Чем заболел пушкин в екатеринославе
Как Пушкин пережил «чумной» карантин
Эпидемия холеры началась в Индии и охватила все страны, только аномально холодная зима 1823-1824 года смогла остановить ее. Ненадолго. В 1826 году холера достигла восточных границ Российской империи. В 1829 году она уже была в Оренбурге. В сентябре 1830 года докатилась до Москвы.
Тогда правительство создало комиссию по борьбе с новой болезнью. Ее возглавил медицинский светила пушкинского времени Матвей Яковлевич Мудров, который, кстати, умер от холеры в 1831 году. Издавались наставления по борьбе с холерой, также как и сейчас, в советской время рекомендовали чаще мыть руки. Но в течение 1830 года была поражена 31 губерния. Из 68 тысяч заболевших умерло более половины.
Медицинская терминология пушкинских времен различала болезни «заразные», или «прилипчивые», которые передавались контактом, и «поветрия», передающиеся по воздуху. О том, как возникает холера, спорили бесконечно. Сам Пушкин считал, что она «не прилипчива», поскольку «находится в воздухе», верил, что холера может возникнуть от простуды.
Русский терапевт, профессор Прохор Алексеевич Чаруковский перечислил семь «влияний», содействующих происхождению холеры. Среди них был испуг, страх, огорчение. Не зная, что делать, решили главным способом защиты избрать карантины. Население Москвы впало в панику. Кто мог, спешил уехать. За 12 дней Москву покинули 60 тысяч человек. Пропускали богатых людей, которые ехали только в каретах и колясках. Пеший люд поворачивался обратно.
Не были подготовлены к страшной болезни и врачи. Они путали холеру с чумой. Поэтому Пушкин в своих письмах тоже путает эти болезни. Врачи даже спорили о заразительности болезни.
В 1830 году Пушкин повторно сватается к Наталье Гончаровой и наконец-таки получает согласие от будущей тещи. Отец дарит ему к свадьбе небольшую деревеньку Кистенево. Крестьяне тут жили в большой нужде, четверть домов были покрыты тесом и топились по-белому, остальные подслеповатые курные избенки, крытые соломой. Весной жители уходили на Волгу в бурлаки, в Оренбургские степи гуртовщиками и в Самарскую губернию — жать пшеницу.
Поэт едет в Нижегородскую область, чтобы вступить во владение. Однако последняя встреча с матерью невесты была безобразна, Пушкин расстроен и находится в подавленных чувствах. Он решает продолжить путь.
– Едва успел я приехать, как узнаю, что около меня оцепляются деревни, учреждаются карантины. Народ ропщет, мятежи вспыхивают то там, то здесь нелепые. Я занялся моими делами, перечитывая Кольриджа, сочиняя сказочки и не ездя по соседям, – из воспоминаний Пушкина.
Так холерный карантин задержал поэта, но не сломил его дух. Вскоре после приезда он написал стихотворения «Бесы» и «Элегия». А 13 сентября сочинил «Сказку о попе и о работнике его Балде».
– Приехал я в деревню и отдыхаю. Около меня холера морбус. Знаешь ли, что это за зверь? того и гляди, что забежит в Болдино, да всех нас перекусает! Ах, мой милый! что за прелесть здешняя деревня! вообрази: степь да степь; соседей ни души, езди верхом, сколько душе угодно, пиши дома, сколько вздумается, никто не помешает, – из письма Пушкина Плетнёву.
По воспоминаниям болдинских старожилов, курчавый барин каждый день ездил верхом, записывал, какие леса, какие травы растут и каждый день принимал ванну — ему готовили кадушку с горячей водой. В конце сентября Пушкин очевидно понимает опасность болезни, да и в карантине он сам боится зачахнуть. Он решает попытаться уехать из Болдина.
– Мне объявили, что устроено 5 карантинов отсюда до Москвы, и в каждом мне придется провести четырнадцать дней, – писал Пушкин своей будущей жене. Но он не знал, что на самом деле до Москвы было устроено не 5, а 14 карантинов. – Будь проклят тот час, когда я решился оставить вас. Я бешусь. И эта чума, с ее карантинами, — разве это не самая дрянная шутка, какую судьба могла придумать?
Попытки уехать не увенчались успехом, Пушкину пришлось возвратиться в Болдино и даже стать надзирателем участка. Он просвещал крестьян, проводил проповеди. Лишь в конце ноября писатель выезжает из Болдино. С 6 декабря оцепление с Москвы сняли, и Пушкин отправился в столицу.
Чем заболел пушкин в екатеринославе
Источники информации о перенесенных А. С. Пушкиным болезнях разнообразны, это – и его письма, и воспоминания современников, и очень редко – медицинские документы, составленные, к сожалению, не всегда грамотно.
Так, например, в рапортах врача Ф. О. Пешеля о заболеваниях Александра Сергеевича во время его пребывания в Лицее фигурируют не диагнозы, а самые общие симптомы: «нездоров», «головная боль», даже просто – «больной» и чаще всего (7 из 16 обращений к врачу) «простуда» Каждое из этих состояний может быть обусловлено различными причинами. Не вызывает разночтений только одно заключение: «опухоль от ушиба щеки».
По-видимому, это были не очень опасные для здоровья Пушкина болезни. Подтверждение тому – кратковременность пребывания на госпитальной койке: два-три дня, максимум – пять дней.
Вынужденное уединение Александр Сергеевич использовал для сочинения стихов. Его навещали друзья. Пущин сохранил для потомства сцену, когда поэт читал1 в лазарете «Пирующих студентов»:
«…После вечернего чая мы пришли к нему гурьбой с гувернером Чириковым.
Друзья! Досужный час настал;
Все тихо, все в покое…
Внимание общее, тишина глубокая по временам только прерывается восклицаниями. Кюхельбекер просил не мешать, он весь был тут, в полном упоении… Доходит дело до последней строфы Мы слушаем:
Писатель за свои грехи!
Ты с виду всех трезвее;
Вильгельм, прочти свои стихи,
Чтоб мне заснуть скорее.
При этом возгласе публика забывает поэта, стихи его, бросается на бедного метромана, который, растаявши под влиянием поэзии Пушкина, приходит в совершенное одурение от неожиданной эпиграммы и нашего дикого натиска…»
Врач Ф О. Пешель, которому было доверено здоровье лицеистов, проработал в штате этого привилегированного учебного заведения с его основания до 1842 года и дослужился до высокого чина статского советника.
В пушкинскую пору доктор был весьма легкомысленным; он забавлял лицеистов своими неудачными любовными похождениями, анекдотами и уморительным русским языком. Барон М. А. Корф остроумно назвал его добрым человеком, «о котором могли отзываться дурна разве только его больные».
Занимаясь медицинской практикой, Пешель придерживался принципа «не вреди» и прописывал лекарства (чаще всего из солодкового корня), которые не оказывали какого-либо влияния на течение патологического процесса. Молодой и крепкий организм его пациентов сам справлялся с болезнями, благо они не были очень серьезными.
Но как это ни парадоксально звучит, жизнь Александра Сергеевича подвергалась смертельной опасности именно во время пребывания его на больничной койке.
Двадцатилетний «дядька» из вольноопределяющихся, Константин Сазонов, который прислуживал Пушкину в лазарете, 18 марта 1816 года был изобличен как уголовный преступник, убийца и грабитель, совершавший разбои в Царском Селе. Это дало повод поэту выступить с эпиграммой, поставив рядом матерого убийцу и бездарного врача:
Заутра с свечкой грошевою
Явлюсь пред образом святым:
Мой друг! остался я живым,
Но был уж смерти под косою;
Сазонов был моим слугою,
А Пешель – лекарем моим.
Право, превосходные успехи Пушкина в словесности и фехтовании, отмеченные в свидетельстве об окончании Лицея, сошлись вместе в его эпиграммах.
В июне 1817 года А. С. Пушкин покинул Лицей и, расставшись с верными друзьями, переехал в Петербург к родителям.
Вдруг обретенная свобода и кажущаяся независимость вскружили ему голову. Началась безудержная жизнь: балы, театры, пирушки. Пушкин – кумир «золотой» столичной молодежи На поэзию почти не оставалось времени. Жуковский и Батюшков тревожились за его будущее. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не тяжелая болезнь, которая, как он сам выразился, остановила на время избранный им образ жизни.
В начале декабря 1817 года Пушкин заболел «гнилою горячкой».
Болезнь эта стала одним из поворотных моментов в его биографии. Вряд ли иначе спустя шесть лет он вспомнил бы о ней на той же странице своих «Записок», на которой оценивал многотомную «Историю» Н. М. Карамзина. Расходясь с историографом в ряде принципиальных, политических вопросов, Пушкин отдавал должное писательскому и научному подвигу – двенадцатилетнему затворничеству Карамзина в работе над книгой. По-видимому, балансирование на грани жизни и смерти заставило поэта еще раз задуматься о своем назначении.
А о критичности ситуации свидетельствовало отчаяние родителей и неуверенность лечащего врача в исходе заболевания: «Лейтон за меня не отвечал», – лаконично записал Пушкин.
Что за болезнь «гнилая горячка», которую перенес поэт?
Ответить с уверенностью на этот вопрос сегодня нельзя, так как понятие «горячка» объединяло все тифы, малярию, грипп и разные лихорадочные состояния. Правда, между горячкой и лихорадкой существовала некая разница. В. И. Даль [3] определил ее следующим образом: «Обычно лихорадкой зовут небольшую и недлительную горячку, а более перемежную, а горячкой – длительную и опасную, например нервную, желчную, гнилую и пр.».
Определение «гнилая» дает основание предположить, что горячка вызвана воспалительным процессом, хотя в клинической картине заболевания, вернее, в том, что нам известно о ней, не было признаков воспаления какого-либо органа, включая легкие и почки. Я склонен считать, что Александр Сергеевич болел тяжелой формой малярии. В пользу этого предположения – рецидивы заболевания в последующие два года и эффект от лечения хиной, которое в 1820 году провел доктор Е. П. Рудыковский.
Тогда, в 1817 году, штаб-доктор Я. И. Лейтон применил только начинавший входить в практику жаропонижающий метод. Сегодня для получения понижающего температуру тела эффекта назначают аспирин или другие производные салициловой кислоты. Во времена Пушкина этих средств еще не знали и с той же целью пользовались холодной водой. Лечение водой импонировало главному врачу русского флота Якобу Лейтону. Но в случае с молодым Пушкиным, учитывая особенно высокую лихорадку, он решился на «чрезвычайные меры» и применил ванны со льдом.
Тот факт, что Александр Сергеевич в конце концов, как говорится, несмотря на лечение выздоровел, тоже свидетельствует в пользу малярии – любой воспалительный процесс от такой терапии только бы усугубился.
Поправлялся он медленно Почти всю зиму не выходил из дому.
«Чувство выздоровления – одно из самых сладостных, – писал Пушкин. – Помню нетерпение, с которым ожидал я весны, хотя это время года обыкновенно наводит на меня тоску и даже вредит моему здоровью». Через несколько лет он об этом же скажет в стихах:
Скучна мне оттепель; вонь, грязь – весной я болен;
Кровь бродит, чувства, ум тоскою стеснены.
Продолжаю разорванную стихами цитату «Но душный воздух и закрытые окна так мне надоели во время болезни моей, что весна явилась моему воображению со всей поэтической своей прелестью…» Известный наш филолог Ю. М. Лотман, написавший недавно одну из лучших биографий Александра Сергеевича, совершенно справедливо назвал потомка африканца Ганнибала человеком севера. Пушкин любил зимние морозы, но особенно «унылую пору» поздней осени, когда крепло его здоровье и наступал период наиболее интенсивных литературных трудов. Здесь самое время адресовать читателя к стихам поэта:
Октябрь уж наступил – уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей…
В уединенной комнатке в квартире отца, как только стал поправляться, он с наслаждением принялся за поэму «Руслан и Людмила», начатую еще в Лицее. Много читал, восполняя пробелы в своем образовании, а беседы с друзьями, которых он принимал в полосатом бухарском халате и ермолке, прикрывавшей бритую голову, скрашивали длинные зимние вечера.
Заболевание повторилось примерно через полтора года и опять протекало с высокой температурой. Проболел он большую часть июня. Был момент, когда друзья и родственники опасались за его жизнь. Александр Сергеевич находился в это время в Петербурге, и дядюшка Василий Львович, со слов А. И. Тургенева, писал из Москвы в Варшаву П. А. Вяземскому: «Пожалей о нашем поэте Пушкине. Он болен злою горячкою. Брат мой в отчаяньи, и я чрезвычайно огорчен такой печальною вестью…»
Но Александр Сергеевич, обладая колоссальным запасом жизненных сил и неисчерпаемым оптимизмом, на этот раз тоже благополучно справился с недугом. И уже 9 июля Василий Львович праздновал выздоровление племянника, а сам поэт взял отпуск в Коллегии иностранных дел, где числился на службе, и, еще «полубольной», на месяц укатил в Михайловское поправлять здоровье.
Меня зовут холмы, луга, Тенисты клены огорода, Пустынной речки берега И деревенская свобода, – писал он В. В. Энгельгардту в известном стихотворении, которое здесь уже цитировалось («Я ускользнул от Эскулапа худой, обритый – но живой…»).
В Михайловском он хорошо окреп; но волосы, разумеется, за это время отрасти не успели, и осенью 1819 года можно было наблюдать, как Александр Сергеевич где-нибудь в ложе театра или на балу, сняв с головы парик, обмахивался им, будто веером.
Болезнь привязалась к Пушкину и еще через год навестила его снова. На этот раз она захватила его в Екатеринославле вскоре после прибытия к месту новой службы, как именовалась фактическая ссылка.
Сам Александр Сергеевич считал, что причина болезни в простуде: «…выкупался и схватил горячку, по моему обыкновенью…» Хотя, как можно судить по воспоминаниям доктора Е. П. Рудыковского, это была типичная малярия с периодическими приступами (или, как тогда выражались, пароксизмами) лихорадки, сменяющимися ощущением полного здоровья.
Больному повезло: в это же время в Екатеринославле по пути на Кавказ оказалась семья Раевского, в свите которого был врач – уже упоминавшийся нами Евстафий Петрович Рудыковский.
Вот как доктор вспоминал о первой встрече с пациентом, к которому его привел приятель Пушкина – младший сын генерала:
«…Приходим в гадкую избенку, и там, на дощатом диване, сидит молодой человек – небритый, бледный и худой. …Осмотревши тщательно больного, я нашел, что у него была лихорадка. На столе перед ним лежала бумага.
– Чем вы тут занимаетесь?
«Нашел, – думал я, – и время и место». Посоветовавши ему на ночь напиться чего-нибудь теплого, я оставил его до другого дня.
…Поутру гляжу – больной уж у нас; говорит, что он едет на Кавказ вместе с нами. За обедом наш гость весел и без умолку говорит с младшим Раевским по-французски. После обеда у него озноб, жар и все признаки пароксизма.
– Доктор, дайте чего-нибудь получше; дряни в рот не возьму.
Что будешь делать, прописал слабую микстуру. На рецепте нужно написать кому. Спрашиваю. «Пушкин»; фамилия незнакомая, по крайней мере, мне. Лечу, как самого простого смертного, и на другой день закатил ему хины.
…И Пушкин выздоровел…»
Чуть только самочувствие Александра Сергеевича улучшилось, он принялся подтрунивать над своими спутниками, и прежде всего досталось его спасителю: Пушкин повысил скромного штаб-лекаря Е. П. Рудыковского в должности и в паспортную книгу коменданта Горячеводска вписал его как лейб-медика, вызвав переполох у местных медицинских властей. (Себя он скромно назвал – «недоросль».)
Познакомившись с Пушкиным ближе, Евстафий Петрович похвастался перед ним стихами собственного сочинения. Александр Сергеевич тут же выдал ему дружескую эпиграмму, обессмертив имя скромного врача и незадачливого поэта:
Аптеку позабудь ты для венков лавровых
И не мори больных, но усыпляй здоровых.
Два месяца пребывания Пушкина на Кавказе в кругу добрых и заботливых друзей возродили его физически и духовно.
«…Воды мне были очень нужны и черезвычайно помогли, особенно серные горячие. (Продолжаю цитировать его письмо брату.) Впрочем купался в теплых кисло-серных, в железных и в кислых холодных Все эти целебные ключи находятся не в дальнем расстоянии друг от друга, в последних отраслях Кавказских гор. Жалею, мой друг, что ты со мной вместе не видел великолепную цепь этих гор; ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и неподвижными; жалею, что не всходил со мной на острый верх пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной…»
В 1829 году по дороге в Арзрум Александр Сергеевич вновь посетил Горячие воды и нашел там большие перемены. Вместо наскоро построенных лачужек, в которых размещались ванны, он увидел великолепные дома.
«Кавказские воды представляют ныне более удобностей, – отметил Александр Сергеевич, – но мне было жаль их прежнего дикого состояния; мне было жаль крутых каменных тропинок, кустарников и неогороженных пропастей, над которыми, бывало, я карабкался…»
Не стану задерживать внимание читателей на эпизодических недомоганиях, легких травмах и мимолетных заболеваниях, упоминание о которых можно встретить в письмах А. С. Пушкина и даже стихотворных посланиях: «В глуши, измучась жизнью постной, изнемогая животом…» – сообщал он 7 ноября 1825 года П. А. Вяземскому в шутливом послании из Михайловского.
Александр Сергеевич всегда ценил здоровье и обрадовался, услыхав в Болдино, что крестьяне величают господ «титлом Ваше здоровье»: «Титло завидное, без коего все прочие ничего не значат».
Иногда ссылки на нездоровье – предлог, чтобы избежать визита или свидания.
«…Я поспешил бы придти, если бы не хромал еще немного и не боялся лестниц. Пока что я разрешаю себе бывать только в нижних этажах…» – пишет он своему преданному другу, доброй и заботливой Е. М. Хитрово, которая страстно, но без взаимности любила поэта.
Особенно часто Александр Сергеевич сказывается больным, чтобы не являться на обязательные рауты во дворец, по поводу которых как о пустой трате времени он иронизировал: «…Ходишь по ногам, как по ковру, извиняешься – вот уже и замена разговору…»
Письмо это было перехвачено тайной полицией и передано царю. Возмущенный вопиюще-безнравственным поступком Бенкендорфа и Николая I, Александр Сергеевич отбросил всякую осторожность и с помощью тех же писем, которые, как он понимал теперь, прочитываются на самом верху, повел наступательную кампанию за элементарные человеческие права.
«Мысль, что кто-нибудь нас с тобой подслушивает, приводит меня в бешенство a la lettre [4]. Без политической свободы жить очень можно; без семейственной неприкосновенности (inviolabilite de la famille) [5] невозможно: каторга не в пример лучше», – высказался он в письме Наталье Николаевне 3 июня 1834 года и тут же указал, кому это замечание адресовано: «Это писано не для тебя; а вот что пишу для тебя». И далее повел спокойный «семейственный» разговор.
Теперь все его письма словно разделены невидимой (а иногда и видимой) чертой: одна часть – для жены другая – для правительства, подсматривающего в замочную скважину:
«На того (Николая I. – Б. Ш.) я перестал сердиться, потому что, toute reflexion faite [6], не он виноват в свинстве, его окружающем. А живя в нужнике, поневоле привыкнешь к –, и вонь его тебе не будет противна, даром что gentleman [7]. Ух, кабы мне удрать на чистый воздух» – это для царя и высшего света.
«…Вы, бабы, не понимаете счастия независимости и готовы закабалить себя навеки, чтобы только сказали про вас: Hier Madame une telle etait decidement la plus belle et la mieux mise du bal» [8] – это уже для жены, впрочем, о том же самом.
«Репортуясь» больным, Александр Сергеевич жаждал получить хотя бы глоток чистого воздуха. Но был период, когда, используя болезнь, он надеялся на большее.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Пушкин в Екатеринославе – 200 лет назад
Городской сайт продолжает раскрывать интересные факты из биографии известных людей, связанных с нашим городом.
Сегодня наш рассказ – о великом поэте Александре Сергеевиче Пушкине в Екатеринославе.
В советское время эта тема была в числе любимых у историков, краеведов и писателей. Сегодня эта тема изрядно подзабылась. 200 лет – прекрасный повод освежить в памяти пребывание Пушкина в Екатеринославе.
Как попал Александр Пушкин в Екатеринослав? Чем он занимался в губернском городе и с кем он общался? Какие объекты в городе посетил поэт? Чем запомнился Екатеринослав и как он отразился в творчестве Пушкина? Что напоминает сегодня о Пушкине в нашем городе?
На эти вопросы ответит давний друг Городского сайта, кандидат исторических наук, заведующий отделом Днепропетровского Национального исторического музея имени Яворницкого Максим Эдуардович КАВУН.
Южная ссылка Пушкина была… не совсем ссылкой
Однако отъезд Пушкина из столицы на юг был оформлен в виде «чиновника по особым поручениям» коллегии иностранных дел.
Таким образом, если и считать это ссылкой, то в мягкой форме. Скорее, это была служебная командировка.
Интриги пребыванию Пушкина в Екатеринославе добавляло то, к кому, собственно, он ехал. Это был Иван Инзов – личность загадочная и легендарная. Генерал-от-инфантерии Иван Никитич Инзов родился в 1768 году. Его происхождение окутано легендами. По слухам, он был незаконным сыном тогдашнего наследника престола великого князя Павла Петровича, в будущем – императора Павла І (Таким образом, он мог приходиться сводным братом тоже будущему императору Александру I ).
В истории Российской империи генерал Инзов известен не столько своей военной и административной деятельностью, но, прежде всего, гуманным отношением к А.С. Пушкину во время южной ссылки поэта. Пушкин официально был направлен на Юг именно под начальство Инзова.
Но старик-генерал, снисходительно воспринимавший действия молодого поэта, отпустил его в путешествие с генералом Раевским и его детьми на Кавказ. А затем оказывал поэту негласное покровительство. Он «понял свою задачу сохранить России вверенный его попечению драгоценный талант».
Благодаря влиянию и связям И.Н. Инзова, Пушкин в Екатеринославе чувствовал себя вполне комфортно. Пребывание его в городе никак не походило на будни ссыльного.
Десять дней в Екатеринославе
В марте 1820 года Пушкин заканчивал поэму «Руслан и Людмила». А уже в мае очутился в пыльном степном Екатеринославе. Известный придворный историк Н.М. Карамзин писал 19 апреля 1820 года И.И. Дмитриеву:
«Над здешним поэтом Пушкиным если не тучи, то по крайней мере облако и громоносное. Служа под знаменем либералистов, он написал и распустил стихи на вольность, эпиграммы на властителей и проч. и проч. Это узнала полиция… Опасаются следствий».
За Пушкина ходатайствовали при дворе многие видные персоны: Н.М. Карамзин, В.А. Жуковский, П.Я. Чаадаев, Е.А. Энгельгардт, И.А. Каподистрия и другие. В результате формой наказания Пушкину стала именно «служебная командировка» на юг.
Вот текст подорожной, выданной А.С. Пушкину 5 мая 1820 года № 2295:
«По указу Его Величества Государя Императора Александра Павловича Самодержца Всероссийского… Показатель сего, Ведомства Государственной Коллегии иностранных дел Коллежский секретарь Александр Пушкин, отправлен по надобностям службы к Главному Попечителю Колонистов Южного края России, г. Генералу-Лейтенанту Инзову».
Как видим, официально Пушкин числился, говоря современным языком, в министерстве иностранных дел и направлялся по делам службы. 6 мая 1820 года Пушкин выехал из Санкт-Петербурга на юг. Его путь лежал через Лугу, Витебск, Могилев, Киев, Кременчуг, Мишурин Рог. Путь до Екатеринослава лежал по почтовому тракту, через Верхнеднепровск, Сухачевку, Диевку, Новые Кайдаки.
Где жил Пушкин в Екатеринославе?
17 (или 18) мая 1820 года Пушкин приехал в Екатеринослав. Точная дата до сих пор остается неизвестной.
Екатеринослав тогда представлял собой небольшой губернский город, но с аграрным колоритом. Население города составляло от 6 до 8 тысяч человек, если считать с рабочими Екатеринославской суконной фабрики. В городе имелось 20-30 каменных зданий и около 600 деревянных домов.
В качестве описания города обычно приводят цитату из «Воспоминаний» Андрея Фадеева, служившего в том же Комитете колонистов (отец Елены Ган и дедушка Елены Блаватской):
«Екатеринослав тогда представлял… более вид какой-то голландской колонии, нежели губернского города. Одна главная улица тянулась на несколько верст, шириной шагов двести, так что изобиловала простором не только для садов и огородов, но даже и для пастбищ скота на улице, чем жители пользовались без малейшего стеснения…».
Таким увидел Екатеринослав и А. С. Пушкин.
Где же он поселился в городе?
Вопрос этот представляет собой историческую загадку. В 1887 году в газете «Екатеринославский юбилейный листок» была помещена заметка о том, что Пушкин якобы поселился в постоялом дворе купца Тихова «и даже, говорят, на двери дома им было написано какое-то стихотворение».
Эта информация – часть городского фольклора, до сих пор ничем не подтвержденная. Дом купца Тихова располагался в современной топографии по адресу: ул. Липинского (Ширшова), 4. В советское время, в 1976 году, на доме (построенном на месте постоялого двора Тихова) была установлена красивая памятная доска с барельефом поэта, пером и чернильницей.
В прошлом, 2019 году «сталинку», где находилась эта памятная доска, снесли, а памятная доска Пушкину исчезла… Об этом писал Городской сайт.
Поэт-чиновник с «секретными письмами»
Первым делом Пушкин вручил генералу Инзову два письма. В одном сообщалось о назначении Инзова наместником Бессарабской области, в другом – характеристика на Пушкина и рекомендации по поведению с ним. Второе письмо, автором которого был статс-секретарь по иностранным делам И.А. Каподистрия, очень характерно:
«Несколько поэтических пиес, в особенности же ода на вольность, обратили на Пушкина внимание правительства… Удалив его на некоторое время из Петербурга, доставив ему занятие и окружив его добрыми примерами, можно сделать из него прекрасного слугу государству или, по крайней мере, писателя первой величины…. Соблаговолите просветить его неопытность…».
Инзов тепло принял молодого поэта в Екатеринославе. 21 мая 1820 года в ответном письме И.А. Каподистрии генерал пишет:
«С Пушкиным я не успел еще короче познакомиться, но замечаю, однакож, что не испорченность сердца, но по молодости необузданная нравственностию пылкость ума причиною его погрешностей».
Пушкин находился в Екатеринославе 10 дней. Генерал Инзов совершенно не обременял Пушкина во время его короткого пребывания в нашем городе.
Что делал Пушкин в Мандрыковке?
До конца XIX века называли одно место, где якобы жил Пушкин – постоялый двор купца Тихова (на месте дома по современной улице Липинского, 4). Сейчас же считается, что какую-то часть своего времени Пушкин провел именно в Мандрыковке.
Мандрыковка – слобода, основанная раньше Екатеринослава под восточным склоном главного городского холма. Деревянные и глинобитные домики Мандрыковки располагались вдоль русла Днепра. В XIX веке Мандрыковка считалась предместьем Екатеринослава. Частично свой колорит древняя Мандрыковка сохранила и в наше время.
Еще в 1899 году были опубликованы воспоминания современников Пушкина, где утверждалось, что в 1820 г. Пушкин жил в Мандрыковке, в домике некоего Краконини, напротив усадьбы, принадлежавшей после князю Гирею.
Этот домик (вероятно, глиняная хата) не дожил и до 1890-х годов. Его разобрал еще в 40-х годах XIX века новый владелец, П.А. Кулабухов. В 1887 году екатеринославский фотограф Иванов решил сфотографировать «домик Пушкина», но увидел только место, где тот находился.
Чем же мог заниматься Пушкин в глухом предместье? На этот счет существуют разные мнения. Возможно, он хотел как можно меньше соприкасаться с атмосферой «службы» и с «высшим обществом» провинциального губернского города. А может быть, хотел пожить среди простого народа, найти мотивы для новых произведений.
Предоставим слово очевидцу. Доктор Евстафий Рудыковский, сопровождавший семью Раевских в качестве военного врача на Кавказ, пишет:
«Едва я, по приезде в Екатеринослав расположился после дурной дороги на отдых, ко мне, запыхавшись, вбегает младший сын генерала: «Доктор! Я нашел здесь моего друга; он болен, ему нужна скорая помощь, поспешите со мной!» Нечего делать: пошли. Приходим в гадкую избенку, и там, на дощатом диване сидит молодой человек, небритый, бледный и худой. «Вы нездоровы?» — спросил я у незнакомца.
— «Да, доктор, немножко пошалил, купался; кажется, простудился».
Осмотревши тщательно больного, я нашел, что у него была лихорадка. На столе перед ним лежала бумага.
— «Чем вы тут занимаетесь?».
Нашел, думал я, и время, и место. Посоветовавши ему на ночь напиться чего-нибудь теплого, я оставил его до другого дня».
Упоминание о «гадкой избенке», в принципе, не противоречит сообщениям о том, что Пушкин жил в Мандрыковке. В справочной книге «Весь Екатеринослав» за 1913 г. имеется адрес «Кулабухова П. Мандрыковка, 39». Потомки Кулабуховых и в начале ХХ века владели местом, где, возможно, в 1820 году жил Пушкин. В советское время на этой территории располагался завод медицинского оборудования.
Интересно, что еще в 1937 году, когда отмечалось столетие со дня смерти Пушкина, поселок Мандрыковка был официально переименован в «поселок имени Пушкина». Однако новое название не прижилось, а вскоре исчезло из городской топонимики вообще.
«Братья-разбойники»: в Екатеринославе Пушкин нашел сюжет для поэмы
Точно установлено, что короткое пребывание в Екатеринославе все-таки оставило след в творчестве поэта. В городе находилась тюрьма (острог), из которого во время пребывания Пушкина в городе бежали два брата-арестанта, переплыли Днепр и спаслись на песчаной косе. Этот случай в Екатеринославе послужил поводом для написания Пушкиным поэмы «Братья-разбойники».
11 ноября 1823 года, уже будучи в Одессе, Пушкин написал письмо П.А. Вяземскому о поэме «Братья-разбойники»:
«Вот тебе и «Разбойники». Истинное происшествие подало мне повод написать этот отрывок. В 1820 году, в бытность мою в Екатеринославле, два разбойника, закованные вместе, переплыли через Днепр и спаслись. Их отдых на островке, потопление одного из стражей мною не выдуманы».
На роль острога, откуда бежали заключенные, претендуют две локации.
Первая, главная локация – это екатеринославский острог. Главная тюрьма города во времена Пушкина располагалась на месте… оперного театра.
В самом конце 1790-х годов западная окраина Екатеринослава была облюбована тюремщиками. Здесь был построен деревянный острог, который затем носил название «Тюремный замок». Его автором был екатеринославский губернский, а позднее придворный архитектор Вильям Гесте, который позднее разработал генеральный план Екатеринослава 1817 года. Острог представлял собой одно-двухэтажное приземистое сооружение казарменного типа. В истории города этот острог вошел не только как первая тюрьма, а своей связью с личностью А.С. Пушкина. В 1820 году, будучи в Екатеринославе, поэт застал случай, когда два арестанта сбежали из острога, переплыли в кандалах Днепр.
Исследователи в XX веке выдвинули мысль, что «Братья-разбойники» – это два брата Засориных, занимавшихся подпольной деятельностью против царского правительства. Еще в начале XX века в городе укрепилась мысль, что арестанты бежали именно из острога на месте будущего сквера.
В календаре-ежегоднике «Приднепровье» на 1909 год говорилось:
«Из этого тюремного замка, во время пребывания Пушкина в Екатеринославе, в начале 1820-х г., был совершен двумя арестантами замечательный побег, послуживший сюжетом для поэмы «Братья-Разбойники».
Больше первый «Тюремный замок» ничем знаменит не был. Он «прожил» до 1840-х годов, когда был снесен за ветхостью. На месте острога устроили Качельную площадь – парк аттракционов для простых жителей Екатеринослава. Затем на месте площади располагался Детский парк имени Войцеховича, а в 1974 году было построено здание оперного театра.
В 1984 году в книге «Далече от брегов Невы…» краевед и пушкинист Виктор Яковлевич Рогов высказал другое мнение, что острог, виденный Пушкиным, мог находиться и на Мандрыковке. Он ссылался на воспоминания старожилов, опубликованные в 1899 году в местной газете «Приднепровский край». Основной довод – ширина русла Днепра здесь была небольшая, а затем располагались острова, прежде всего, гигантский остров Воронцовский. В этих условиях переплыть реку и затеряться среди зарослей было намного легче, чем в центральной части города. Но эта версия не имеет каких-либо документальных подтверждений.
Главный острог Екатеринослава также находился вблизи Днепра. А в тот момент в разные годы река меняла русло, разделялась на несколько песчаных отмелей. Это хорошо видно на планах Екатеринослава. Поэтому обе локации могут претендовать на звание увековеченных Пушкиным.
Лихорадка «помогла» Пушкину не задержаться в Екатеринославе
Через неделю пребывания в Екатеринославе Пушкин заболел, и был отпущен добросердечным Инзовым на Юг вместе с семьей генерала Раевского.
24 (или 25) мая 1820 года Пушкин, искупавшись в Днепре, заболел лихорадкой. 26 мая в Екатеринослав приехала семья генерала Раевского, добрые знакомые поэта. Генерал Николай Раевский – герой войны 1812 года, его сын Николай, дочери – Мария и Софья, врач Е.П. Рудыковский, англичанка-гувернантка и два человека из прислуги.
26 мая Пушкин лежал больной в «хате», где и произошел случай с врачом, описанный выше. На второй день у него по-прежнему наблюдался озноб. Тогда генерал Инзов дал согласие отпустить Пушкина с семьей генерала Раевского, путь которых лежал на Кавказ.
Иван Никитич Инзов прекрасно понимал, как он рискует, и все-таки принял решение не задерживать далее Пушкина в Екатеринославе. После отъезда Пушкина он написал письмо в Петербург почтдиректору К.Я. Булгакову, где дал характеристику поэту:
«Расстроенное его здоровье… и неприятное положение, в коем он по молодости находится, потребовали с одной стороны помочи, а с другой безвредной рассеянности, а потому отпустил я его с генералом Раевским».
Таким образом, благодаря «безвредной рассеянности» генерала Ивана Инзова, Пушкин не задержался в Екатеринославе. Думается, это самым благоприятным образом повлияло на личность поэта. Степной климат и гнетущее состояние местного провинциального общества могли не самым лучшим образом сказаться на жизни и творчестве Александра Пушкина.
Дата выезда Александра Пушкина из Екатеринослава документально до сих пор не подтверждена. Краевед Виктор Рогов, основываясь на анализе писем и мемуаров, настаивал на дате 28 мая:
«При тогдашних средствах передвижения путешественники не могли выехать из Екатеринослава позже 28 мая».
Память о визите поэта
Уже в конце XIX века интеллигенция Екатеринослава делала все возможное, чтобы увековечить связь между Пушкиным и городом. В 1899 году Военная улица была переименована в Пушкинский проспект.
В 1901 году установлен памятник Пушкину работы скульптора Ильи Гинцбурга и архитектора Георгия Панафутина. В советское время появились памятные доски на зданиях по проспекту Яворницкого, 64 и по ул. Ширшова, 4 (ныне Липинского). Были изданы два очерка о пребывании Пушкина в Екатеринославе – Юрия Немченко в 1959 году и Виктора Рогова в 1984 году.
Визит Александра Сергеевича Пушкина в Екатеринослав – одно из самых ярких событий истории города первой половины XIX века.