советского народа. Люди о многом стали задумываться — о бессмысленной войне СССР в Афганистане, о росте цен и исчезновении товаров первой необходимости, рухнувшей идеологии. Командно-административная система исчерпала себя. Однако перестройка, объявленная Горбачевым, оказалась «катастройкой» и для образования. Резко понизился уровень и сама престижность образования. Вряд ли может радовать огромное число студентов в бесчисленных вузах уже в наши дни — образование нуждается как в финансовой поддержке государства, так и концептуальных изменениях, адекватных динамике современного мира и сложному положению дел в России.