Чем занимаются люди в тундре
Пока все в чуме
Хозяйство и быт коренных народов Севера
В ожидании зимы кочевники-оленеводы собирают стадо и выдвигаются на юг, а морские охотники – проверяют мясные заготовки. Охота, рыбалка, сбор дикоросов, уборка в жилище и стирка на речке… Для коренных народов Севера это повседневность, а не список активностей экстремального тура.
Содержание
Оленеводы тундры
На то, чтобы собрать чум, уходит около получаса. Занимаются этим обычно женщины.
Для человека, впервые попавшего в тундру, это дикий, неприветливый край – тысячи километров бескрайних просторов, однообразных ландшафтов, холода и пронизывающего ветра. Но для кочевых оленеводов Севера – саамов, ненцев, энцев, нганасанов, долганов, северных хантов, селькупов, эвенов и эвенков, тундровых чукчей, коряков – это родной дом, в котором они ориентируются не хуже, чем горожанин в собственной квартире.
Народы Севера называют традиционное жилище по-разному. У саамов это кувакса, у ненцев – мя”, у эвенов и эвенков – дю.
За тысячелетия использования чума и его конструкция, и технология сборки отработаны до мелочей. На то, чтобы поставить чум, обычно уходит не больше сорока минут. Это считается женской работой, однако среди современных оленеводов традиции соблюдаются уже не так строго.
Долганы и энцы используют нартенный чум (балок) – прямоугольный возок на полозьях, обтянутый оленьими шкурами. Саамы в древности жили в вежах – бревенчатых постройках с дымовым отверстием вверху. Позже вежу сменил пырт, или тупа – сруб с крышей, покрытой землей и дерном.
Кочевые коряки и чукчи живут в ярангах. Это шатер в виде усеченного конуса, по принципу похожий на чум: деревянный каркас, обтянутый оленьими шкурами. В центре, как в и чуме, обустраивают очаг. У задней стенки располагается спальня, а между входом и очагом оставляют прохладное место для хозяйственных нужд.
Погода в доме
Представление о кочевниках как о людях, совершенно чуждых благам цивилизации, не совсем верно.
Огонь – сердце дома: первым делом устраивают очаг или устанавливают печку-буржуйку. Это центр будущего жилья. Затем настилают полы и размещают мебель. После этого настает черед опорных шестов, к которым присоединяются остальные. Их количество зависит от размера чума. Деревянный остов укрывают оленьими шкурами – нюками. Чтобы снизу не поддувало, подол чума укрывают снегом (зимой) или дерном (летом).
Современные оленеводы пользуются сотовыми телефонами и интернетом (хотя не везде в тундре есть связь), а для подзарядки гаджетов и других нужд держат электрогенераторы. Не редкость в чуме и телевизор со спутниковой тарелкой.
Каждой вещи в чуме – свое место, а с его использованием связано много обычаев и правил. Все спальные места располагаются на равном расстоянии от источника тепла. Правая от входа сторона – жилая, левая – для гостей и хозяйственной утвари. В каждом чуме есть священный шест, за очагом – «чистое место», куда запрещено ступать женщинам и детям.
Вопрос: а где у кочевников туалет? Ответ простой: вся тундра. Достаточно отойти подальше от жилья. Традиционная одежда устроена так, что защищает и от посторонних взглядов, и от холодного ветра.
Душа в мобильном жилище, конечно же, нет. Вместо него – ручной умывальник. Воду для стирки и гигиенических процедур греют на печке, летом одежду стирают в речках, озерах, ручьях.
«Олени для ненца – это и транспорт, и питание, и одежда, и покрытие для чума. То есть олень – наш дом, получается. Из рогов поделки мастерим, украшения, ножи из кости оленя делаем, но сейчас только сувенирные. Пользуемся уже современными, железными».
Александр Салендер, Ямал
Портал ura.ru
Как живут оленеводы: интересные ссылки
В гостях у оленеводов Нарьян-Мара
Как живут ямальские ненцы
В стойбище семьи Ного
Ненцы полуострова Канин
Семья ненцев Няруй
Таежные люди
Быт хантов. Музейная экспозиция.
Ханты, манси, ительмены, селькупы живут немного южнее кочевников тундры, поэтому у этих охотников-оленеводов важное место занимают охота и рыболовство. Для перекочевок в ходу чумы (зимой крытые оленьими шкурами, летом – ровдугой или древесной корой), в роли постоянного жилища выступают землянки разных конструкций.
По широкой реке плывет человек на лодке. Приближается к землянке, вырытой в высоком обрывистом берегу – и заплывает внутрь. Чтобы дом не заливало, пол от входа постепенно становится выше. Сбоку от входа, у передней стены – очаг. Поблизости – еще несколько таких же жилищ, в которые попадают на лодке прямо с воды. Именно так в древности зимой жили селькупы – народ, самоназвание которого так и переводится: «таежный человек». Их древнее жилье называется «карамо».
Позже селькупы стали строить каркасные полуземлянки с остовом из жердей и столбов, низкие срубные жилища с маленькими окнами и низкими дверями. Отапливается такое помещение чувалом – открытым очагом с широкой трубой. «Остекляли» окна брюшиной оленя или другого животного либо льдинами.
В отличие от кочевых оленеводов, странствующих по тундре круглый год, охотники и рыболовы тайги – ханты, манси, ительмены, селькупы – ведут оседлый и полуоседлый образ жизни.
Ительмены спускались в землянку (юрту) сверху по бревну с перекладинами, а сбоку устраивали дымоход. Полуземлянки юкагиров назывались чандал. Каркасом им служили четыре дерева с корнями, а на поперечины клали плоскую крышу, крытую дерном. Землянки оседлых эвенов с плоской крышей и входом через дымовое отверстие назывались утан. Ханты Средней Оби и Васюгана строили каркасные землянки без опорных столбов, а окно прорубали в скате крыши.
Нганасаны, эвенки, долганы зимой жили в голомо – стационарных постройках из плах, крытых корой и обложенных землей или дерном. Обогревается голомо чувалом – камином из жердей, обмазанных глиной.
Охота и другие искусства
Охоту различают мясную и пушную. На первую в прежние времена ходили за пропитанием, а пушнину добывали для торговли и обмена.
Образ жизни обитателей тайги связан со сменой охотничьих и рыболовных сезонов. Охотятся на снежных баранов, диких северных оленей, медведей, лосей, птицу, кабанов. Важный источник пропитания (а для некоторых народов – например, ительменов, хантов – основной) – рыболовство. Рыбу сушат, вялят, варят, квасят в ямах, делают юколу и строганину.
Охота считается мужским занятием, однако у селькупов, эвенков, хантов и некоторых других народов в ней также участвовали женщины и дети. Строительство жилья – тоже мужское дело. Уйдя в тайгу на промысел, мужчина может отсутствовать дома месяцами. Сбор растений, дров, коры для хозяйственных нужд, воспитание детей, ведение дома остается на женщинах. Они же занимаются выделкой шкур, пошивом одежды, заготовкой рыбы, мяса и ягод.
По типу хозяйствования среди народов тайги особо выделяют эвенков. Это прирожденные кочевники и охотники, их визитная карточка – верховые олени: чукчи называют эвенков «всадниками на оленях». Эвенки – подвижный, неусидчивый народ. У них даже рыбалка напоминает охоту: вместо терпеливого дежурства возле удочки – рыбалка с острогой или охотничьим луком.
«В палатке дел невпроворот: мужа обстирать без электричества и стиральной машины, дров наколоть, ужин приготовить без плиты, баню натопить, пока муж со стадом управляется, оленей подоить и многое другое. Настоящая чумработница. В былые времена она бы еще сама чум собирала на время переезда и заново возводила жилище на месте стоянки».
Стиль жизни — тундра
Жители тундры занимаются оленеводством, охотой, рыболовством, добывают мамонтовую кость, часто совмещая разные виды работы. Такой образ жизни — на постоянной или временной основе — часто выбирают коренные жители Севера. Жизнь в тундре имеет свои особенности, многие из которых объясняются необходимостью перемещаться по бездорожью.
Для движения по тундре ее жители пользуются снегоходами, вездеходами «ТРЭКОЛ», квадроциклами, лодками и оленями.
Живут тундровики в легко возводимых и транспортируемых конструкциях: традиционных чумах и ярангах или более новых балках. Иногда они останавливаются в оставленных охотничьих избушках, если те оказываются поблизости: переночевать в них проще, чем ставить чум.
Жилье отапливается с помощью автономных нагревательных приборов – печей, примусов, керо- и солярогазов.
Электричество для зарядки телефонов, планшетов и ноутбуков получают с помощью дизельных генераторов.
Для связи с поселками тундровики пользуются рациями и спутниковыми телефонами. Мобильные телефоны ловят не везде.
Дети из кочующих семей оленеводов учатся в школах-интернатах в поселках и приезжают в тундру только на каникулы.
До 80 разных нарт использует ненецкая семья для перекочевок в течение года.
Свою первую ездовую нарту мальчики получают в 7–8 лет, а девочки — в 10–12 лет.
Около 20 раз в день зимой необходимо подтапливать печку-буржуйку в чукотской яранге: это нужно делать практически каждый час.
Трех-четырех детей воспитывает средняя семья ненецких оленеводов.
Около 350 тысяч рублей на Чукотке стоит мехпалатка, необходимая для жизни в тундре.
Вот эту местность, вот в этом районе я знаю как свои пять пальцев, не могу заблудиться. Сейчас уже GPS вот эти все появились, но, если мне откажет GPS, я с любой точки могу приехать в Сындасско или в Новорыбную. С любой точки, с любого места. Темнота, не темнота. Пурга, не пурга. Желательно в пургу, конечно, не ездить, потому что бывали случаи, что [люди] падали в овраг.
Утренний туалет не долог: сходили по нужде на улицу, обтерлись снегом или умылись водой. Утреннее ежедневное умывание не является нормой так же, как и чистка зубов. Умывание является обязательным, если ремонтировал технику (руки в масле) или разделывал оленя (руки в крови). А так — тундровик руководствуется догмой «грязи в тундре не бывает».
В час вечернего досуга на стойбище ежедневно раздается гул генератора, и все чумы погружаются в созерцание и попутное обсуждение сюжетов кинофильмов. Ненцы признают, что эти сеансы отвлекают их от традиционных занятий, а после ночного просмотра фильма «утром идти работать совсем не хочется»
Суп из оленьей крови под фильмы с флешки. Как живут ненцы в тундре
Откуда деньги у коренных жителей тундры и что они с ними делают, на что похоже лакомство из сырой оленьей печени и как развлекается ненецкая молодежь? Об устройстве жизни в далекой труднодоступной тундре «Ножу» рассказал старший преподаватель Школы лингвистики ВШЭ, специалист по уральским и чукотско-камчатским языкам Иван Стенин, научные экспедиции которого стали началом долгих отношений с этой таинственной землей и ее жителями.
— Как началась твоя дружба с ненцами?
— Мне посчастливилось прожить два с половиной месяца в ямальской тундре летом 2009-го. Моя коллега Мария Амелина преподавала почти год в самой северной на Ямале школе-интернате в Сёяхе, многие дети звали ее к себе в гости, в итоге она решила поехать к семье Хадри Окотэтто (сейчас у самого Хадри чум стоит недалеко от станции метро «Славянский бульвар», и туда можно приходить, там очень интересные мероприятия бывают), и я тоже напросился.
Практически единственная возможность попасть в тундру, на самый север Ямала — «школьный борт», вертолет, который в первой половине июня развозит по стойбищам выпускников 9 и 11 классов.
У остальных школьников учебный год там заканчивается в конце апреля, и их обычно забирают сами родители после празднования Дня оленевода.
Совсем своим я там не стал, это было понятно, в частности, по тому, как меня называли.
Самый младший брат Хадри, которому тогда было пять лет и который еще не говорил по-русски, в шутку называл меня тӑрцавэй вэсако, в переводе с ненецкого «волосатый старик». У ненцев ведь ничего не растет на лице, и моя легкая щетина казалась ему целой бородой. Мне это прозвище нравилось. Взрослые же называли меня просто по имени, а вот Маша для братьев Хадри очень быстро стала нябако, «старшей сестрой». У ненцев вообще не принято называть взрослых семейных людей по имени и отчеству, их называют по их детям, то есть, например, отец Хадри для всех, кто его знает, так и будет Хадри’ нися, «отец Хадри».
— Почему пятилетний ребенок не говорил по-русски?
— На Ямале с ненецким языком все хорошо, в том смысле, что на севере он является основным. С детьми говорят только на нем. Зачем говорить по-русски в тундре? Дети учат русский только в школе — по сути как иностранный. И за год прекрасно его осваивают, потом русский язык фактически становится вторым родным.
Впрочем, я видел нескольких двадцатилетних ненцев, которые вообще не говорили по-русски — их «утаили» от школы. Но это нонсенс.
— Это как откосить от армии?
— Примерно, только сложнее.
— Как в тундре воспринимают остальную Россию?
— Там не говорят «Россия», скорее, все, что дальше поселка, уже «другое место». Впрочем, ближайший населенный пункт тоже не рядом — например, до Сёяхи от тех мест, где мы кочевали, километров 360. Даже путешествие в Салехард, центр ЯНАО, может быть для коренного ненца приключением. Многие ненки уже в очень зрелом возрасте впервые попадают в город и впервые видят там, например, деревья, не говоря уже обо всем остальном. У мужчин опыта больше и кругозор шире из-за того, что все они служили в армии.
Ненцы постоянно чувствуют нехватку информации и интересуются любыми новостями. Самые живые вопросы в тундре — о Мавзолее, о протяженности Москвы с севера на юг и с запада на восток.
Мы тогда точных цифр не знали и отвечали наугад, что примерно 40–50 километров. Это поражает воображение ненцев, потому что летом в тундре такое расстояние почти непреодолимо: на снегоходе нельзя, на оленя́х очень трудно. Их берегут.
Кроме приезжих, которых засыпают вопросами, еще один источник информации в тундре — радио. Причем кроме отечественных там хорошо ловятся какие-то китайские, японские станции.
— Вспомни свое первое впечатление от тундры. Это космос?
— Это было в середине января, незадолго до окончания полярной ночи. Час дня, темным-темно — но и белым-бело. Горизонта не видно, притом что местность ровная, почти плоская. Откуда-то идет слабый свет, он отражается от снега, и благодаря этому вокруг видно довольно хорошо, но небо темно-синее. Необозримая, абсолютно белая пустыня, лежащая в абсолютной темноте. Наверное, можно сказать, что это космос.
— Как ненцы ориентируются?
— Я до сих пор не понимаю этого. Они различают малейшие неровности на горизонте, а уж бочка из-под бензина — надежнейший, видный отовсюду ориентир.
Летом, к середине июня, тундра уже не кажется чем-то инопланетным. Пожалуй, самая яркая картина — олени, разбредающиеся по тундре после того, как их пригоняли к стойбищу. Это поток из сотен животных, который становится частью пейзажа, при этом ежесекундно меняя его.
— Как проходит день в тундре летом?
— Какой средний размер одного стада?
— Это вопрос неделикатный, потому что ненцы оленéй как бы «не считают» — для их же благополучия.
Различают животных они по приметам, почти всех оленéй знают «в лицо». Чтобы средней семье комфортно жить, нужно голов 300.
Выживать можно и при 50, но это бедность, наступающая вследствие катастроф: падежа, вызванного гололедом или болезнями. Сейчас личные стада редко превосходят тысячу голов, но, по воспоминаниям, до коллективизации они могли исчисляться и пятью, и десятью тысячами. Сегодня на юге Ямала распространено бригадное оленеводство, на севере почти все стада личные, однако и там зачастую летом несколько семей объединяются и пасут совместное стадо. И такая практика была всегда: так проще управляться с оленя́ми в этот период, когда они уходят на большие расстояния.
— Собственность на оленей оформлена юридически?
— А как она может быть оформлена?
— Как у фермеров: ИП, ПБОЮЛ.
— Вряд ли в тундре такое может быть. Я назвал бы эту форму собственности «устным правом» — все ненцы ведь знают друг друга, а каждый ненец знает своих оленéй. Зимой, когда передвигаться легко, часто ездят друг к другу в гости по делам, даже если «дела» приходится придумывать. Возвращаясь из поселка, обязательно останавливаются по пути во всех чумах у родственников, знакомых. Социальные связи в тундре довольно тесные.
Юридические и экономические вопросы решаются через общины, территориально-соседские или родовые, люди вступают в них добровольно. Общины могут арендовать угодья, через них обычно происходит расчет за торговые операции.
Тем, кому интересы экономические и хозяйственные аспекты взаимоотношений в тундре, рекомендую прочесть полевые заметки и этнографические эссе Димы Арзютова. Он занимается этнографией и антропологией, неоднократно бывал в чумах на севере Ямала.
— Чем питаются в тундре, кроме мяса оленей?
— Летом охотятся на перелетную птицу, гуся, утку, собирают яйца. Ловят озерную рыбу, в устьях рек — морскую. А рис, макароны, муку, соль, масло, чай, сахар, сгущенку, сушки и спички заготавливают в большом количестве зимой, когда есть удобное сообщение с поселком.
Ты говоришь «мясо», наверное, в привычном для нас смысле.
Но из оленя едят практически все. Например, почки, печень едят сырыми. Ненцы говорят, что это как «шоколадка», некое высшее из возможных лакомство.
— И как оно, сырое оленье сердце?
— Сердце сырым — ни в коем случае! Печень, почки, просто куски парного мяса макают в кровь. Кровь ведь вся сохраняется, потому что для собственного пропитания оленéй не стреляют и не режут, а душат арканом, все остальные способы — грех. Затем снимают шкуру, так, чтобы кровь не пролилась. Здесь нельзя не сказать, что сырая кровь и сырое мясо — это, по сути, единственный источник витаминов в тундре (из ягод на севере Ямала только чуть-чуть морошки, и то не каждый год). Без этого можно и цингой заболеть.
Кровь собирают и готовят на ее основе суп не суп, а, я сказал бы, идеальное Первое Блюдо: кровь, мясной бульон, мука. Это что-то невообразимое: это вкусно, сытно — и ни на что не похоже.
Остальное мясо в основном варят, хотя оно может также коптиться, вялиться или просто храниться охлажденным.
Сырое мясо с парной кровью мне не с чем сравнить. Оленья кровь сладковатая, хотя ее можно подсаливать. В первый раз я чуть-чуть волновался, и от этого впечатление смазалось, но потом — может прозвучать дико для европейского уха — вошел во вкус. В других местах сырое мясо я бы, пожалуй, не рискнул есть, но на Ямале и соседнем Гыдане все еще хорошо с экологией, такая еда там точно безопасна.
— Почему ты говоришь «оленя́м»?
— Это с моей стороны не позерство, я действительно привык там к этому ударению, и мне нужно некоторое сознательное усилие, чтобы ударять литературно. Ненцы так называют оленей по-русски. У них вообще есть тенденция смещать ударение на последний слог: чумá (множественное число слова чум).
Олень — основа всей жизни, и его, конечно, очень уважают. Просят прощения, когда забивают. Название дикого оленя — илебць’ — с ненецкого можно примерно перевести как «средство к существованию».
А свой олень по-ненецки — ты, это непереводимое и непроизводное слово из базового словаря. Его не к чему возвести, наоборот, от него много производных.
— Откуда там дикие олени? И почему их не приручают?
— Бегут с Таймыра, где самое большое в мире поголовье диких оленéй. Кажется, в последние 10–15 лет там развелось много волков. Не одомашнивают… опять же, как многое в тундре, это тонкий вопрос: «домашний» олень — понятие достаточно условное. Это совсем не то, что наш крупный рогатый скот. Некоторым оленя́м, в основном ездовым, дают клички — но они не то чтобы на них отзываются. Есть, напротив, почти ручные, которые могут и в чум заглянуть, — но это телята, которые лишились матери и были выкормлены людьми.
Если олень отобьется от своего стада, то вскоре пристанет к другому. Одного искать не будут, а если уйдут 10–20, хозяин едет в соседнее стойбище, и там производят отбивку.
— Как все-таки ненцы узнают оленей?
— Благодаря общей культуре и личному опыту. Есть действительно приметные животные, которых даже я научился различать. Но только десять голов — а ненцы помнят сотни. У них очень хорошее зрение и зрительная память.
— Как зарабатывают ненцы — продавая оленей? И какую роль в тундре играют деньги?
— Да, зарабатывают в основном на осенней забойке. В Сёяхе и некоторых других поселках есть современные пункты забоя, построенные по европейским стандартам. Долгое время цена приема оленины держалась на уровне 150 рублей за килограмм живого мяса, сейчас немного выше. За один раз на забойку от каждого стойбища могут гнать несколько десятков голов. Таким образом, семья может выручить несколько сотен тысяч рублей. Кроме того, сдают рога и панты (молодые оленьи рога), но это в основном в обмен на продукты или бензин.
Деньги сами по себе в тундре не имеют такой ценности, как у нас. Бóльшую их часть сразу же тратят на запасы на зиму. «Карманные» нужны на бензин. Для поездки в поселок на снегоходе в одну сторону требуется бочка бензина, которая стоит 15 тысяч сейчас.
Деньги у людей водятся, копятся, но их не вкладывают, как мы стали бы делать, в банки, в недвижимость в городах. Покупают снегоходы — новые «Ямахи» вместо устаревших «Буранов» — бензиновые генераторы, спутниковые тарелки, ноутбуки.
Телефоны, кстати, есть, но они нужны только для поездок в поселки. Интернета и мобильной связи ведь нет.
— Как устроена гигиена в тундре?
— Во-первых, там очень чистая среда и нет инфекций. Что касается личных физиологических моментов: традиционная одежда шьется из оленьих шкур, при этом мужская глухая одежда с капюшоном — мехом внутрь, а зимняя женская распашная шуба — мехом и внутрь, и наружу. А волос оленя полый и хрупкий. Мех впитывает все ненужное с тела — и загрязненные ворсинки тут же отламываются. Можно понаблюдать, как беленькие волоски чернеют и опадают, унося с собой всю грязь.
— Во-вторых, нярцо, мох сфагнум, который заготавливают в больших количествах — универсальное гигиеническое средство для тела и жилья, это и одноразовое полотенце, и подгузник, и губка для посуды. Он отлично все впитывает.
Но некоторые интимные подробности сложно узнать, потому что ненцы очень щепетильны в обсуждении всего, что касается тела. Помню две глобальные стирки на озере в августе, когда было тепло. «Баню» в чуме наверняка тоже устраивают — но делается это абсолютно незаметно.
В тундре отсутствие горячей воды и ежедневного душа не вызывает никакого дискомфорта. В Москве, например, я мою голову два раза в день. Там я прожил первые полтора месяца, не испытывая и толики неудобств, которые почувствовал бы через два-три дня в городе без шампуня.
Организм через какое-то время перестраивается, кожа и волосы становятся чище. Ну и, повторюсь, внешняя среда очень чистая.
— Как в тундре проводят свободное время?
— Женщины почти все время заняты делом: чинят одежду, обрабатывают оленьи кожи. Молодежь развлекается, например, так: парни состязаются в бросании аркана на шест и других традиционных видах спорта, а девушки болеют за них. Дети, как и любые дети, всегда найдут, чем заняться: днем будут строить чумик или играть в оленéй (из пачек «чая со слоником» получаются, кстати, просто бомбические олени), вечером запрягать в маленькие нарты старших братьев, чтобы те их возили.
Если говорить о совсем свободном времени, как «тупят» вечерами, — то это либо вариант «цивилизованный», когда устраивают «ночь кино» на ноуте…
— …А что смотрят? И где берут фильмы?
— Да то же, что и мы, только с опозданием на несколько лет.
Кино переписывают друг у друга, у знакомых в поселке, у газовиков и нефтяников. Дорого ценятся большие коллекции фильмов — раньше на дисках, теперь на флешках.
…Либо проводят вечера, слушая бесконечные эпосы. Часто это устраивается, когда кто-то приезжает в гости и остается ночевать. Большие тексты я, разумеется, понимал мало, маленькие сказки мне синхронно переводили. Но прелесть этих эпосов прежде всего в исполнении и звучании. Есть ведущий участник и вторящий, который выделяет нужные фрагменты. Это качает, ненецкий эпос на два голоса — самый что ни на есть flow.
— В основном старые, какие-нибудь сборники великих цитат Ленина. Больших библиотек, понятно, нет. Но, бывает, попадаются очень интересные экземпляры. В частности, в тундре я открыл для себя Нодара Думбадзе. Хранят и перечитывают прошлогодние журналы и газеты, в этом виден тот информационный голод, о котором говорили в начале.
— Есть ли у ненцев проблемы с алкоголем, как у других северных народов, которые быстро пьянеют и привыкают к алкоголю из-за особенностей желудочных ферментов?
— Такая предпосылка есть, как и у ханты, манси, чукчей. Кто-то не пьет вообще. Кто-то выпивает, только когда ездит по делам в поселок. Но невозможно представить, чтобы в тундре ненец ушел в запой. Потому что в таком случае он быстро лишится своих оленéй — то есть лишится всего. Некоторые семьи выпивают, у них водится спиртное. Но у всех есть голова на плечах, они всегда знают меру. В поселке проблема, конечно, гораздо более существенна.
— А другие психоактивные вещества?
— Не знаю, насколько психоактивен сяр. Это смесь из чаги, высушенного и измельченного гриба-нароста на березе, который приходится привозить издалека, и сложным образом обработанной махорки — раньше в почете почему-то была самарская. Сяр кладут за щеку или за губу, считается, что он укрепляет зубы: старики, кстати, в отличие от молодых, зубы не чистят, и они у них в порядке.
— Но ненцы ведь язычники? Есть ли у них шаманы?
— В основном язычники. У них трехчастное представление о мире: есть Верхний мир, где правит Нум’, есть боги Подземного мира во главе с Ңа. И есть мир, где живут люди.
Настоящих шаманов уже, наверное, не осталось, хотя связь с духами так или иначе умеют поддерживать многие.