Чем занимаются монахини в монастырях
Жизнь в женском монастыре: чем живут современные монахини
Ярославская область. 180 километров от Москвы. Здесь находится уникальное место – Николо-Сольбинский женский монастырь. На его территории расположено десять храмов. Это один из самых крупных женских монастырей в России. За его стенами кипит настоящая жизнь. Ведь здесь живут дети.
«Мы-то вообще с другими целями в храм пришли, а получается, что нам надо исправлять ошибки общества. Мы организовали приют. Начиналось все с двух-трех детей. Их никто не искал специально, просто к нам их привозили родственники не благополучных родителей», – рассказывает корреспонденту «МИР 24» монахиня Евпраксия.
Всего 20 лет назад на месте монастыря ничего не было. Игумению Еротииду благословили восстановить, а точнее, заново построить Николо-Сольбинский монастырь. Почти сразу, когда она приехала, было решено взять курс на социальную помощь местным жителям. Сегодня на территории монастыря работает приют для детей-сирот, детский сад, ясли, общеобразовательная школа и профессиональный колледж
Поначалу в школе в основном учились дети из неблагополучных семей. Позже в монастырь стали обращаться родители, которые хотели, чтобы их дети воспитывались при монастыре в духе православной веры и добродетелей.
«К нам приехали дети, которые повидали многое, поэтому в первую очередь нужно было окружить их заботой. Обращаются к нам и из обычных полноценных семей. Сейчас детей очень сложно удержать от зла», – говорит сестра Евпраксия.
Керамическая мастерская приглашает художников и скульпторов
В Николо-Сольбинском монастыре есть своя керамическая мастерская. Здесь производят посуду, сувениры, статуэтки по технологии шликерного литья. Эта технология зародилась XVIII веке в Европе, а потом пришла в Россию. Керамическая мастерская состоит из трех цехов. Для того, чтобы изготовить одно изделие, нужно как минимум две недели и пять работников.
«Чтобы сделать чашку, художник рисует на бумаге эскиз, потом из гипса на специальном станке вытачивает полную болванку, с которой снимает гипсовую форму. В нее заливается жидкая глина, которая находится там до тех пор, пока гипс ее не впитает. Каждое изделие в литье – сборное. Мы не приклеиваем, а именно приставляем, поэтому если хоть немного деформировать форму, например, при приставлении ручки, то глина запомнит эти деформации и после обжига в печи снова скривится», – рассказывает инокиня Тамара.
После того, как изделия залили и они подсохли, начинается процесс оправки. Если оправщица неровно уберет швы или замажет края, то изделие сохранит деформацию. Когда оправка закончилась, изделие ставят в сушильный шкаф.
«Когда изделие замыто и оправлено, оно поступает в печную, где делается первый обжиг. Затем изделие покрывают белой эмалью», – объясняет сестра.
Процент брака при такой технологии очень низкий. Да и возникает он чаще всего по причине человеческого фактора или сбоя техники, но последнее встречается крайне редко. Если заливать изделие неаккуратно, небрежно, то образуются трещины. Если неправильно подготовить печку, то изделие может прилипнуть или склеиться.
Для настоятельницы монастыря ключевой задачей было создать свой собственный стиль. Именно поэтому все изделия выполнены в красно-коричневых тонах с рисунком. Эскизы разрабатывает творческая группа. Монастырь постоянно нуждается в художниках и скульпторах с образованием.
Работают в керамической мастерской не только монахини, но и обычные специалисты.
«Конечно, у нас работают и мирские люди. Мы сами учим рисовать. Но не скрою, мы очень заинтересованы в художниках и скульпторах. Если вы хотите у нас работать, можно просто связаться с монастырем или конкретно с керамической мастерской. У нас очень хорошие условия, и сама специфика работы в монастыре сильно отличается от производства», – объясняет сестра Тамара.
По словам самих монахинь, поначалу их никто не воспринимал всерьез. Керамическому мастерству, как и любому другому, нужно учиться в специализированном заведении – так считает большинство.
«Мы как-то ездили на производство и нам сказали: «Да что вы сможете, ведь этому надо учиться». Но у нас же получается, просто здесь другие законы работают. Людям надо вот это дать понять. У монашествующих стоит другая задача. К нам приехал как-то немец и говорит: «Кто же вам дал начальный капитал?» Я сказала, что никто нам не давал его. То есть образ мысли уже такой, что человек не может ничего сделать без начального капитала», – сказала сестра Тамара.
Оказалось, что монастырь полностью живет на пожертвования.
«Часто по послушанию приходится выполнять работу, с которой раньше никогда не сталкивался. Но мы молимся и просим у Господа вразумления. И Господь помогает», – добавляет мать Евпраксия.
Керамическое производство существует в Николо-Сольбинском монастыре с 2011 года, но только в 2015 выработался собственный стиль. Совсем недавно со своей продукцией монастырь принял участие в фестивале российской керамики и занял там первое место.
«Добрая школа на Сольбе»: у детей должна быть внутренняя свобода
С появлением в монастыре детского приюта возникла необходимость обучать детей на месте, так как монастырь находится в лесу, далеко от городов и сел. Сначала дети учились экстерном или на домашнем обучении на базе Переславской школы. В 2013 году школа получила лицензию и государственную аккредитацию, поэтому теперь воспитанницы получают аттестаты государственного образца «Доброй школы на Сольбе». Сейчас в приюте воспитывается и учится более ста человек.
«Самая большая нужда сейчас – здание под новую школу. Очень много желающих у нас учиться, но мы не можем всех принять. Наша школа работает на базе дополнительного музыкального образования. Творчество помогает раскрепощать детей. Если ребенок закрыт, если он чего-то боится, то он закрывается и даже не запоминает элементарные вещи. Должна быть внутренняя свобода», – рассказывает завуч школы монахиня Паисия.
Музыка в школе – не единственное творческое направление. Девочки учатся рисовать, вышивать, играть в театре. Все это происходит на профессиональном уровне с преподавателями, постановщиками, художниками, режиссерами.
«Иногда детям делают поблажки: «Это же дети, можно сделать как-нибудь». Но у нас немного другой подход – чтобы все было красиво и совершенно, пусть даже на детском уровне. Дети это настолько усваивают, что не могут потом работу «как-нибудь» делать», – замечает мать Паисия.
Дисциплинировать девочек из сложных семей не так просто. Помогает четкий режим дня, который здесь соблюдают.
Монастырь приглашает на работу учителей: химии, биологии, фортепьяно, теоретическим музыкальным дисциплинам, скрипке, сольфеджио, рукоделию. Сегодня в школе работают 20 преподавателей, дети занимаются в малых классах по шесть человек, но педагогов все равно нужно больше.
«Мы берем и молодых учителей, которые недавно закончили обучение. Главное, чтобы у человека было желание помогать детям, попавшим в трудную жизненную ситуацию. Если этого желания нет, очень сложно работать. Детей не надо заставлять учиться, их нужно заинтересовывать», – говорит сестра.
После школы в основном все продолжают образование: кто-то остается в колледже при монастыре, кто-то идет в другие учебные заведения. Кстати, поступить в местный колледж и освоить профессию могут и выпускники обычных школ.
Одно из распространенных заблуждений заключается в том, что в монастырь люди уходят, чтобы абстрагироваться от общества и «мирского труда». Но это не так, уверяет мать Евпраксия. Молитва и труд – это основа жизни для монахов.
«Монахи всегда занимались рукоделием, они этим кормились. Труд помогал им молиться. Это подспорье, основа жизни для монахов», – добавляет она.
Храмы, святыни, чудеса
20 лет назад на территории Николо-Сольбинского монастыря был только один разрушенный Успенский храм, сейчас их – 10. Строили храмы только на пожертвования.
«Храм был полностью разрушен, мы не знаем, как он выглядел раньше. Есть легенда, что монастырь возник на месте чудесного явления иконы святителя Николая. До революции в монастыре была старинная чудотворная икона, но она не сохранилась. Когда обитель возродилась, чтимую икону святителя Николая подарил вновь открывшемуся монастырю один московский священник. В Троице-Сергиевой лавре в нее вставили частицу мощей. Сейчас это наша главная святыня»,-рассказала мать Евпраксия.
Еще одна знаменательная икона, которая хранится в Успенском храме, – это Троица, написанная монахами на Афоне.
«У нас есть частички мощей святых – покровителей нашего монастыря. Есть башмачок святителя Спиридона, мощи которого находятся на острове Корфу в Греции. Это очень известный святой, его любят и почитают в России, но в честь него у нас очень мало храмов», – добавляет сестра Евпраксия.
В честь святителя Спиридона на территории монастыря тоже построили храм. Сейчас здесь все еще идет ремонт, помощь до сих пор нужна, но основная работа уже закончена. Строили храм долго – настоятельница хотела воссоздать стиль каменной резьбы. Основное его отличие в том, что для каждого камня существует свой эскиз, а вместе они образуют художественную композицию.
Чаще всего церковь этого святого посещают, чтобы попросить о самом главном. В специальный ящик паломники опускают записки с личными просьбами, многие через какое-то время возвращаются, чтобы поблагодарить святителя Спиридона и помолиться о свершившемся чуде. В храме даже хранится книга, в которую посетители пишут свои благодарности.
Еще один уникальный по своей архитектуре храм построен в честь преподобного Сергия Радонежского.
«Здесь мы чаще всего крестим детей, ведем службы. Он очень домашний. У нас все храмы разные, но у каждого своя изюминка», – объясняет сестра Евпраксия.
Еще один редкий для России храм, который удалось построить здесь, возведен в честь Ксении Блаженной. У этой святой удивительная история. Когда она была молодой девушкой, у нее внезапно умер муж. Ксению настолько расстроил тот факт, что он умер без покаяния и причастия, что она приняла подвиг юродства, чтобы спасти душу супруга.
В корпусе с храмом Ксении блаженной находятся ясли для самых маленьких. Здесь заботятся о детях, от которых отказались родители. По словам монахини, воспитывать таких детей проще, потому что они не успели получить негативную закладку. Кстати, дети, которые никогда не видели своих матерей, называют монахинь мамами, остальные вспоминают своих родителей, какими бы они ни были.
«Даже если это наркоманы или алкоголики, дети все равно их вспоминают. Хорошо, когда помнят о родителях. Мы никого специально не склоняем оставаться в монастыре в будущем и не определяем их путь – как Господь даст. Кто-то останется в монастыре, а кто-то создаст семью», – сказала сестра.
В монастыре занимаются не только общественной работой, но и производят натуральную молочную продукцию и сыр. В ближайшем будущем в планах открыть больницу с качественным оборудованием, где могли бы лечиться не только сестры, работники и дети, которые живут на территории монастыря, но и жители ближайших деревень. Их настоятельница Игумения Еротиида особенно жалеет – больниц рядом нет.
Разговор по душам с настоятельницей Николо-Сольбинского монастыря Игуменией Еротиидой
Матушка Еротиида получила назначение восстановить монастырь, когда ей было всего 33 года. На территории современного церковного комплекса тогда не было ровным счетом ничего. Кругом царила разруха, а там, где сегодня стоят монашеские кельи, жили бомжи.
«Я поняла, что здесь главное – не монастырь поднять, а людей ободрить, проявить о них заботу. Я увидела состояние медицины, образования, людей без работы и жилья, мне стало очень их жалко. Первые десять лет я почти не спала, было очень много энергии. Сначала мы установили монастырские правила, потом начали организовывать праздники для людей, кормили их, делали подарки своими руками, приглашали молиться. Потом появились дети, сначала их привозили на каникулы, а потом стали оставлять на постоянное время», – рассказала игумения Еротиида.
Социальная работа с детьми была выбрана не случайно. Сначала Игумения принялась помогать взрослым, дала им работу и кров. Но все это не привело к желаемой цели.
«Когда мы начали знакомиться с людьми в округе, первым делом я хотела дать им работу. Мы взяли местный разоренный колхоз, коров там резали за бутылку, пьянствовали, бесчинствовали. Когда я все это увидела, я не знала, за что хвататься, чтобы людей стабилизировать и ориентировать на надежду. Мы отремонтировали этот колхоз, ферму, заплатили все долги за них, в течение нескольких лет оплачивали кредит, развивали хозяйство.
Но мне стало еще печальнее, когда я увидела, что люди разучились работать и хотят все получать даром, воровать, сквернословить. Я много раз беседовала с местными, пыталась призвать к добру, воодушевить, но это ни на что не повлияло», – вспоминает матушка Игумения.
Реальность дала ответ на вопрос, каким должен быть современный монастырь. Уединиться и жить тихой монашеской жизнью, игнорируя происходящее, – было бы не по-христиански, объяснила настоятельница.
«Я заметила, что люди очень разобщенные, эгоистичные, они разделены даже внутри семьи. Пообщавшись с народом, я поняла, что люди раздваиваются даже внутри себя. Наш монастырь стал одним из первых, кто взял курс на социально-миссионерское служение.
Поэтому когда я увидела, что взрослых людей очень трудно призвать к совести и вернуть в правильное русло, то поняла, что для того, чтобы изменить общество, надо начинать с воспитания детей. К сожалению, все, что можно сделать для взрослого поколения, – это позаботиться о том, чтобы они достойно встретили старость», – пояснила матушка.
Самая большая проблема монастыря заключается в том, что дети занимают больше половины территории, то есть вытесняют сестер. Правильнее было бы построить большую школу, но за пределами самого монастыря. Земля есть, а денег на реализацию нет.
«Дети занимают больше половины монастыря, можно сказать вытесняют сестер. Для детей все это хорошо, а для сестер не очень. В итоге нарушается гармония. А детям хочется бегать и прыгать – это их детство и право, мы не можем их этого лишать. Мы хотим построить школу, но денег на это нет. Мы обращались на государственном уровне за помощью, но нам было отказано в средствах, сказали, что школы в районах не заполнены», – поделилась она.
Помимо всего прочего, матушка Еротиида поддерживает науку и искусство. «У нас есть научно-исторический отдел, который я поддерживаю с самого основания монастыря. Я платила ученым, и они искали материалы во всех архивах страны о нашем монастыре. В медицинском центре мы хотим поставить только современное оборудование, а врачи должны быть только высококвалифицированными. А к искусству я неравнодушна с самого детства. В Евангелии говорится, что таланты надо развивать. У кого-то он один, у кого-то пять, а у кого-то десять. Мы все должны развивать то, что дал Господь. В каждом человеке есть добро, есть свой талант, своя индивидуальность и красота», – подчеркивает настоятельница.
Ушла в монастырь. Жизнь и будни женской обители глазами корреспондента «ВМ»
Екатерина Гончарова
После великих православных праздников, корреспондент «ВМ», задумавшись о смысле жизни и о том, как люди приходят к Богу, отправилась в Свято-Никольский Черноостровский монастырь, что близ реки Лужа на границе Московской и Калужской областей. Чтобы узнать, через какие испытания приходится пройти женщинам, желающим поступить в монастырь, я стала на три дня простым трудником. Так называют мирян, которые получают здесь работу за еду и кров. Это первое испытание для тех, кто желает остаться в монастыре навсегда. К слову, проходят его далеко не все.
О ЧЕМ МОЛЧАТ МОНАХИНИ
День первый. В главном соборе монастыря водопровода нет. Чтобы набрать воды для уборки и мытья полов в храме (мое первое послушание), обычно монахини отправляются в погреб — он в жилом корпусе по соседству. Пологая длинная лестница ведет вниз и кажется бесконечной. В самом углу обложенной белым кафелем крохотной комнатушки— заветный кран с водой.
— Подходите ближе, не бойтесь, — послышался женский голос.
Это — монахиня Иеронима в черном подряснике. Бережно, не торопясь, она наполняет ледяной водой прозрачные цветочные вазы для украшения храма. Мое неожиданное появление сестру отнюдь не смущает: к трудникам, вроде меня, здесь давно привыкли.
— А других выходов из погреба нет? — привыкшая к комфорту цивилизации, интересуюсь я. Подниматься с тяжелыми ведрами обратно по лестнице ой как не хочется.
— Нет, — пожимает плечами сестра.
Ничего не поделать — по той же длиннющей лестнице направляюсь наверх. Дорогу осилит идущий, крутится в голове. Бежать от трудностей в монастыре глупо. И не для этого я приехала сюда.
Вечереет. Январское морозное небо зажигается первыми звездами. Здесь, в этом неспешном мире, на появление в темном небе звезд внимание обращаешь как-то пристальнее. Из-за деревьев, что за стеной монастыря, показались клубы дыма — местные растапливают в своих домах печи. С наполненными до краев ведрами пробираюсь через высокие сугробы в сторону Никольского собора, где меня поджидает инокиня Силуана.
— Вот и помощница подоспела, — обращается ко мне инокиня Силуана. На вид ей не больше 30. Грация, стройная фигура — точно бывшая балерина, думаю.
Никольский собор наполнен благоуханием афонских масел и мирры. У иконы святителя Николая теплится лампадка. Вечернюю службу давно отслужили: кроме меня и сестры Силуаны, в соборе ни души. На часах 21:00. Беру тряпку, ведро и щетку.
Моя наставница остается внизу, а я поднимаюсь наверх, под самый купол. Клирос (место, на котором во время богослужения находятся певчие и чтецы) — огромен. По краям расставлены стулья — для пожилых монахинь. На деревянном столике в углу — псалтырь и ноты.
Летопись Свято-Никольского Черноостровского монастыря насчитывает не один хор. Но нынешний хор — особенный. Византийский распев, которым сестры исполняют церковные акафисты — большая редкость не только в столице, но и в России. Учились этому сестры в Греции, у знаменитых афонских святогорцев.
В дни больших праздников здесь не протолкнуться: все сестры обители, а их ни много ни мало 108 (это монахини, инокини, послушницы и схимницы), собираются за праздничной божественной литургией.
Управившись в Никольской церкви, перемещаемся в соседнюю — церковь Корсунской иконы Божией Матери. Это большой светлый храм в форме базилики, иконостас которого украшен деревянной резьбой.
Послушание проходит в полном молчании. Говорить за работой не принято. Друг с другом сестры тоже разговаривают редко. Я наконец решаюсь начать разговор.
— А если, как говорится, накипело, кому плачетесь? В подушку? — интересуюсь у сестры Силуаны.
— Все печали и радости открываем только одному человеку — нашей матушке игуменье, — неохотно поясняет сестра. — А при поступлении в монастырь всю жизнь от рождения рассказываем ей.
Наверное, этот вопрос ей задавали десятки раз — родственники, соседи, друзья.
— Чтобы быть ближе к Богу, — отвечает она. — Но причины ухода у всех разные.
— Что же побудило именно вас? — не отстаю я.
— Ненависть ко всему мирскому! — не раздумывая отвечает она.
Вот это да! Разве монах может ненавидеть? А как же любовь, о которой говорил Христос?
— Монах ненавидит грех. А в миру греха, отравляющего душу, особенно много, — вздыхает молодая монахиня.
— Что требуется от верующего, чтобы поступить к вам и быть ближе к Богу?
— Двери в монастырь открыты для всех, — смиренно объясняет насельница (так называют тех, кто постоянно живет в монастыре). — Николая, матушка игуменья, старается никому не отказывать. Обычно в монастырь приезжает много паломников. Живут бесплатно, трудятся на общих монастырских послушаниях, посещают храм. Некоторые остаются насовсем.
— А бывали случаи, когда сестры все бросали и сбегали из монастыря?
Сестра Силуана не отвечает и указывает рукой на масленый подсвечник, как бы намекая, что пора приниматься за работу. Разговор окончен. Приходится подчиниться. Хотя в другом месте непременно начала бы спорить. Но не в этот раз. Не здесь. Не с этим человеком. Монастырь — это особый мир, в котором своя жесткая иерархия.
Трудники подчиняются послушницам. Те в свою очередь во всем должны следовать указаниям монашествующего клира. А сами монахини находятся в непосредственном подчинении у настоятельницы монастыря — матушки Николаи. Еще здесь есть специальная должность — благочинная. Это правая рука настоятельницы. Говоря по-офисному, заместитель директора. Как выяснилось позже, все задания ко мне «прилетали» от благочинной сестры Серафимы.
ЖИЗНЬ ОБИТЕЛИ
Утро в монастыре, как всегда, началось с первыми лучами солнца. Смотрю — на территории монастыря оживленно. По заснеженным дорожкам сестры спешат в Никольский храм на общую молитву. Затем наступает черед келейного правила — каждая сестра молится в своей келье. В 9 утра Божественная литургия. В ней принимают участие все: монахини, послушницы, трудники, прихожане.
Только в 11:30 во всем монастыре первая трапеза! Монахини едят отдельно — в сестринском корпусе. Во многом оттого, что их трапеза разительно отличается от трапезы трудников. Меню у всех одинаковое, а вот отношение к еде — разное. Сестры называют трапезу не иначе как продолжением Божественной литургии. Перед вкушением пищи они поют благодарственную молитву за дарованные Господом хлеб и соль.Мясо в монастыре не едят.
В праздничные дни на стол подается рыба. Зато в меню всегда имеется широкий выбор молочных продуктов: молоко, творог, сыр. Монастырское хозяйство насчитывает 16 коров: черно-пестрых, швицких, сычевских и голштинских пород. Рядом с коровником сестры держат свой маленький молочный цех: здесь они собственноручно катают сыры, настаивают ряженку, пекут сырники и оладьи.
С 12:00 до 16:00 сестры трудятся на послушаниях. Монастырские послушания меняются. Проснувшись утром, сестра никогда не знает, какой фронт работы ей доверят на этот раз. Летом большую часть времени сестры проводят на огородах: выращивают помидоры в теплицах, саженцы. Зимой трудятся в мастерских: шьют богослужебную одежду, вышивают иконы, расписывают храмы.
В 17:00 в монастыре начинается всенощное бдение. Для каждой монахини богослужение — центральное событие дня. Ни одна расписанная фреска, ни одна искусно вышитая икона не сравнится по степени значимости с молитвой.
Последний прием пищи в монастыре в восемь вечера.
С 23:00 до двух часов ночи в монастыре совершаются закрытые ночные богослужения. Посетить такую службу можно только с разрешения настоятельницы монастыря.
Но не в эти дни — сейчас, когда я здесь, в святочные дни ночные службы не идут. На таких закрытых ночных службах сестры молятся о мире (в том числе и на Украине, просят Бога о здоровье близких).
— Иногда может сложиться впечатление рутины: служба, трапеза, послушание. Опять служба, трапеза, — рассуждает послушница Мария. — Но это не так. Один афонский старец сказал: «Нужно начинать свой день так, как будто ты пришел в монастырь только вчера». Сестры обители неукоснительно следуют этому наставлению.
Послушница Мария, кажущаяся женщиной в возрасте, на деле оказалась моей ровесницей. Кроткая, смиренная, с чуть сгорбленной спиной Мария несет послушание в просфорне: печет хлеб и просфоры для богослужения. Оказалось, она, как и я, по профессии журналист. Но о жизни до монастыря вспоминает неохотно.
— А телевизор у вас есть? — задаю свой вопрос, понимая, что он тут звучит странно.
— Нет, телевизор сестры не смотрят, — равнодушно отвечает Мария. — Не душеполезное это занятие.
Один на весь монастырь телевизор стоит в монастырской библиотеке. Впрочем, в монастыре среди бела дня присесть посмотреть телевизор просто некогда. Все привезенные мною книги так и остались неоткрытыми. Весь мой первый день занят до самого вечера.
ОТЦЫ И ДЕТИ
День второй. В отличие от монахинь я проснулась в восемь утра. Проснулась с трудом после вчерашнего послушания и к девяти тороплюсь на утреннюю литургию. Тем временем сами сестры — как новенькие.
На их светлых лицах — к слову — ни следа усталости. После службы иду на трапезу. Страстно хочется горячего кофе. Но монастырское меню бодрящего напитка не предполагает. Только чай (и то — зеленый) или морс.
К нашему приходу стол уже накрыт. Дымятся картофель, гречка, рыбные котлеты, просто сервированы овощной салат с сыром и оливками, монастырский творог, хлеб и фрукты. А аппетит такой, что сама себе изумляюсь. Но, конечно же, держусь скромно.
Компанию за столом мне составляет Владимир. Он отец одной из послушниц: 56-летний мужчина уроженец Белгорода. Его келья напротив моей, он живет в архиерейском домике. Обычно в нем селят особых гостей и родственников. Удобства — как в хорошей гостинице. Разговор складывается сам собой. Я узнала, что Владимир приезжает в монастырь третий год подряд: скучает по дочери. Она здесь послушница, ей 27, зовут Таня. В монастыре девушка занимается росписью.
— Жизнь монастыря всегда была окутана массой тайн и загадок, — рассуждает Владимир. — А заблуждений и предрассудков вокруг «отрекшихся от благ мира» еще больше. Мол, в монастырь уходят старики замаливать грехи молодости.
— А что на самом деле?
— Моя дочь ушла в монастырь в 25 лет, — рассказывает Владимир. — Она у меня красивая, умная. От женихов отбоя не было. Помню, как ухаживал за ней один предприниматель. Человек хороший, не бедный. И вроде бы любовь у них была…
— И что же — он встретил другую? — допытываюсь я.
— Что вы! Нет! В один прекрасный день поехала дочурка, что называется, за компанию с подругой, погостить на недельку в монастырь. Да и осталась здесь насовсем. Поначалу мы с женой пытались ее отговорить. Очень пытались! А она возьми и спроси в лоб: «Папа, ты хочешь, чтобы я была счастливой?» А какой же отец не желает счастья своему ребенку? Мы смирились.
А вот у другой приезжей, Антонины (она из Москвы), смириться с уходом в монастырь единственной дочери не получилось. Ей и сейчас не по себе. Хотя с того дня миновало уже пять лет, но женщина в тайне продолжает надеяться, что «дочь в конце концов одумается и вернется в мир».
— Жизнь проходит мимо, — говорит она с грустью в голосе. — Сейчас Катеньке 25. Еще ведь замуж может успеть выйти, внуков нарожать. А вместо этого моя красавица пасет скот, чистит коровник.
Дочь Антонины оказалась миловидной и приветливой. Ее широкая улыбка и добрые большие глаза излучают радость и гармонию. Для себя Катя твердо решила — ее дом здесь. От других послушниц я узнала, что Катя была больна неизлечимой болезнью. С этой бедой она и пришла в монастырь. Врачи предрекали ей скорый конец. За нее стали молиться, что называется, всем монастырем. Вымолили. Болезнь отступила.
Я ПРОЗВАЛА ЕЕ АНГЕЛОМ
Мой третий, предпоследний день в монастыре оказался самым тяжелым. Но об этом позже. Из всех монахинь монастыря мне почему-то больше всех запомнилась сестра Филарета. На вид монахине не меньше сорока, а огромные серые глаза выдают в ней очень энергичного человека. Я прозвала ее ангелом. Филарета буквально спасла меня от «смерти». А дело было так: вернувшись после трапезы в келью, обнаружила в двери записку. А в ней: «Вас благословили гладить белье. Гладильная доска и утюг напротив». Думаю, видимо, своими вопросами я так всех здесь замучила, что со мной решили общаться письменно — с помощью посланий. Вхожу в соседнюю келью, где лежит целая гора пододеяльников и полотенец.
Приступаю к послушанию. Спустя два часа глажки от усталости перед глазами запрыгали черные точки, а гора белья при этом не уменьшается. Стало очень тяжело: и физически, и душевно. Тут и входит сестра Филарета с электрическим утюгом в одной руке и складной гладильной доской в другой. Когда вместе — дело, само собой, спорится. Час спустя глажка почти завершена. Узнав, что я журналист, она спросила.
— О чем вы будете писать?
— О том, чем и как вы живете, как отдыхаете, что едите.
— Так это самое неинтересное, что есть в нашей жизни, — усмехается сестра Филарета. — Какая, в сущности, разница, что ты ешь?
— А что же тогда интересно?
— Людям должно быть интересно узнать, как мы молимся, например, — поясняет монахиня. — А вообще.
Сестра задумывается. Ее взгляд останавливается на моем мобильном телефоне, с которым я не расстаюсь даже здесь.
— Некоторые в миру считают нас. странными. Люди всерьез полагают, что мы живем, как в тюрьме. А на самом деле монастырь- это сад для души и тюрьма для греха, а мир, наоборот: для греха в миру — раздолье.
Потом я долго размышляла над словами монахини. Мне хотелось и поспорить, и согласиться с ней одновременно. А впрочем, несмотря на очевидные трудности, быть в монастыре мне понравилось. Размеренность, возможность побыть наедине с самим собой, без спешки и суеты — разве не этого так не хватает каждому из нас? В день моего отъезда у меня состоялось знакомство с настоятельницей — игуменьей Николаей. В истории современного монашества — она во всех смыслах личность легендарная. Достаточно сказать, что эта сильная мужественная женщина в начале 90-х, не побоясь взять на свои хрупкие плечи ответственность, создала первый в России православный приют для девочек, насчитывающий сегодня 50 сирот. Разговор наш длился всего несколько минут. За моей спиной за благословением к матушке выстроилась очень длинная очередь. Но за эти недолгие минуты мудрая монахиня успела прочитать в моих глазах всю гамму чувств: благодарность, восхищение, удивление и в то же время смятение, ощущение недосказанности.
— Спасибо, что вы трудились здесь, с нами. Вы получили урок монашеской жизни. Благослови вас Господь, — сказала мне игуменья на прощание.
И мы расстались. С оговоркой с моей стороны, что однажды я обязательно вернусь сюда вновь.
ОБ АВТОРЕ