Фскн горжусь что служил
«На бандитов я могу положиться больше, чем на систему» Бывший оперативник российского Наркоконтроля — о самых романтичных и грязных сторонах своей работы
Фото: Геннадий Хамельянин / ТАСС
Они одинаково свободно чувствуют себя и в полицейском участке, и в наркопритоне. Они умеют добыть информацию так, что вы даже не догадаетесь, с кем говорили. Внедренцы, агентуристы или просто опера — самая интересная часть этой работы всегда остается за кадром отечественных сериалов, потому что их методы далеко не всегда согласуются с буквой закона. О темных и светлых сторонах своей работы, о чувстве долга и дружбе с преступниками «Ленте.ру» рассказал бывший оперативник Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков (с 2016 года — Главное управление по контролю за оборотом наркотиков МВД России).
«Нас научили профессионально врать»
Я кадровый офицер МВД. Жил в небольшом провинциальном городе. В нашей семье (дедушка — член-корреспондент Академии наук, бабушка — учительница, мама — учительница, папа — заслуженный учитель физкультуры) все считали, что и я пойду по этому пути, но меня всегда привлекала армейская и полицейская романтика, с детства увлекался детективами.
Как-то к нам в школу приехали из университета МВД Санкт-Петербурга — набирали тех, кто хорошо учится и у кого хорошие показатели в спорте. Так я попал на оперативный факультет.
Тогда как раз шла вторая чеченская война, поэтому нас параллельно готовили к боевым действиям: тактико-специальная подготовка, ведение службы в условиях контртеррористических операций.
Работать я начал в разведке. Еще в университете стал штатным негласным сотрудником МВД.
Даже на свой выпуск не попал, просто написал доверенность на диплом и уехал служить
Для всех знакомых у меня была легенда, согласно которой я уволился из органов внутренних дел. Когда все друзья были в офицерских погонах — я ходил по гражданке.
Фото: Дмитрий Духанин / «Коммерсантъ»
Разведподразделения стары как мир — они были еще в царской России и, думаю, до нее. Я проходил службу в подразделении оперативной установки.
Оперативная установка — это в том числе некий залегендированный опрос по месту жительства фигуранта дела. К примеру, есть преступник или человек в розыске — мне надо выяснить его местонахождение, установить его связи, но так, чтобы никто из опрашиваемых не подумал, что им интересуется полиция.
Под это разрабатывают различные легенды, готовятся документы прикрытия. По сути нас научили профессионально врать. Смысл работы — прийти, «навешать лапши» и получить информацию. Самый простой способ что-либо разведать — прикинуться, что ищешь друга.
Фильм «Место встречи изменить нельзя» — был нашим учебным фильмом. Мы пошагово разбирали действия Глеба Жеглова, начальника оперативной бригады отдела по борьбе с бандитизмом. Например, разговор со стариком, у которого надо узнать точное время преступления.
Жеглов: Точно вчера, а не на днях? А время сколько было?
Старик: Не знаю, часов нет, ни к чему.
Жеглов: А как на работу ходите?
Старик: С петухами. И радио.
Жеглов: А что оно играло, когда вы Груздева встретили?
Старик: Так футбол передавали!
Жеглов: Так мы с вами болельщики. Какой тайм-то был?
Старик: Не занимаюсь.
Жеглов: Ну моментик. Гринев проходит по центру, бьет по воротам…
Старик: А, так футбол к тому времени уж кончился!
Жеглов: Начало в 17, плюс два тайма по 45 минут, еще 15 минут. часов в 7 вы его встретили?
Старик: Похоже так.
Выделить нужный источник, выстроить диалог так, чтобы, спрашивая про одно, получить информацию о другом, — это часть методологии. Приемы постоянно меняются и становятся сложнее. В работе есть множество психологических нюансов, но через год я понял, что это все-таки не мое.
«В фильмах ключевая фигура — следователь»
Не все понимают разницу между следователем и оперативником. Во многом в этом виноват кинематограф. В сериалах следователь бегает с пистолетом, задерживает преступника, а потом он же передает дело прокурору.
В современных реалиях — он лишь процессуально оформляет то, что наработали оперативники.
Я принимаю решение, какие материалы предоставить следователю, а какие — нет. От этого зависит и квалификация дела, и судьба его фигурантов
Могу засветить свой источник информации, а могу этого не делать. Могу указать на соучастника, а могу его отпустить, если другие фигуранты промолчат. Могу рассекретить телефонные переговоры, а могу этого не делать, если люди и так признались. Таких нюансов много.
Я не умаляю работу следователей. Есть среди них спецы, которые умудряются грамотно проводить следственные действия, для которых тактика допроса — не пустые слова — они готовятся к очным ставкам. Но глобально — основная махина расследования дела ложится на оперативника.
Но вот парадокс: в управлении наркоконтроля у нас было семь служб, то есть, условно, 100 оперов на город-миллионник. Всего в штате около 1000 человек — и вот 100 человек ездят, задерживают наркоманов, а остальные 900 — это оформляют.
«Всем абсолютно ***** [все равно], как ты там»
Оперативник может получить информацию несколькими способами: через технику, от агентуры или будучи внедренным. После техники, внедрение — самый удобный способ. Ты контролируешь ситуацию изнутри, знаешь, на что обратить внимание. Если была встреча — быстро срисовал номера или приметы человека.
В зависимости от цели внедрения разрабатываются план и механизм работы. Любая проверочная закупка — тоже внедрение. Агент подводит тебя к человеку, ты его разбалтываешь, играешь роль покупателя, берешь наркотики.
При этом внедрение — не всегда реализация.
Я помню, приехал в Санкт-Петербург, и у меня был шок, когда мы просто наблюдали за сделкой, где продавался килограмм наркотиков
Зато тогда мы смогли установить места хранения, места передачи, действующих лиц, а потом задержали людей, параллельно вынося склады и пресекая каналы. В итоге вместо килограмма — изъяли условно сто. Такое наблюдение и внедрение в группу может занимать несколько лет.
Законодательно все это никак не закреплено — делается на свой страх и риск и далеко не по методологии. Например, нам всегда вбивали: самое важное при внедрении — это безопасность внедренного сотрудника. А на самом деле всем абсолютно ***** [все равно], как ты там — отзвонился, что пришел, и хорошо.
Фото: предоставлено героем материала
У моего товарища как-то завязалась драка с наркоторговцем — и оба вылетели из окна шестого этажа, причем на оперативника упал тот, кого он задерживал. Товарищ весь переломанный был. Кого-то машиной придавило к дереву, кто-то лишился на задержании глаза. Меня самого тащили на автомобиле через весь двор. Жести хватало. Каждое внедрение и задержание — это всегда дикий всплеск адреналина. К этому невозможно привыкнуть.
«Провал — надо изымать кокаин»
Через какое-то время звонит агент и говорит, что один чеченец готов продать полкило. Докладываю начальству, спрашиваю: «Будем брать?» Мне отвечают: «Да-да, конечно».
Мой агент приболтал чеченца на сделку из рук в руки. В таких случаях деньги всегда просят вперед. Он договорился, что нам надо показать продавцу «лям» [миллион рублей], — тот убедится, что деньги есть, привезет товар, а тут мы его «хлопнем».
Фото: предоставлено героем материала
Я снова прихожу к руководству и говорю:
Они подумали, подумали, говорят — не, денег все-таки никто не даст
Приезжает чеченец, забирает карту, привозит полкило кокаина, и мы забираем его под белы рученьки. Начальники, конечно, довольны.
«Даже криминалитет тебя должен уважать как личность»
Самое важное в работе опера — отвечать за слова, каким бы подлецом ни был твой оппонент и какими бы ни были ваши отношения. Этому учит работа в маленьком городе, где я и начинал. Здесь, если ты не выполнил, что обещал — слух пройдет моментально, и больше ты просто никого завербовать не сможешь.
Даже криминалитет тебя должен уважать как личность и человека слова. Для этого порой нужно идти на принцип. Как-то я задержал человека, мы с ним договорились, что он сдаст мне некоторые моменты, пойдет на мероприятия, а я напишу за него ходатайство в суд, и мы постараемся получить условное. Ударили по рукам, он выполнил обязательства: дал признательные показания по ряду эпизодов, поучаствовал в оперативно-разыскном мероприятии, помог задержать людей.
Я пишу ходатайство, приношу его начальнику, чтобы он передал на подпись генералу. Начальник смотрит на меня, сминает его и кидает в урну. Я на него смотрю: «Не понял».
Он говорит: «Ты на меня *** [болт] положил — у тебя бумаги не подписаны, дела не подшиты, вот и иди лесом»
У опера, который работает в поле, как правило, куча проблем с бумагами. У меня был полный бардак в сейфе и делах оперучета. У нас огромное количество бумаг нафиг не нужных, но при этом — с кучей секретных штампиков и пунктиков.
Но какое отношение человек, который выполнил свои обязательства, имеет ко мне? У нас есть дисциплинарные взыскания и прочие меры воздействия на сотрудников.
У задержанного — двое детей, он все условия выполнил. Я понимаю, что без ходатайства он сядет. Ухожу в кабинет, пишу рапорт на увольнение, даю начальнику и ухожу. Он ставит на рапорте свою резолюцию — уволить по статье за несоблюдение условий контракта. Говорю: «Ну ***** [все равно], не хочу в такой помойке работать».
Пришел заместитель, спросил, в чем дело. Я объяснил ему ситуацию, он согласился, что это не дело, и они с начальником решили, что я должен сам идти к генералу подписывать ходатайство. Утром я пришел, все рассказал. Он спросил: «Человек нужен?» Говорю: «Да, еще пригодится» — и генерал все подписал, а человек получил шесть лет условно.
«Ценного агента можно даже от уголовной статьи отмазать»
Как правило, крутой агент, который входит в серьезную группировку, даже не оформляется (на него не заводятся агентурные дела), потому что в случае утечки его жизни будет угрожать опасность. Я общаюсь с ним, получаю от него сообщения, но провожу информацию от какого-то левого лица, как сказали бы в экономике, от «агента-номинала».
Вообще отношения с информаторами — отдельная тема. Идейных агентов сейчас крайне мало, в отличие от советских времен. Теперь любые отношения оперативника и агента — это или материальная заинтересованность (ее практически нет, потому что денег на это не выделяют), или товарищеские отношения, или ситуация, когда агент видит в тебе покровителя.
Фото: Сергей Михеев / «Коммерсантъ»
Из-за последнего оперов часто обвиняют в крышевании. Де-юре ты действительно идешь на должностное преступление, а де-факто — оказывая мелкую услугу (красивый номер, отмаза от участкового), создаешь ощущение покровительства, и человек за это тащит тебе информацию, которая глобально будет для общества намного важнее.
Ценного агента ты можешь даже от уголовной статьи отмазать, и не потому, что ты такой коррумпированный. Просто то, что он делает и что еще может сделать, помогая органам, — намного важнее и серьезнее, чем то, что он совершил.
В крупных городах агент часто пытается отблагодарить оперативника за помощь, отказываются от этого немногие
Бензин, обучение агентов, мобильная связь — никто оперативнику это не оплачивает. Я дома трое суток не появляюсь, питаюсь в кафе или подножным кормом, а еще есть семья, которую нужно обеспечивать.
Я знаю честных людей, которые отказываются от денег. Их можно пересчитать по пальцам, и на самом деле без боли на них смотреть невозможно. Если подполковник с медалью «За заслуги перед Отечеством» копит на вещи ребенку — ты его, конечно, уважаешь, но возникает вопрос — это как возможно вообще?
«Каждому доводилось оступаться»
Опер — это человек, который во всех серых и черных зонах должен чувствовать себя, как рыба в воде: прийти в питейное заведение, нажраться с каким-то алкоголиком, но разведать кучу полезной информации — это тоже часть его работы.
Оперативник всегда находится в каком-то дерьме, он видит всю грязь общества и постоянно в ней копошится. Но многие думают, что он должен быть в белой рубашке, чистый и невинный, сидеть в кабинете, а все говно пусть протекает мимо и само разгребается.
Фото: предоставлено героем материала
О том, сколько грязи и нарушений есть в нашей работе, — говорят и пишут постоянно, но и романтики все-таки было много. За семь лет в ФСКН мне приключений хватило на всю жизнь. Во многих подразделениях было спокойнее — у нас же на неделе могло быть пять-шесть задержаний.
Меня как-то спросили, как ты не боишься, лезешь же один вечно? Я задумался и понял, что когда начну бояться — тогда и уйду. Когда ты на деле — страха нет, ты просто делаешь свою работу.
Думаю, самое важное для опера — понимать, что от тебя зависит судьба человека. Мне всегда было жалко закрывать тех, кто попался первый раз.
Если человек — дурак, то заедет снова, а сразу ломать ему напрочь жизнь — как-то не очень
В конечном итоге, все мы люди, каждому доводилось оступаться. Хотелось бы, конечно, не совершать плохие поступки, но всем свойственно ошибаться и совершать вещи, за которые стыдно. Но если ты о них помнишь и стараешься совершать больше хорошего, то, наверное, правильно живешь.
У меня огромное количество друзей живет за рамками закона, но это действительно мои друзья. Мы близки по каким-то душевным моментам — возможно, чувство локтя, поддержки.
Помню, я как-то позвонил человеку, говорю, нужно срочно встретиться. Он сразу: «Все нормально? Ты скажи, мы сейчас 30-40 человек приедем, с оружием». Я ему говорю: «Да успокойся, поговорить просто надо». Но в этот момент я осознал парадокс ситуации — на бандитов я могу положиться больше, чем на нашу систему и ее структуры. Если меня будут забивать на улице, то они скорее приедут, чем некоторые мои коллеги.
В 2016 году ФСКН была расформирована. Многие оперативники остались без работы, а кто-то даже попал за решетку. О том, каково бывшему оперу оказаться в одной камере с теми, кого он сажал, — читайте во второй части.
Беседа с бывшим сотрудником ФСКН (ч. 1)
На протяжении чуть боле десятка лет в нашей стране функционировала Федеральная служба Российской Федерации по контролю за оборотом наркотиков. Деятельность этого мощного ведомства обросла мифами и легендами. Но так или иначе, большинство сотрудников исправно пытались бороться с наркотическим злом, которое сегодня очень крепко сковало наше общество по всем фронтам.
На откровенный разговор согласился бывший сотрудник этого ведомства.
Привет. Расскажи, какими судьбами ты оказался в ФСКН? Как ты сделал свой выбор профессии?
Ну а тут формируется отдельный, самостоятельный государственный комитет по контролю за оборотом наркотиков, в котором будет все свое, начиная от следствия и ЭКЦ, и заканчивая техническими и поисковыми подразделениями. Причем формируется по прямому волеизъявлению Верховного.
Все тогда в 93 году указывало на то, что Госнаркоконтроль должен развиться в спецслужбу с широкими возможностями, и достаточно радикальными методами (по образцу Рушайловских УБОПов,только круче). Поэтому на тот момент выбор был очевиден.
Чем принципиально отличалась, на твой взгляд, работа ФСКН от органов внутренних дел на направлению противодействия обороту наркотиков?
Тут вот однозначно можно сказать только в общих фразах. Безусловным плюсом было что служба была самостоятельной и самодостаточной. Как выше уже сказал, прямая вертикаль, свое следствие, свои эксперты, свои секретные службы и свои подразделения обеспечения.
Причем все это было достаточно компактно. Мне как оперу не составляло проблем даже к генералу с каким то вопросом обратиться, а уж на уровне руководства все вопросы решались намного оперативнее, чем в МВД. А если говорить по работе, то разные периоды были, разные руководители, разные течения надводные и подводные.
Какой-то период ничем не отличалась, но сам факт наличия двух, а от случая к случаю и трех конкурирующих структур (ФСКН, МВД, ФСБ), сильно осложнил наркоторговцам жизнь. Повторюсь, для МВД и конторы, линия наркотиков была больше средством, чем целью. Да и в ФСКН время от времени кое-кто вступал в договорные отношения с наркоторговцами, для достижения тех или иных результатов.
Только вот жизненный цикл этих отношений становился все короче, а последствия для договорившихся сторон все печальнее. И последствия эти прилетали со стороны службы, не поучаствовавшей в каждом конкретном соглашении, что было очень плачевно для наркоторговцев и очень замечательно для оперативной обстановки и в сфере незаконного оборота наркотиков, и в сфере коррупции по этому направлению.
А так моим надеждам 2003 года так и не суждено было сбыться, вырасти в спецслужбу ФСКН не дали, отчасти сами руководители ФСКН, отчасти другие службы, не желавшие конкуренции, по- этому ФСКН долго искал свое место под солнцем, и как мне видится нашел его где-то уже в последнюю пятилетку своего существования.
Когда сбыт из рук в руки окончательно умер, МВД, основной задачей которых являлось выявление тяжких, особо тяжких справлялось старыми методами, основанными в основном на получении информации из преступной среды, а у нас котировались только групповые формы, которые резко ушли в Интернет, и нам пришлось нырять за ними в мир айпи адресов, банковских переводов и криптовалюты.
На борьбу со злом были брошены многие ведомства: ФСКН (до упразднения), МВД, таможня, контора. Но по факту мы не видим заметного улучшения ситуации. Процент наркопотребителей растёт, что наносит непоправимый вред нашему обществу. Как думаешь, почему так обстоят дела?
Количество опиойдников и спрос на наркотики этого класса существенно снизился. Из последних тенденций, снизили поступление наркотиков из за рубежа. Получили существенное повышение ценника на канабиойды и практически полное исчезновение на рынке сырья для производства спайса. Конечно барыги на месте не стоят, ответом стало возникновение неимоверного количества подпольных лабораторий на территории РФ, главным образом в Подмосковье, развитие гроувинга. Но ничего страшного я в этом не вижу. Есть методы, как с этим справляться, и думаю, это гораздо проще, чем перекрывать международные каналы.
Другое дело что в погоне за героином дружно проморгали химию. Дживиаши не могли запретить года полтора-два. И все это время они продавались в открытую и легально, в палатках, кальянных, кафе. Потом с солями история повторилась. Вот в это время мы получили изначально неконтролируемый рост потребления, и дали барыгам заработать огромные деньги. Именно в этот период наркотики стали доступны каждому желающему их приобрести. А потом, получив и развив этот рынок, они уже не стали сдавать позиции и пустили заработанные капиталы в собственную безопасность.
Сначала пошли по пути разработки аналогов наркотиков, которые действовали идентично, а чаще и намного жестче известных, но не попадали под запрет, потом стали разрабатывать схемы реализации наркотиков через Интернет. Собственные сервисы, сайты, хостинги и площадки. Это сражение мы тогда проиграли, или вернее проспали. И то что сейчас имеем, это последствия.
Но это не значит, что мы проиграли войну. А так да, в целом в сфере противодействия наркотикам куча проблем, которые не дают работать эффективно. Об этом можно бесконечно говорить. И палочная система, которая практически делает невозможным взаимодействие, и территориальность, которая сильно мешает взаимодействовать регионам, даже в рамках одной службы, и кривая отчетность, и кривое процессуальное законодательство, разработанное по большей части под раскрытие и расследование очевидных преступлений, но не подходящее для работы по НОН, и еще много много чего, что зачастую делает нашу службу не во имя. а вопреки!
А возможно ли полностью победить оборот наркотиков? Или хотя бы свести его к минимуму?
Победить нет, свести к минимуму да. Чем больше будет прессинг, тем ближе к этому минимуму. И дело не столько в размере наказания, сколько в его неотвратимости. Хочешь быть наркоманом? Это твой осознанный выбор? Ок, не проблема! Но тебя поставят на учет. Причем хорошо бы что бы этот учет был в открытом доступе. Я принципиально против позиции, что наркоман-это больной человек, а следовательно и врачебной тайны никакой я не вижу тут.
Далее тебя лишат прав и водительских, и родительских. Ни на какую работу тебя соответственно тоже никто не возьмет. Поскольку ты подучетный элемент, как только у тебя на районе чего то случается, тебя будут тянуть в отдел, причем иногда за волосы и иные выступающие части тела. Такой метод, как отработка подучетного элемента как-то вот забылся последнее время, а ведь он был крайне эффективен при раскрытии общеуголовных.
Далее, не хочешь присесть за приобретение-хранение (а ты же наркоман, ты постоянно приобретаешь и хранишь!)? Давай, приноси пользу обществу единственным доступным тебе способом. Сдавай других. Причем в открытую. И пусть это будет все у людей на глазах, чтобы они могли посмотреть как ты живешь, и сделать свой осознанный выбор. Хочешь барыжить? Это твой осознанный выбор? Ну не проблема.
Вот как у цыган было, у них детей много и все по очереди барыжат. Одна барыжит, которую не жалко. Пришли, забрали посадили, на следующий день выбирают, кто следующий будет. И так круговорот цыган в природе, пол семьи сидит, одна барыжит, остальные в очереди. И это тоже наглядно должно быть, будешь барыжить, может какое-то время и поживешь красиво, но потом придется посидеть.
Конечно, даже при таких идеальных условиях будут и наркоманы, и барыги, и наркотики. Но случайных людей не будет ни в наркомании, ни в наркобизнесе. Все честно, прозрачно и наглядно. Хочешь связаться с наркотиками, не кто не сможет тебе запретить, но место твое будет на дне этой жизни. Вот тогда я думаю будет достигнут максимально возможный минимум.
Интервью с коллегой оказалось очень обширным и ёмким. Дабы не утомлять читателя, мы его разобьём на три части. Вторая и третья части беседы выйдут совсем скоро.
Работает Наркоконтроль! История взлёта и падения ФСКН
Успехи и провалы, весёлое начало и бесславный конец — в одном тексте.
Предтечей органов наркоконтроля стала Федеральная служба налоговой полиции (ФСНП). Кстати, знали ли вы, что налоги тесно связаны с половой жизнью (об этом чуть ниже)? Созданная поначалу в виде управления при Государственной налоговой службе, в 1995 году ФСНП окончательно оформилась как самостоятельное ведомство.
Запомнились налоговые полицейские постоянной борьбой за полномочия, ужасом, который наводили на предпринимателей и нестандартной работой в медиапространстве (коим тогда являлся, главным образом, телевизор). Вот один из её рекламных роликов (SMM-щики, учитесь):
Работали налоговики с нехарактерным для правоохранителей тех времён рвением. Уголовные дела, бесконечные проверки — бизнес очень не хотел стать предметом повышенного внимания службы. Стоит отметить, что в условиях хаоса и неразберихи России девяностых, финансовая дисциплина для предпринимателей была далеко не самым важным аспектом деятельности. Не платить налоги и сборы, уходить от них при помощи «левых» схем и не «выползать» из тени для того времени являлось чем-то обыденным.
Дабы наполнить и так зияющий дырами бюджет, государство создало соответствующий орган. На протяжении всей своей истории ФСНП набирала силу. Если поначалу в сферу её компетенции входило лишь 2 статьи УК РФ, то к моменту упразднения уже 53. Штат вырос с 12 тысяч до 50 тысяч сотрудников, была создана собственная Академия для обучения будущих фискальных полицейских, также служба получила возможность прослушивать телефонные разговоры и читать почту граждан.
Собираемость налогов ощутимо выросла, в этой части работу ФСНП признавали эффективной, она многократно окупала свой бюджет. Стоит сказать, что налоговики любили устрашающие акции, каждый третий выезд к мирным бумагомарателям сопровождался службой физической защиты, которая устраивала «маски-шоу» и доводила предпринимателей и сотрудников до сердечного приступа. К слову, однажды беременную жену влиятельного олигарха Лисовского заставили около часа стоять лицом к стене с поднятыми за головой руками.
Однако, с приходом к власти Путина приоритеты внутренней политики стали меняться. Новая команда в Кремле рьяно взялась за восстановление лежащей в руинах экономики и одним из принципиальных моментов стал инвестиционный климат. Проверки по поводу и без, постоянные доначисления и бесконечное давление никак не способствовали улучшению этого климата.
Помимо этого, если раньше естественные монополии в нефтегазовой сфере воспринимались Кремлём как неподконтрольные структуры под управлением кучки «зажравшихся» олигархов, то после расстановки своих людей монополисты стали экономической опорой новой власти. А у ФСНП, например, были конфликты с «Лукойлом» и «Газпромом».
Всё это вкупе с конкуренцией с МВД (чему там были совсем не рады) и постоянным стремлением руководства службы «нарастить» свои полномочия, привело к решению упразднить налоговую полицию. Часть сотрудников перешла в милицию, а остальной личный состав и материальная база — в Госнаркоконтроль (тогда ещё при МВД).
Самое пугающее в этой ситуации было то, что наиболее активным потребителем становилась молодёжь — будущее страны. Это способствовало распространению множества заболеваний, а коррупция подразделений МВД, осуществлявших непосредственную борьбу с наркоторговлей, достигала эпических в процентном соотношении масштабов. В тот период в обществе закрепилось мнение, что сотрудники МВД вместо борьбы с наркоторговлей, занимались её «крышеванием».
Желающим собственными глазами посмотреть на происходящее тогда в стране, могут ознакомиться с документальными фильмами Евгения Ройзмана и фонда «Город без наркотиков» под названием «Оцепенение», «Золотой укол», «Нарковойны», «Наркотеррор» и другие. Предупреждаю, зрелище не для слабонервных.
Созданный в 2002 году комитет по противодействию незаконному обороту наркотических средств при МВД, уже в 2003 был преобразован в самостоятельную службу — Госнаркоконтроль России. Ещё позднее ведомство переименовали в Федеральную службу по контролю за оборотом наркотиков — ФСКН.
Становление проходило тяжело. Личный состав, набранный, первоочерёдно из бывших налоговых полицейских, явно не был готов решать задачи по борьбе с наркоторговлей. Материально-техническая база, доставшаяся от ФСНП, тоже была не лучшего качества. Кроме того, не были проработаны вопросы взаимодействия с другими ведомствами, не ясна повестка и алгоритмы работы.
Черкесов взялся за организацию работы очень активно. К 2005 году появилась наработанная агентура, была сформирована методика и принципы работы. С каждым годом статистика улучшалась, в Кремле считали деятельность наркоконтроля эффективной.
Быстро набирающее силу ведомство, однако, радовало не всех. В процессе работы стали появились сведения о том, что отдельные сотрудники милиции и госбезопасности занимаются «крышеванием» наркоторговцев. Помимо этого, происходили столкновения и в сфере разделения полномочий, силовики стали конкурировать друг с другом.
«Старшим братьям» из госбезопасности не нравилось, что за ними установлен негласный контроль со стороны ФСКН, милиция же постоянно соперничала с наркополицейскими, так как в составе МВД было своё подразделение по контролю за незаконным оборотом наркотиков — ОБНОН.
Происходящее не могло не привести к серьёзным последствиям и они не заставили себя ждать.
Началось расследование, в процессе которого под ударом оказались представители самых разных силовых структур — от МВД до Прокуратуры. Так как работа следствия постоянно тормозилась, а представители ведомств пытались направить его ход в своих интересах, Путину пришлось лично распорядиться о том, что оперативное сопровождение будет вести ФСКН, как не запятнавшая свою репутацию в «подковёрной» игре правоохранителей.
«Дело Трёх китов» было, наверное, последним эпизодом в нашей стране, когда противостояние самых разных ведомств в правовой системе получило такую огласку. Всё, что будет происходит позже, будет скрываться и замалчиваться, так что масштабы влияния силовиков можно отследить именно здесь.
Генпрокуратура изымает дело, возбуждённое в МВД — после чего своим решением закрывает его. Зато возбуждает дела на следователя Зайцева, руководившего расследованием, а также на таможенников. В итоге генпрокурор Владимир Устинов отправляется в отставку. Судью Мосгорсуда, которая рассказывает о давлении на неё председателя суда в рамках дела Зайцева, лишают судейского статуса.
Происходят убийства свидетелей, отравлен сотрудник «Новой газеты» Юрий Щекочихин, занимавшийся журналистским расследованием «Дела Трёх китов».
ФСКН же, занимаясь оперативным сопровождением «мебельного дела», накапливала всё больше информации о том, кто из высокопоставленных чиновников был замешан в контрабанде и иной противозаконной деятельности. Часть информации наркополицейские успели реализовать, в результате чего постов лишились несколько генералов госбезопасности. Ответные действия не заставили себя ждать. В 2007 году прямо в аэропорту чекистами был задержан Александр Бульбов — начальник департамента оперативного обеспечения ФСКН, непосредственно руководивший работой по «Трём китам».
Ему инкриминировали превышение должностных полномочий, незаконную прослушку телефонных разговоров и преступления коррупционной направленности.
Виктор Черкесов и сам задержанный считали это местью со стороны органов госбезопасности. После ареста Бульбова директор ФСКН публикует в газете «Коммерсантъ» статью «Нельзя допустить, чтобы воины превратились в торговцев». В ней он говорит о противостоянии спецслужб, призывает отказаться от «произвола» и соблюдать нормы внутри чекистского сообщества.
Черкесов, очевидно, надеялся привлечь внимание к происходящему, но получил совсем не тот результат, которого ожидал. Некогда ближайший соратник потерял расположение Путина, посчитавшего, что предавать огласке происходящее в системе — неправильно. Он, якобы, даже посоветовал директору ФСКН выкинуть свои статьи на помойку. Некоторые издания отмечали, что междоусобица в правоохранительной системе на самом деле была вызвана борьбой Игоря Сечина и Виктора Черкесова за влияние.
Как бы то ни было, в мае 2007 года Черкесова отправили в отставку, а через три дня главой ФСКН был назначен Виктор Иванов.
Если про предыдущего начальника говорили, что он был достаточно лояльным, то о Иванове у сотрудников сформировалось совсем иное мнение. Жёсткий, скрытный, нетерпимый к чужому мнению и весьма упрямый — такое впечатление складывалось у подчинённых. К тому же он являлся человеком старой формации, был не очень гибким, не принимал и не понимал новых методов. Также говорили, что директор любил выискивать врагов и интриговать. Впрочем, это лишь мнения отдельных людей.
Виктор Иванов, хоть и назначен был Медведевым, для Путина был тоже совершенно не чужой человек. Как и Черкесов, относился к ближайшему кругу нынешнего президента. Иванов отдал много лет службе в органах госбезопасности, работал с Путиным в петербургской мэрии, после был заместителем руководителя президентской администрации.
После назначения на должность Виктор Иванов сразу же отверг возможность того, что между силовиками в России имеется какое-либо противостояние. Уроки из ситуации с предыдущим директором были чётко усвоены. Период, когда он возглавлял службу (собственно говоря, до самого её конца), можно смело называть неоднозначным.
С одной стороны — эффективность работы, задержание крупных партий наркотиков, масштабные операции и международное сотрудничество. С другой — громкие скандалы с участием сотрудников наркополиции, невнятная политика в сфере как законного так и незаконного оборота наркотиков и подчас странные поступки директора ФСКН.
На посту главы наркоконтроля Иванов запомнился не то чтобы одиозным и эпатажным, но точно не характерным для руководителя федерального ведомства поведением.
Постоянная жажда увеличения полномочий, ужесточение «палочной» системы, предложения сеять по всей стране коноплю, потому что она полезна и вообще, помогает улучшать дороги, лоббирование системы досудебной блокировки сайтов и обвинения в причастности к отравлению полонием Александра Литвиненко — неполный список достижений второго директора ФСКН.
Если говорить о противостоянии наркополиции с МВД, то стоит отметить, что здесь, всё же, не было какого-то принципиального конфликта, отношения двух служб можно назвать конкуренцией. Эта конкуренция тоже не обходилась без жертв, но уже не таких масштабных и затрагивающих лиц не столь высокого уровня.
Количественно, если считать возбуждённые дела по основным «наркотическим» статьям, МВД перегоняло наркоконтроль. Однако, ситуация в корне меняется, если смотреть на картину целиком.
Во-первых, численность сотрудников и ресурсов у полиции была значительно выше, чем у ФСКН. Во-вторых, наркоконтроль специализировался на крупных, оптовых партиях, и, как правило, разрабатывал всю сеть от покупателя до поставщика, в то время как статистика МВД достигалась большей частью за счёт задержания рядовых наркопотребителей, выявления одноэпизодных преступлений. К тому же ФСКН налаживала, при этом, небезуспешно, международное сотрудничество в сфере борьбы с наркотрафиком.
При этом нельзя не сказать, что проводимая Виктором Ивановым политика усиления палочной системы также стала приводить к тому, что сотрудники ФСКН иной раз предпочитали поставить себе очередную галочку в статистику, не прикладывая при этом сверхусилий. Например, задержать сотрудника аптеки или «качка», решившего по случаю приобрести стероидные препараты. Всё легче, чем наркосети распутывать. Особенно ярко эта тенденция проявлялась ближе к ликвидации службы.
Кроме того, шло постоянное наблюдение и выявление коллег из другого ведомства на предмет совершения ими преступлений. Наркополицейские задерживали сотрудников МВД, те отвечали им взаимностью.
Итоговое упразднение ФСКН и переход всей наркоборьбы к МВД нельзя называть победой полицейских, так как у решения о расформировании было множество иных причин, но, конечно, постоянное подчёркивание Министерством внутренних дел своего преимущества перед наркоконтролем тоже внесло свою лепту в мнение Кремля о необходимости существования наркополиции.
Если говорить об итогах противостояния ФСКН с другими силовыми ведомствами, необходимо отметить, что никто из силовиков не получил решающей выгоды от упразднения службы, но всем точно задышалось легче. Во-первых, стало меньше контроля (больше не стоит опасаться, что тебя возьмут в разработку коллеги из другого ведомства), во-вторых, конкуренция в правоохранительной системе никогда и никого из этих самых правоохранителей не радует.
Самыми громкими успехами были, конечно, международные операции. Их было немало, они были успешными.