Чем заканчивается народная сказка
Какими словами заканчиваются сказки?
Примеры концовок сказок?
Вот примеры того, как заканчиваются сказки.
В латышских сказках встречается такой вариант концовки.
В дагестанских сказках встречается такой вариант концовки сказки
А вот одна из абхазских сказок заканчивается такими словами:
Вот и сказке конец, и я не молодец. Сколько знал, столько я сказал.
И стали они в добре поживать, лиха не знавать.
Он женился на Василисе-царевне и жил в нею долгие лета в любви и согласии.
Вот веселым пирком, да и за свадебку: Иван-дурак женился на ней; стали жить да быть, и теперь живут.
С тех пор старик со старухою стали жить так хорошо, так дружно, что старик везде похваляется, тем и сказка кончается.
Сыграли свадьбу царевны с Иванушкой и сделали пир на весь мир. Я там был: мед, пиво пил; по усам текло, а в рот не попало.
Он очень любил ее, и они оба дожили до глубокой старости.
Приехали и стали себе жить-поживать, добра наживать, да медок попивать.
А Мартынка и теперь живет, хлеб жует.
И стали они жить-поживать да добра наживать. Поехали в свое государство, пир собрали, в трубы затрубили, в пушки запалили, и был пир такой, что и теперь помнят.
И стали они жить да поживать, ума наживать, а лиха избывать.
Был у Иванушки колодец, в колодце рыба елец, а моей сказке конец.
Рыбарь сварил уху, хлебал да хвалил: такая была жирная! Я там был, вместе уху хлебал, по усу текло, в рот не попало.
Он вернулся домой, зажил с женой еще лучше, еще богаче прежнего.
Видно, чужим добром не разживешься.
«. и жили они долго и счатливо»
«. жили они поживали, да добра наживали»
«. тут и сказочке конец, а кто слушал молодец»
Часто встречающиеся концовки в русских сказках:
Вот и сказки конец, а кто слушал молодец.
И жили они долго и счастливо.
. и жили они вместе долго и счастливо
.. ни в сказке сказать ни пером описать
.. тут и сказке конец, а кто слушал молодец!
..с тех пор жили они долго и счастливо
..по усам хоть ибежало в рот ни капли не попало
Чаще всего сказки заканчиваются поучительными и добрыми словами, например, такими как:
Могу предложить такие варианты окончаний:
И жили они долго и счастливо.
И стали они жить-поживать и добра наживать.
Хлеб, соль, огурец, тут и сказке конец.**
Всем нам в детстве родители читали русские народные сказки. И из детства мы запомнили фразы, которые повторялись во многих сказках и мы их помним по сей день. Некоторые сказки заканчиваются такими словами:
Я чаще всего заканчиваю сказки так:
Жили-поживали и добра наживали.
Ну и еще одна концовка из детства помнится:
И я там был, мед, пиво пил, по усам текло, а в рот не попадало.
Вот и сказке конец, а кто слушал молодец. У нас иногда перефразировали и говорили: вот и сказке конец, а кто слушал тому леденец.
И я там был, мед, пиво пил, по усам текло, а в рот не попадало.
Жили поживали, да добра наживали.
Сказки могут заканчиваться такими фразами:
.И я Т а м был, м ё д пиво пил.
. Ж и л и они долго и счаст ливо
Самая знаминитаяя по моему- это : Вот и с к а з о ч к е конец, а кто слушал м о л о д е ц.
И я там был, мёд да пиво пил, по усам-то оно текло, а вот в рот не попадало.
И жили они долго и очень счастливо, да ещё и померли в один и тот же день.
Вот и нашей сказочке конец, а кто её слушал, тот молодец.
Сказка, конечно, ложь, да в ней есть намёк, добрым молодцам важный урок.
Детские сказки мы помним с детства, а вот какими словами они оканчиваются, не всегда помним. А в окончании сказки всегда есть мораль или урок или просто подведение итогов. Поэтому мне вспомнились такие окончания знаменитых сказок:
Чаще всего «жили они долго и счастливо».
На этих словах совсем не обязательно завязана любовь между мужчиной и женщиной героями сказки, это может быть и родительская любовь иные случаи.
Ещё такой вариант » по усам текло в рот не попало, дальше что-то типа «кто слушал молодец».
Сказки кончяются такими фризами:
Или ещё одна из сказки В.А.Жуковского «Спящая царевна»
Что ж осталось досказать? Свадьба, пир, и я сам был
И вино на свадьбе пил;
В рот же капли не попало.
Это говорил мой безумно любимый шалун Карлсон. Вообще персонажи мультфильма все милые и добрые и очень хочется, чтобы вот такой милый, непороворотливый увалень был другом у каждого ребёнка.
Пусть он безбожно обманывал, но этот обман был добрым на него невозможно обидеться, пусть съел Карсон банку варенья у Малыша, но ведь и на крыше, и в домике Карлсона тот побывал.
Предложения о полосатиках
Если вы имеете в виду «маленького принца» из повести А.-С.-Экзюпэри, то он, насколько мне помнится, «любовался закатом солнца». Насчёт интересных фактов, могу сказать, что при этом явлении Солнце выглядит необычно-красным, и что при этом явлении на него можно смотреть невооружёнными глазами.
Дополнительно ещё раз очень кратко перечислю для вас всех героев рассказа «Клякса»:
Главных героев, действующих лиц, не так уж и много: это Рике, принцесса глуповатая и фея.
Как обычно заканчиваются народные сказки?
Задание по литературе для 2 класса Вспомни, как обычно заканчиваются народные сказки. Прочитай подчёркнутые строки из поэмы. Определи, какие из них могут быть концовкой народной сказки.
И там я был, и мёд я пил:
У моря видел дуб зелёный:
Под ним сидел, и кот учёный
Свои мне сказки говорил.
ОДНУ Я ПОМНЮ: сказку ЭТУ
Поведаю теперь я свету.
И жили они долго и счастливо
Самый распространнённый хэппи энд который подойдёт не только к сказкам, но и к любым ситуациям жизненным, закончившимся хорошо и благополучно. Народная сказка в-основном в 99% заканчивается хорошо. Так что концовок много разных.
Ну и ещё напоследок? Родились у них детки красивые и смышлёные и жизнь потекла по медовым рекам и сладким берегам!
Очень частое окончание, часть которого использовал Пушкин: «И я там был и мёд я пил, по усам текло, да в рот не попало». Этим выражением заканчиваются многие народные сказки.
Сказки переносят в нереальный, фантастический мир, где все действия, тем не менее, воспринимаются реально. Из сказок извлекают уроки, питают ими свой ум. Мёд сказок сладок, хотя протекает мимо, в рот не попадает, а послевкусие остается.
В поэме «Руслан и Людмила» мы в самом ее начале находим строки, которые больше бы подошли для концовки народной сказки: «И я там был».
Именно этими словами часто заканчивали сказители народные сказки. Такой вариант окончания называется Концовкой, он даже считается обязательным атрибутом народной сказки. Автор как бы сообщает слушателем о своем личном участии в событиях, о своей к ним причастности.
Но Пушкин помещает эти строки в начале, они у него неожиданно начинают играть роль зачина, хотя в зачине обычно излагаются лишь имена главных действующих лиц,да упоминается место, в котором будет происходить действие сказки.
Пушкин очень любил зиму и это видно по многим его стихотворениям. Он часто сравнивает зиму с волшебством, с чудесами. Вот и в отрывке из поэму «Евгений Онегин» он очень по доброму и любя описывает приход волшебницы-зимы.
На первый взгляд ничего чудесного, но мечтательный взгляд поэта иначе воспринимает эту картину.
Рисуем устно картину «Маленький шалун радуется зиме»
На переднем плане розовощекий мальчик, в тулупчике и шапке-ушанке. Он в валенках, но почему-то без рукавиц.
Мальчик смеется и наклонившись вперед тянет за собой салазки на которых сидит совершенно ошалевшая дворняжка. Одна нога мальчика приподнята и полусогнута, он изображает из себя лошадь.
Повсюду лежит белый снег. Снег на крыше крестьянской избы, на заваливающемся плетне, снег на деревьях и на полях, которые видны на заднем плане.
В сказке «О рыбаке и рыбке» Пушкин не просто так обращает наше внимание на постоянно меняющийся цвет моря и его поведение. В самом начале, при первой просьбе старика море показано как слегка разыгравшееся, но синее. Золотая рыбка просто веселиться, потому что искренне хочет помочь старику, отблагодарить его.
Про настроение рыбки ничего не говорит автор, но мы легко о нем догадываемся по изображению моря.
Старик показан очень спокойным, добрым и бескорыстным. Он не стал ничего просить для себя у Золотой рыбки, просто отпустил ее.
В стихотворении «Зима!» Пушкин очень четко дает понять, что и сам рад этому времени года и людям, которых он описывает в этом стихотворении зима в радость.
Уже в первой строчке мы читаем, что крестьянин «торжествует», он не просто радуется, он именно торжествует, то есть воспринимает приход зимы с восторгом. Наконец-то кончилась промозглая осень, дороги покрылись снегом и можно спокойно прокладывать санный путь.
Ямщик тоже повеселел и это заметно по тому, что его кибитка вновь становится удалой, она уже не тащится по грязи, он летит.
Но так описывать чужую радость можно только если сам с восторгом отмечаешь приход зимы, поэтому мы догадываемся, что и Пушкину очень нравится зима.
Что такое зачин в сказке? Сказочный зачин, присказка и концовка
В народных произведениях зачин состоит из традиционного набора слов, содержит общепринятую формулу. Зачин связан с повествованием, он указывает на время и место действия, называет персонажей.
Например, в былинах про русских богатырей и князя Владимира Красно Солнышко зачин может быть таким:
Как во славном во городе во Киеве,
У ласкового князя у Владимира..
Синонимы к слову «зачин»: начало, вступление, введение, присказка, запев.
Зачин, присказка и концовка в сказке
Пример присказки: « Жил-был царь, у царя был двор, на дворе был кол, на колу мочало; не сказать ли с начала? »
Зачин в литературе
Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
Про тебя нашу песню сложили мы,
Про твово любимого опричника
Да про смелого купца, про Калашникова.
М.Ю. Лермонтов, «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова»
Зачин в сказке «Царевна-лягушка»
Завершается сказка концовкой : « И стали они жить дружно, в любви и согласии ».
Иллюстрация к сказке «Царевна-лягушка». Иван Билибин
Зачин в сказке «Сивка-Бурка»
Зачин в сказке про Сивку-Бурку следующий: « Жил-был старик, у него было три сына ».
Концовка: «Я на том пиру был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало».
«Сивка-бурка, вещая каурка». Типография товарищества И.Д. Сытина, 1906 год
Зачин в былине «Вольга и Микула Селянинович»
В былине о Вольге Святославовиче и Микуле Селяниновиче зачин посвящен рождению и взрослению князя Вольги:
Когда воссияло солнце красное,
На тое ли на небушко на ясное,
Тогда зарождался молодой Вольга,
Молодой Вольга Святославович.
Смысл зачина былины «Вольга и Микула Селянинович» в том, что он описывает становление князя Вольги, готовит к его противопоставлению с крестьянином Микулой.
Вольга Святославович и Микула Селянинович. Иллюстрация Ивана Билибина
Былина украшена повторами, гиперболами (художественными преувеличениями) и постоянными эпитетами.
Зачин в сказке «Конек-горбунок»
Концовка также стилизована под народную сказку:
Сердцу любо! Я там был,
Мед, вино и пиво пил;
По усам хоть и бежало,
В рот ни капли не попало.
Иллюстрация к сказке «Конек-горбунок». Владимир Милашевский
Зачин помогает узнать, кто будет героем сказки. а зачем нужна в сказке концовка?
Присказка
Обычно сказки, и в особенности волшебные, открывают свое повествование с присказки. Основная задача такого начала — погрузить читателя в особую атмосферу фантастического мира и настроить его, читателя или слушателя, на нужное восприятие сказочных событий всего произведения.
С первых строк магическое пространство будто бы обволакивает нас благодаря присказке, несмотря на то, что она имеет сравнительно небольшой размер. Стоит только вспомнить всем известного кота-Баюна, который мерно ходит и распевает свои песни по мощному дубу, возвышающемуся на острове посреди «океяна».
Удивительно, что особый настрой, призванный помочь постичь всю глубину и мудрость народной мысли рождается не от напыщенной назидательности, но с помощью юмора, который и свойственен присказке. Прием игры слов, элементы некоторой путаницы помогают избавить сказку от лишнего нравоучительного тона, но сохранить свое воспитательное назначение.
Видео
Зачин, присказка и концовка в сказке
Концовка — это традиционное завершение сказки. Например: «И я там был, мед-пиво пил…»; «И жили они долго и счастливо…»; «Сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок»; «Тут и сказке конец, а кто слушал — молодец».
Присказка — это короткая забавная история, которую рассказывают перед полноценной сказкой. Цель присказки — захватить внимание слушателя, раздразнить его и развеселить, подготовив к восприятию настоящей длинной сказки.
Пример присказки: « Жил-был царь, у царя был двор, на дворе был кол, на колу мочало; не сказать ли с начала? »
Присказка в сказке и запев в былине не являются зачином в полном смысле — они не связаны с повествованием, это внесюжетные элементы. Не зря после присказку часто заканчивают словами: «Это присказка — не сказка, сказка будет впереди».
Вообще же, присказка встречается нечасто — в фольклорных сборниках их можно пересчитать по пальцам. Вероятно, их использовали для привелечения внимания лишь скоморохи и иные профессиональные рассказчики.
Функции зачина
Чтобы до конца понять, что такое зачин в сказке, необходимо разобраться в его назначении. Оно состоит в выполнении сразу нескольких задач:
Юные читатели должны понимать, что зачин сказки очень важен. Уже в самом начале произведения можно получить достаточно много информации, которая в дальнейшем поможет до конца понять образ героев, их характеры и поступки.
Зачин сказки обязательно укажет на то, что язык произведения, с которым предстоит познакомиться, совершенно не похож на обыденную речь. Примером этому могут стать следующие выражения: «в некотором царстве, в некотором государстве», «золотые маковки», «стоит древо», «сказка сказывается», «море-окиян» и многие другие «сказочные» слова.
Другие особенности структуры фольклорного произведения
Присказка, зачин сказки, основная ее часть, концовка могут содержать повторы. Каждый новый повтор чем-то отличается от предыдущего, и благодаря этому читатель может предполагать, чем закончится все повествование.
В структуру народных сказок естественным образом вписываются стихотворные части, что придает произведению музыкальность, настраивает читателя на особую поэтическую волну.
Стихи, используемые сказочником, имеют свои особенности. Огромный интерес у читателей вызывают сказочные повествования, полностью написанные таким стихом. Литераторы называют его сказовым.
В процессе изложения содержания сказки рассказчику иногда приходится не только говорить, но даже петь, так как герои часто используют именно такую форму общения между собой. Достаточно вспомнить сказки «Сестрица Аленушка и братец Иванушка», «Кот, Петух и Лиса», «Волк и семеро Козлят» и другие.
Звукоподражания, живой диалог между героями сказки, эпитеты, сравнения, гиперболы делают произведения народного творчества яркими и неподражаемыми. Ведь не зря русские сказки любят все, от мала до велика: в фольклоре заключена не только мудрость, но и истинная красота русского слова.
Концовки волшебных сказок
Д. Антонов
Концовки волшебных сказок: попытка прочтения
Рассматриваемый нами в этой статье вопрос достаточно необычен: это концовки волшебных сказок. Как известно, разные типы концовок выполняют определённые функции: остроумное завершение сказки, создание счастливого конца и т.п. Поле нашего исследования лежит в иной области: нас будут интересовать совершенно определённые концовки, несущие в себе информацию, не поддающуюся «простому» объяснению. Подобные концовки не так часто вычленяются из общей массы, хотя их количество и разнообразие, сложность и распространённость в мире не позволяют признать их частным и несущественным элементом. Обратимся для начала к традиционной классификации.
Концовки первого типа, лучше всего, пожалуй, будет охарактеризовать как сюжетные. Это концовки с внутренней направленностью, они связаны с контекстом сказки и являются частью её структуры. Цель их – создание счастливого конца как важного сказочного элемента. В большинстве случаев такие концовки зарифмованы («и стали они жить-поживать и добра наживать»). В некоторых случаях рифма отсутствует («стал жить да быть и хлеб жевать», «жили они долго и весело», «и зажили все припеваючи» и т.п.). Встречаются они наиболее часто.
Концовки второго типа часто называются прибауточными. Они не связаны с контекстом, сюжетом сказки (либо же связь условна), но являются одним из компонентов процесса рассказывания сказки, диалога между рассказчиком и слушателями. Обуславливаются они чисто внешними факторами, связанными с этим диалогом. Когда связь отсутствует, то концовки, как правило, содержат в себе шутливое требование награды за рассказ («вот те (тебе, вам) сказка, а мне кринка масла», «вот вам сказка, а мне бубликов связка», «тем сказке конец, а мне водочки корец» и т.п.). В других случаях условная связь с контекстом существует, и концовки строятся по следующей модели: когда завершится некоторое действие, начатое в сказке, тогда она продолжится («когда (герой сказки – Д.А.) проснётся, тогда и сказка начнётся», «когда каша сварится, тогда и сказка продлится» и т.п.). Сюда же относится и другая модель концовок: короткая «присказка», цель которой – зарифмовать слово, чаще всего «конец» («на дворе у них была лужа, а в ней щука, а в щуке-то огонец; этой сказочке конец»; «. сама она – радость, в глазах её – ласка. Тут пир начался, и кончилась сказка» /Аф.567/ и т.п.). Завершившаяся сказка перетекает в стишок-прибаутку, преследующий цель передать в зарифмованном виде мысль о том, что сказка завершена.
В качестве концовок могут выступать моралистические заключения и заговорные формулы – достаточно самостоятельные элементы, более или менее связанные с контекстом самой сказки (иногда связь отсутствует полностью). Таково традиционное разделение (1).
К числу прибауточных зачастую причисляют и несколько иной ряд концовок, интересующих нас в рамках данной работы. Во многих случаях они также зарифмованы и по форме приближаются к рассмотренному выше типу. Наиболее известна одна из самых кратких моделей подобных концовок: «И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало». Однако наравне с этой популярной сказочной формулой нередко встречаются целые «рассказы» с заключённой в них довольно специфической информацией. В этих концовках продолжается повествование рассказчика о событиях, произошедших с ним на пире и после него. Огромное разнообразие таких концовок объединяет общий признак – внесение первого лица и их содержание – повествование рассказчика о тех или иных случившихся с ним событиях. Традиционно функция их определяется как подчёркивание нереальности всего рассказанного, внесение комизма в повествование, «разряжение атмосферы» (2). Подобные концовки имеют, однако, ряд важнейших отличительных особенностей, не позволяющих отнести их к прибауточным и заставляющих выделить их в отдельный, совершенно особый тип. Выделение данного типа концовок представляется нам не частным вопросом классификации, но выявлением для изучения нового, мало затрагиваемого ранее, информационного поля.
Важную – (и, на наш взгляд, идентифицирующую) – особенность концовок третьего типа отмечает Е.М. Мелетинский: это схожесть элементов последних с определёнными элементами самих сказок, близость их построения к построению определённых мифологических мотивов (3). В данном исследовании нам предстоит попытка рассмотрения и анализа сюжетов, лежащих в основе концовок третьего типа.
I. ВАРИАНТ «НЕУДАЧНОГО ПУТИ»
1. «И я там был». Первое утверждение рассказчика в наших концовках сводится к тому, что он присутствовал в описываемом месте и являлся очевидцем заключительных событий собственной сказки. В большинстве случаев говорится об этом прямо, или, реже, косвенно («я с того пира еле ноги домой принёс» (4) и т.п. – «я там был» пропущено, но подразумевается). Информация эта необходима, так как в соответствии с ней выстраивается всё последующее. Чаще всего, за этой фразой следует дальнейший рассказ, но, как можно увидеть, она вполне самодостаточна и может использоваться без каких-либо дополнений. Это некое утверждение правдивости, свидетельствующее о том, что рассказчик является очевидцем и своеобразным действующим лицом сказки. Он присутствует на пиру у героя, с ним происходят дальнейшие приключения. Что может это означать?
.jpg "Чем заканчивается народная сказка. Смотреть фото Чем заканчивается народная сказка. Смотреть картинку Чем заканчивается народная сказка. Картинка про Чем заканчивается народная сказка. Фото Чем заканчивается народная сказка")
2. Несъедобное угощение. Попав на «пир», герой-рассказчик, прежде всего, говорит о еде. Он пьёт мёд-пиво, ест капусту и т.п. Однако, как ни странно, все его попытки съесть что-либо оказываются бесплодными. Еда просто не попадает в рот. Помимо воли героя (а, быть может, и в соответствии с ней), он не съедает ни кусочка еды, предложенной ему там, куда он попадает. Описывается это по-разному. «И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало» – модель, в разных модификациях наиболее распространённая в русских сказках (5). Впрочем, «мёд-пиво» (мёд-вино, мёд) отнюдь не единственное угощение, которое не съедает герой; встречаются и такие: «Я там был, вместе уху хлебал, по усу текло, в рот не попало» /Аф.81/, «кутью большой ложкой хлебал, по бороде текло – в рот не попало!» /Аф.207/, «подали белужины – остался не ужинавши» /Аф.124/. Помимо этого используются и другие формы для выражения того, что съесть что-либо на загадочном пиру герою было невозможно: «кому подносили ковшом, а мне решетом» /Аф.322/ и т.п.
3. Изгнание. Итак, попав в ту же ситуацию, что и сказочный герой, герой-рассказчик ведёт себя по-иному. Из-за этого весь его дальнейший путь непохож на путь героя. Часто рассказчик заканчивает концовку сообщением о том, что, побывав на пире, ничего не ел, однако в более полных вариантах сказок следует описание дальнейших событий. Следующее за отказом изгнание в концовках не мотивируется ничем и, казалось бы, совершенно не следует из того, что было сказано ранее. У Афанасьева встречаем следующие примеры: «На той свадьбе и я был, вино пил, по усам текло, во рту не было. Надели на меня колпак да и ну толкать; надели на меня кузов: «Ты, детинушка, не гузай /не мешкай/, убирайся-ка поскорей со двора»» /Аф.234/, «. Я не пил, не ел, вздумал утираться, со мной стали драться; я надел колпак, стали в шею толкать!» /Аф.137/ /курсив мой. – Д.А./, «И я там был, вино-пиво пил, по губам-то текло, а в рот не попало; тут мне колпак дали да вон толкали; я упирался, да вон убрался» /Аф.250/ и т.п. Здесь явно чувствуется связь изгнания с тем фактом, что у рассказчика «во рту не было» ничего из предлагаемой еды. То же мы видим и в несколько иной концовке – в сказке, рассказанной А.Н. Корольковой: «Был задан пир на весь мир. И я там была. Вместо пива поднесли мне молока (очередная форма выражения «несъедобности» еды. – Д.А.). Взяли меня за бока, начали меня мять, а я стала хохотать. Не стала пить, они начали меня бить. Я стала упираться, они начали драться. Скандальный был пир, на котором я была» (10) /курсив мой. – Д.А./.
Существуют концовки, свидетельствующие и о желании героя-рассказчика проникнуть в тот мир, о котором он говорил в сказке и неудачу этой попытки: «Захотелось мне тогда князя с княгиней повидать, да стали со двора пихать; я в подворотню шмыг – всю спину сшиб!» /Аф.313/. Здесь опущена основная причина того, что герою-рассказчику не удалось проникнуть во «двор» (царство, мир), где живут его герои (отказ от пищи), однако стремление и последующая неудача явно выражены. До сих пор все проанализированные факты не противоречат нашей теории о построении сюжета данных концовок в соответствии со сказочно-мифологическими мотивами. Однако концовки третьего типа содержат ещё множество фактов, требующих анализа.
4. Бегство. Мы подходим к рассмотрению целой череды фактов, образующих некоторый блок – один из важнейших элементов концовок волшебной сказки. Первая информация, которую необходимо рассмотреть – загадочные предметы, получаемые героем. Эти вещи рассказчик получает от присутствующих на пиру. При этом чаще всего опускается мотив изгнания. Примером могут служить такие концовки: «. дали мне синь кафтан, ворона летит да кричит: «Синь кафтан! Синь кафтан!» Я думаю: «Скинь кафтан!» – взял да и скинул. Дали мне колпак, стали в шею толкать. Дали мне красные башмачки, ворона летит да кричит: «Красные башмачки! Красные башмачки!» Я думаю: «Украл башмачки!» – взял да и бросил» /Аф.292/, «. дали мне колпак, да почали толкать; дали мне кафтан, я иду домой, а синичка летат и говорит: «Синь да хорош!» Я думал: «Скинь да положь!» Взял скинул, да и положил. » /Аф.430/ и т.п. Итак, герой получает некоторые вещи. Это напоминает о том, что охранитель границы (Яга), может стать дарителем. В том случае, когда по своей воле, посредством еды, мытья в бане, герой приобщается к миру мёртвых, охранник-даритель даёт ему волшебные предметы (аналог приобретаемым магическим способностям). Можно ли предположить в этом случае, что здесь мы имеем дело с другим вариантом развития сюжета, когда герой-рассказчик не изгоняется, а признаётся за своего и получает некоторые дары в мире мёртвых? Если это так, то два этих сюжета достаточно сильно наложились друг на друга. В приведённых выше примерах мы видим и отказ от пищи, и получение даров, и (в одном из случаев) элемент, присущий изгнанию («почали толкать»). Почему происходит нарушение внутренней логики в этом виде концовок? Происходит ли оно вообще, или здесь действуют иные, ещё не понятые нами законы? Для того, чтобы ответить на эти вопрос, необходимо изучить подробнее интересующий нас мотив.
Обратившись к мировому фольклору, мы можем с уверенностью утверждать следующую вещь: в концовках третьего типа действительно существует два варианта пути героя-рассказчика. Первый вариант мы рассмотрели в предыдущем разделе: герой хочет проникнуть в мир мёртвых, он должен пройти испытание едой, но не выдерживает этого испытания и изгоняется. Но, что наиболее интересно, этот первый вариант характерен именно для восточнославянского материала! Другие этносы, народы практически не знают неудачливого героя, не преодолевшего испытания и вынужденного вернуться с полпути. Это характерная черта восточнославянских сказок, и тем более интересной представляется она; именно поэтому настоящий раздел базируется на русском материале. В сказках Европы, Персии, Абхазии, Дагестана, имеющих обширные концовки, картина выглядит по-иному: элементы неудачи, изгнания отсутствуют и путь героя- рассказчика имеет завершённую форму, приближенную к классической сказочной модели. Здесь нас интересует то, что совмещение вроде бы несовместимых элементов в концовках русских сказок как-то оказывается связанным с существованием «неудачного» и «удачного» вариантов пути героя.
В мировом фольклоре присутствует несколько мотивов приобретения магических вещей в мире мёртвых: 1- герой получает магический предмет и приносит его в мир живых – наиболее известный мотив, корни которого исследованы В.Я.Проппом, 2- герой получает магический предмет, но по дороге назад он каким-то образом лишается его – корни мотива уходят в мифы утраты бессмертия и 3- герой получает магический предмет и сам оставляет его по дороге (бросает назад), чтобы спастись от погони. Из брошенных предметов возникают горы, леса и т.п. – то есть здесь мы имеем дело с отражением мифа об устроении мира. Таким образом, мы видим, что существуют три варианта развития сюжета получения магических предметов в мире мёртвых. В самих русских сказках распространены первый и третий сюжеты. С чем могут соотноситься наши концовки? Проанализировав все факты, придём к несколько неожиданному выводу: в их основе лежит первый вариант – без утраты – в соответствии с которым находятся концовки «удачного» пути. К вопросу о происхождении и семантике варианта «неудачного пути» мы обратимся в конце работы, здесь же подчеркнём, что, по нашему мнению, утрата героем-рассказчиком получаемых предметов является следствием определённой трансформации варианта с «удачным» получением вещей, т.е. классического сказочного варианта. Магическое бегство не является здесь прототипом мотива сказочной погони. По нашему мнению, мы имеем дело не с вариантами защиты или похищения, но с искажённым вариантом сюжета обретения.
5. Получаемые предметы. Теперь настала пора обратиться к рассмотрению самих предметов, получаемых героем-рассказчиком и утрачиваемых им по пути. Эти предметы можно разделить на две группы. Первая – вещи, получаемые героем в том варианте концовок, когда мотив утраты связан с мотивом получения, которому предшествует и пир, и изгнание. Вторая группа – вещи, которые герой «теряет» в другом варианте концовок, когда мотив получения присутствует самостоятельно. В последнем случае он подвержен достаточно сильной трансформации. К первой группе, как видно из приводимых выше примеров, относятся преимущественно предметы одежды: башмаки, шлык, кафтан, колпак. Из признаков, характеризующих эти вещи, достаточно устойчивыми являются их цвета: красный и, особенно часто, синий. Если первый цвет можно трактовать в значении «красивый», либо же просто свести его применение к необходимости провести параллель «красный – краденный», то синий цвет может иметь большее значение. Синий употребляется в значении чёрного, этимология его может восходить и к понятию «сияющий, светящийся». В обоих случаях (и особенно во втором), связь этого цвета с миром мёртвых достаточно устойчива. В фольклоре вышедшее из иного мира зачастую оказывается не только золотым (=сияющим), чёрным или белым, но и синим. (См., напр., подобное употребление синего в скандинавском фольклоре) (11). На данном этапе это всё, что можно сказать о получаемых дарах.
Таковы основные элементы, составляющие мотив получения героем-рассказчиком магических предметов. Общим для различных модификаций является одно: что бы ни происходило с нашим героем, он теряет все вещи, вынесенные им с границы царства мёртвых, куда он так не смог попасть. Объяснение этого парадокса, равно как и всей ситуации с потерями и неудачными попытками преодолеть границу, лежит в исследовании корней варианта «неудачного пути».
II. ВАРИАНТ «УДАЧНОГО ПУТИ»
Здесь мы приступаем к рассмотрению иного сюжета концовок волшебных сказок – варианту «удачного пути» и анализу составляющих его элементов.
Граница. Мотив испытание едой также присутствует в варианте «удачного пути», но здесь герой-рассказчик действует «правильно» (в соответствии со сказочной моделью). «Я сам у него в гостях был. Брагу пил, халвой закусил!» (14), «Я на их свадьбе гулял и до сих пор о том забыть не могу!» (15), – говорится в сказках Дагестана. «Устроили богатую свадьбу. И меня хорошо напоили, и посейчас живут в счастье и благополучии» (16) и т.п. Встречаются такие примеры и в русских сказках: «Я там недавно была, мёд-пиво пила, в молоке купался, полой утирался», «Я у них недавно была, мёд-пиво пила. » (17) и др. Однако испытание едой – отнюдь не единственный переходный элемент. Мотив границы в «удачном» варианте представлен достаточно широко. Происходит это потому, что герою необходимо перейти границу дважды. Часто именно мотив возвращения оказывается отмечен в концовке. Граница присутствует в концовках и латентно – через определённый контраст между царством мёртвых и миром живых.
А. «Молоко – сыворотка». При рассмотрении этого элемента мы сталкиваемся с весьма интересными мотивами – выпиванием героем молока и сыворотки, либо же купанием там. Рассмотрим сперва первый вариант, известный и русским сказкам («я там недавно была, мёд-пиво пила, в молоке купался, полой утирался» (19), «я у них недавно была, мёд-пиво пила, в молоке купался, полой утирался» (20) и т.п.). Мотив купания в молоке известен в фольклоре, в молоке купаются и герой, и старый царь. Купание в молоке преображает героя. Исследовав этот мотив, В.Я. Пропп приходит к выводу, что он связан с прохождением героя через животное. Это заставляет взглянуть на данный сюжет совсем по-иному. «Мы, таким образом, вынуждены заключить, что трансфигурация, апофеоз героя – основа этого мотива, – пишет он, – мотив гибели старого царя присоединён к нему искусственно.
Что прибывший в царство мёртвых переживает преображение – это известно, и отражение этого представления мы имеем и здесь» (21) – заканчивает он /курсив мой. – Д.А./. Мотив купания в молоке связан с представлением о преображении героя при входе в царство мёртвых. Жидкости обычно бывают, при этом, двух видов – молоко и вода (22), (молоко и сыворотка, простокваша в наших концовках). Этот элемент соотносится с преображением при переходе границы из мира живых в мир мёртвых и обратно.
«Наверх поспешили – сыворотки попили, вниз спустились – простокваши наелись, стала наша сказка былью» (23) – говорит рассказчик в персидской сказке. Этот мотив можно было бы отнести к трансформации того же купания в молоке (подобной трансформацией является, по-видимому, «нахождение» героем-рассказчиком молока и сыворотки на пути). Возможно, это действительно так, но здесь нельзя не выдвинуть предположение о связи двух выпиваемых (и антогонистических) жидкостей с мотивом «живой и мёртвой» («сильной и слабой») воды. Обратимся к анализу этого мотива, произведённому В.Я.Проппом. «. Я предполагаю, что «живая и мёртвая вода» и «слабая и сильная вода» есть одно и то же Мертвец, желающий попасть в иной мир, пользуется одной водой. Живой, желающий попасть туда, пользуется также только одной. Человек, ступивший на путь смерти и желающий вернуться к жизни, пользуется обоими видами воды» (24), – пишет Пропп /курсив мой. – Д.А./. Ситуации, в которых употребляются данные мотивы в концовках, также соотносятся с прохождением героя в царство мёртвых и возвращением в мир живых с последовательным использованием двух видов жидкостей, антагонистичных по определению (молоко/сыворотка, простокваша).
Б. «Верх – низ». Понятия «верха» и «низа» непосредственно связаны в концовках с оппозицией «молока» и «сыворотки», – соответственно, если проводить те же параллели, понятия «верха» и «низа» также непосредственно связаны с переходом из мира мёртвых в мир живых и обратно. Как известно, противопоставление верха и низа – один из важнейших мифологических элементов, соответствующий представлениям об устройстве мира. Бинарная система «верх – низ» разделяет и объединяет мир живых и иной мир. Первоначальна именно «двухчленная» картина мира, но она имеет способность «переворачиваться», т.е. одно понятие – «верх» или «низ» – может означать то царство мёртвых, то мир живых (25). Это может объяснить непостоянство понятий «верха и низа» в концовках – их значение действительно взаимо меняется. Так или иначе, понятия «верха» и «низа» непосредственно связаны с понятиями мира мёртвых и мира живых. Мы получаем следующую картину: герой отправляется в путь, купается в молоке или пьёт некоторую жидкость, в результате переходит черту между «верхом» и «низом», затем он возвращается, проделывая те же операции [«наверх поспешили – сыворотки попили, вниз спустились – простокваши наелись. » (26)]. Эта система явно соотносится с мотивом перехода границы царства мёртвых и мира живых.
В. «Быль – небыль». Последнее из выделенных противопоставлений – оппозиция «были/ небыли». Здесь мотив границы проявляется, пожалуй, наиболее сложно – через категорию реальности. То, что является реальным для мира мёртвых, заведомо нереально для мира живых; среди живых не действуют законы царства мёртвых. Рассказчик, как кажется, подчёркивает то, что, перейдя границу, он оказывается в иной реальности, где действуют иные законы.
В соответствии с этим меняется отношение к рассказанному. Приведём наиболее показательные примеры из персидских сказок, содержащие все три мотива : «Мы наверх пошли – простоквашу нашли, а сказку нашу правдой сочли. Мы вниз вернулись – в сыворотку окунулись, а сказка наша небылицей обернулась» (28) /курсив мой. – Д.А./; «А мы низом пошли – простоквашу нашли, верхней тропкой побежали – сыворотку увидали, сказку нашу небылицей назвали. Наверх поспешили – сыворотки попили, вниз спустились – простокваши наелись, стала наша сказка былью»; «Как мы вверх пошли – простоквашу нашли, как мы вниз пошли – сыворотку нашли: сказка наша небылицей обернулась. Как мы вверх пошли – небылицу нашли, как вниз побежали – простоквашу отыскали: сказка наша былью оказалась» (29). Дифференцированное отношение к рассказанному по разные стороны пересекаемой героем черты проводится по линии быль/небыль. Соответственно, некоторым образом происходит заявление того, что сказка является былью по иную сторону границы. Интересен и такой вариант: «Эта сказка наша – быль, вверх пойдёшь – простоквашу найдёшь, вниз пойдёшь – простоквашу найдёшь, а в сказке нашей правду найдёшь» (30) /курсив мой. – Д.А./. В соответствии с этим, чтобы обнаружить правду в рассказанном необходимо пересечь границу миров, где действуют иные законы (ср. с отсылкой к мифу по линии быль/небыль в абхазской сказке: «рассказал я вам правдивую историю, похожую на выдумку. Коли спросите меня: правда это или ложь? – я отвечу: если предание правда, – это тоже правда» (31) /курсив мой. – Д.А./.
Наконец, очень широко представлен именно мотив перехода-возвращения. В концовке латышской сказки, относящийся к варианту «неудачного пути», солдаты выстреливают героя из пушки, куда он забрался, спасаясь от дождя. Последняя фраза типична для многих концовок: «вот я и прилетел в эту сторону, аккурат в нашу волость» (32). То же мы видим в концовке абхазской сказки: «Сейчас я пришёл оттуда и оказался среди вас» (33) /курсив мой – Д.А./.
Подобных примеров огромное количество – рассказчик утверждает своё появление среди слушателей, в данной местности, государстве и т.п. как произошедшее после перемещения через границу, что может выражаться различнейшими способами (перелёт, переход моста и т.п.) и характерно для обоих вариантов концовок. Далее мы узнаём, что герой-рассказчик передаёт людям полученное им знание («обо всём разузнал и вам рассказал» (34) и т.п.). Кроме того, рассказчик может отдельно сообщать, что сам является очевидцем рассказанного: «а кто эту сказку последний сказал, всё это своими глазами видал» (35), – говорится в одной из сказок братьев Гримм; «а при смерти их остался я, мудрец, а когда умру, всякой сказке конец» (36) и др. Таким образом, мотив перемещения во многих случаях оказывается связанным с утверждением достоверности рассказанного.
Здесь мы можем уловить некоторые намёки на получение знаний как цель преодоления границы героем-рассказчиком («я недавно у них была, мёд-пиво пила, с ним говорила, да кой про что спросить забыла» (37) – сообщается в русской сказке; «был и я на этом пиру. Вместе с ними брагу пил. Обо всём разузнал и вам рассказал» (38) – говорит рассказчик Дагестана и т.п.). В одной из Дагестанских сказок встречаем очень любопытный пример: «Я на том пиру был, по-медвежьи плясал, а потом оставил народ петь и веселиться, а сам побежал к маленьким детям, чтобы рассказать им эту сказку» (39). Здесь проявляются два мотива: желание передать полученное знание и явно ритуальная «медвежья пляска».
Мы заканчиваем рассмотрение одного из ключевых мотивов концовок волшебных сказок – границы. Переход её – важнейший этап пути героя-рассказчика, и зачастую внимание в концовке акцентируется именно на нём. Обратный переход границы является отдельным мотивом, имеющим собственные пути выражения (40).
Кратко рассмотрев наш материал, мы видим целый комплекс мифологических построений, заключающихся в структуре рассмотренной нами группы концовок. Нашей целью здесь было проиллюстрировать сам факт структурных построений, развивающихся по мифологическим моделям, присущим сказке. Вариант концовок «удачного пути» содержит повествование героя-рассказчика, строящееся в соответствии со сказочной моделью. Герой проходит испытание едой, купается в молоке или выпивает некую жидкость, в результате чего преодолевает границу, попадает в царство мёртвых. Здесь он может обретать магические знания (медвежьи пляски и т.п.), или же некие предметы (в сказке – аналог полученным способностям). После этого он возвращается в мир живых и передаёт людям полученные им знания – в первую очередь это те же сказки. Такова канва концовок варианта «удачного пути». Сам феномен построения финальной формулы по сказочно-мифологической модели представляется интересным фактом – наличие его как такового (как самодостаточного элемента) не отмечалось в исследованиях формул сказок; функции и генезис данного вида концовок – нерассмотренный вопрос. Мы видим своеобразный перенос сказочных моделей на финальную формулу, что получает различные виды выражения.
Иным видом концовок является вариант «неудачного пути». В то время как рассмотренные выше концовки можно охарактеризовать как копирующие – законы построения соответствуют сказочно-мифологическим моделям – построение концовок «неудачного пути» оказывается зеркальным, обратным по отношению к данному варианту.
Прежде всего мы видим, что развитие сюжета концовок «неудачного пути» происходит в соответствии и на основе тех же сказочно-мифологических моделей, которые лежат в основе варианта «удачного пути». Однако правила поведения героя оказываются нарушенными, что влечёт за собой нарушение всей системы – ситуация переворачивается «с ног на голову» с внесением насмешки, элементов шутовства; речь всегда ритмизованна и рифмована. Традиционное рассмотрение данных концовок определяет их функцию как утверждение нереальности рассказанного путём демонстрации нереальности описываемой ситуации (пира). Возникает, однако, иная гипотеза относительно семантики концовок «неудачного пути». На основании рассмотренного нами материала русских сказок становится виден элемент шутовства, становящийся определяющим императивом данных концовок. Насмешка обращена отнюдь не столько на саму ситуацию сколько на фигуру героя-рассказчика. Смех вызывается в первую очередь описанием героя – совершаемых им и над ним действий: «по усам текло, в рот не попало», «стали в шею толкать», «в подворотню шмыг – да колешко сшиб и теперя больно» /Аф.146/ и т.п. В описании самого себя у героя явно присутствует некоторое «прибеднение», ироничное самоуничижение. Как мы помним, герой варианта «неудачного пути» получает много вещей, но все теряет по пути, что происходит из-за его «глупости», «невезучести» и т.п. Этот элемент представляется важным также, как и идея нефункциональности получаемых предметов и нереальности описываемого – присутствие элементов шутовства не опровергает роль данного вида концовок как указывающих на нереальность рассказанного, но вносит иной аспект рассмотрения. Характерно-шутовская манера описания себя рассказчиком заставляет выдвинуть предположение о позднейшем происхождении концовок «неудачного пути», происхождении из концовок первого варианта, развивающихся по правильной сказочно-мифологической модели. В пользу такого предположения говорит уже тот, отмеченный в ходе исследования факт, что элементы концовок «неудачного пути» являются прямым переложением элементов классического сказочного варианта, лежащего в основе концовок «удачного пути», с утратой логической канвы (получение даров происходит после изгнания и не обосновывается уже ничем иным, кроме необходимости использовать данный элемент со знаком минуса, в «перевёрнутом состояни» – логика основывается не на последовательной канве рассказываемого, а на необходимости внесения элемента отрицания во все составляющие изначального варианта). В таком случае, мы можем иметь дело с переделыванием концовки «удачного пути» с ложащимся в основу императивом шутовства. Характерно здесь то, что концовки «неудачного пути» присущи в первую очередь славянскому материалу, наиболее распространены в русских сказках при наличие в последних (что важно) также и вариантов «удачного пути».
В комическом контексте рассказчик повествует об утрате всех полученных вещей, однако существуют и неисчезающие предметы, стоящие в рифмованной связке с каким-либо глаголом. Наиболее распространённым из них является колпак. Примеры типичны и многочисленны: «И я там был, вино-пиво пил, по губам-то текло, а в рот не попало; тут мне колпак давали да вон толкали; я упирался да вон убирался» /Аф.250/ /курсив мой. – Д.А./, «На той свадьбе и я был, вино пил, по усам текло, во рту не было. Надели на меня колпак да и ну толкать. » /Аф.234/ и т.п. (41).
Такое широкое использование колпака в структуре концовок также заставляет задуматься о возможности влиянии средневекового культурного пласта. «Перевёртывание» реальности – основополагающий элемент шутовства; здесь происходит полная смена знаков в семиотической системе (42). Также характерно и специфическое самоуничижение, комическое прибеднение рассказчика. Данные элементы, характерные для концовок варианта «неудачного пути», полностью соответствуют традициям шутовства, и, в первую очередь, древнерусской смеховой культуре (43). Последовательное переделывание элементов концовок «удачного пути», развивающихся по сказочно-мифологической модели, действительно соответствует законам этой культурной среды. Если это так, то функция указания нереальности оказывается в определённом смысле второстепенной – не основополагающей, но сопутствующей. Средневековое происхождение концовок «неудачного пути» на основе изначально-копирующих, в соответствии с возникновением новой категории рассказчиков, вносящих элементы иной культурной среды, представляется на данном этапе одним из возможных вариантов. Таковы основные положения предлагаемой нами гипотезы.
Сокращения
Аф. – Афанасьев А.Н. Народные русские сказки: В 3 т. / Отв. редакторы Э.В.Померанцева,
К.В.Чистов. – М.: Наука, 1984.