Хватит врать книга о чем
«Хватит врать» Филиппа Бессона: международный бестселлер выходит в России
В издательстве Popcorn Books выходит международный бестселлер Филиппа Бессона «Хватит врать» — о том, как уже взрослый писатель переносится в годы своей юности и вспоминает первую любовь. Автор телеграм-канала о гей-литературе «Pal o’ Me Heart» Дмитрий Лягин рассказывает, насколько эта история близка к биографии ее автора.
Яна Маркович, редактор Popcorn Books: Права на эту книгу мы купили уже после колоссального успеха американского издания. Мы познакомились с книгой на английском, и уже тогда она нас покорила. Но после того как мы получили перевод Алины Поповой, я обратила внимание, что на английском роман утратил текучесть, эффект «потока сознания», который автор использует на французском и который так хорошо удалось передать нашей переводчице. И в русском переводе книга открылась для меня по-новому; в процессе чтения казалось, что это и не художественная книга вовсе, а монолог незнакомца, с которым ты случайно встретился в поезде, и он решил поведать историю своей юности. Несмотря на небольшой объем, эта история первой, важной и такой мимолетной любви завораживает и не отпускает даже после прочтения.
Кто такой Филипп Бессон
Филипп Бессон — хорошо известный во Франции писатель, драматург и сценарист. Родился в маленьком городке Барбезьё на юго-западе Франции в семье школьного учителя и нотариуса. По настоянию родителей выучился на юриста и некоторое время успешно практиковал юриспруденцию в Париже. Первый роман Бессона «В отсутствие мужчин» о любви во время Первой мировой и дружбе с Марселем Прустом вышел в 2001 году и получил премию Эммануэля Роблеса — награду, вручаемую как раз за лучший дебют в литературе. Распрощавшись с карьерой юриста, в следующие 19 лет Бессон напишет еще 20 романов, героями которых станут актер Джеймс Дин, поэт Артюр Рембо и даже президент Франции Эмманюэль Макрон. Но мировую известность ему принесет изданный в 2017-м «Хватит врать» — автобиографическая история первой любви.
Филипп Бессон по настоянию родителей выучился на юриста, но потом ушел в писательство. Фото: Los Angeles Times
Что происходит в романе
Это маленький и очень французский роман: нелинейное повествование со множеством отступлений, чувственными сексуальными сценами и редкими диалогами, которые заменяют авторские наблюдения. Частично это роман воспитания (Bildungsroman) о парне из 1980-х, частично — элегическая ностальгия по родному городу, беззаботной юности и эпохе до эпидемии СПИДа, что роднит его с другим недавним бестселлером — «Назови меня своим именем» Андре Асимана.
В 1984 году в глухой французской провинции 17-летний Филипп — умный, начитанный старшеклассник и привилегированный учительский сын — замечает интерес к себе со стороны Тома, парня из той же школы, но из класса попроще, сына небогатых фермеров. Филипп засматривается на Тома, тот отвечает ему взаимностью. Они встречаются тайком в школе после наступления темноты, в сарае, в доме Филиппа, обмениваются редкими словами, подолгу занимаясь любовью, и еще не знают, что идиллия совсем скоро закончится: Филипп поступит в столичный университет, а Тома останется помогать отцу на винодельне. На фото Тома, сделанном в их последний день вместе (и воспроизведенной на обложке французского издания), «на нем джинсы, клетчатая рубашка с завернутыми рукавами, между пальцев он держит тонкий листик травы. И он улыбается. Легкой, заговорщической и (мне кажется) нежной улыбкой». (Нельзя не признать, что Бессону вообще великолепно удалось передать приметы времени: роман временами столь же визуален, как последний фильм Франсуа Озона «Лето’85».)
Во второй части романа, 30 лет спустя, взрослый писатель Филипп, сидя за столиком летнего кафе в Бордо, замечает молодого человека, поразительно похожего на любовь его юности. Филипп читает адресованное ему, но неотправленное письмо Тома и понимает, что тот тоже любил его все эти годы и что все могло сложиться иначе, будь у обоих побольше решимости. Взрослый Филипп уже наперед знает, чем закончится роман (а написан весь текст именно от его лица); трагедия расставания осталась далеко позади, его взгляд и слог сейчас более аналитические, чем в первой части, зрелые, но оттого не менее грустные. Как Эннис в «Горбатой горе» Энни Пру, он понимает, что такое чувство было лишь однажды, что так любить он больше не сможет — сердце, как всякий глубокий колодец, не бездонно.
На обложке французского издания запечатлен один из героев романа — точно так, как он описан в романе
О чем роман
«Хватит врать» написан от лица уже взрослого героя, взглянувшего на свои прожитые годы. Рассказ Филиппа не всегда последовательный, он частенько забегает вперед, обозревает годы странствий и вовлеченности в издательскую среду и гей-культуру — этим роман напоминает прозу другого популярного французского писателя Эдуара Луи. Как и Луи, Бессон придерживается левых политических взглядов, и его размышления об общественном устройстве проскальзывают при описании отношений Филиппа и Тома. В вопросах же межклассовой любви «Хватит врать» удивительным образом перекликается еще с одним известным романом недавнего времени — «Нормальными людьми» Салли Руни.
Сюжетно роман устроен довольно просто и без твистов: первая любовь, впервые разбитое сердце, сожаление годы спустя. Но такие истории в жизни встречаются исключительно часто, и в романе Бессон мастерски передает опыт и переживания юного гея: эйфорию влюбленности отягощают страх общественного порицания и усвоенная гомофобия. Филипп говорит о Тома:
«Мне понятны ужас и паника, которые он носит в себе. Я знаю, как силен этот страх, что это не просто страх быть пойманным. Это также и страх самого себя. Страх того, кто он есть».
Почему у книги такой заголовок
Заголовок романа — это слова матери Бессона, которые она повторяла ему в детстве, порицая его страсть придумывать истории. Но в этот раз, как пишет Бессон на обложке оригинального французского издания, он послушался матери и наконец-то рассказал правду. Английский перевод романа вышел в 2019 году (кстати, переводчицей была кинозвезда 1980-х Молли Рингуолд) и тоже имел громкий успех. По-английски роман называется «Lie With Me», заголовок несет двойной смысл: приглашение разделить ложе — лечь и художественный вымысел — соврать). На русском языке роману возвращено оригинальное название — «Хватит врать» («Arrête avec tes mensonges»).
Летом 2020 года должны были приступить к экранизации книги, однако пандемия отодвинула планы на неопределенный срок. Чуть позже, в октябре в лионском Théâtre du Point du Jour с успехом прошла театральная постановка романа
Это автобиографичный текст?
Пусть у автора и его героя, которого тоже зовут Филипп, много общего — от происхождения до литературной карьеры, — Бессон то и дело признается, что придумывает сцены, изменяет воспоминания и добавляет художественной вольности в мемуары — прием, характерный для автофикшна.
Стилистически роман близок — Бессон этого не скрывает уже в эпиграфе — к «Любовнику» Маргерит Дюрас, таким же образом беллетризованным воспоминаниям известной французской писательницы о любви ее юности. Ретроспективная композиция романа, монтажная связка воспоминаний, прерывание хронологии повествования размышлениями отсылают читателя к Дюрас, у которой Бессон заимствует сухой, нейтральный, где-то — совершенно холодный и вычищенный, а в других местах — раскаленный от эмоций тон.
Из-за всего этого жанр «Хватит врать» остается в некотором роде загадкой. Роман балансирует на тонкой грани между вымыслом и воспоминаниями. Это художественный роман, как указывает издатель. Это автофикшн — его автор, в конце концов, француз с богатой национальной традицией. Это мемуары: рассказчик — известный писатель по имени Филипп, родившийся, как и Бессон, в 1967 году в Барбезьё. Но тут же автор говорит, что выдумал Барбезьё, что его «не существует». К какому бы жанру ни относилась книга, Бессону потребовалась целая жизнь, чтобы ее написать, а закончив работу над рукописью, он считал, что снова писать уже никогда не сможет.
«Тысячи вопросов кишат у меня в голове: как это у него началось? как стало неизбежным? и когда? как получается, что по нему этого совсем не видно? да, как это может быть до такой степени незаметным? И дальше: правда ли, что это мýка? и только ли мука? И еще: буду ли я первым? или до меня были и другие, которых так же держали в секрете? И потом: что он конкретно планирует про нас? Ни одного из этих вопросов я, естественно, не задаю. Я признаю его власть, его правила игры».
«Хватит врать» Филиппа Бессона — французский бестселлер о первой любви и ее ошибках. Публикуем фрагмент романа
За какую-то долю секунды я догадался, что должен остаться на высоте положения, что жалкий лепет или остолбенение могут все испортить, один неверный шаг — и все рухнет и рассыплется в прах.
Я почувствовал инстинктивно, что встречный вопрос, возможно, спасет нас от этого несчастья, от крушения.
И вопрос вылетел сам собой: почему я?
Образы роятся в голове: очки, близорукость, бесформенный жаккардовый свитер, умник и выскочка, первый ученик, девчоночьи замашки. Есть чему удивляться.
Он говорит: потому что ты не такой, как все, тебя сразу видно, хоть сам ты этого и не понимаешь.
И добавляет фразу, которую я не могу забыть: потому что ты уедешь, а мы останемся.
Когда я сейчас записываю эти слова, на глаза наворачиваются слезы.
Я по-прежнему зачарован тем, что эта фраза действительно была сказана, что она была адресована мне. Поймите правильно: чудо тут не в том, что она звучит как предсказание, и даже не в том, что предсказание это сбылось. И не в той зрелости или озарении, которые за ней стоят. И даже не в том, как выстроены слова в этом предложении, хотя я отдаю себе отчет, что сам я, наверное, не смог бы тогда подобрать такие, а позже — не смог бы так написать. Дело в меткости того, что они означают, в смысле, что в них заключен: свидетельство собственной неполноценности и вместе с тем скрытая любовь, о которой они говорят, любовь, которая оказалась неотложной из-за скорого неизбежного расставания и стала возможной из-за него же.
Он знает что-то, чего сам я не знаю: что я уеду.
Что моя жизнь будет не здесь. А далеко, очень далеко от Барбезьё, от его апатии, от здешних свинцовых небес и отсутствия перспектив. Что я спасусь от всего этого, как бегут из тюрьмы, что у меня получится.
Что я выберу столичный город, почувствую себя там в своей тарелке, найду там себе место, точнее, создам для себя это место.
И что потом мне предстоит колесить по планете, потому что я не создан для оседлой жизни.
Он воображает восхождение, возвышение, эпифанию. Он верит, что мне уготована блестящая судьба. Он убежден, что в недрах нашего забытого богом городка может обнаружиться лишь горстка избранных, и я — в их числе.
Он думает, что скоро у меня уже не будет ничего обще- го с миром моего детства, я отколюсь от него, как глыба льда от материка.
Если бы он высказал эту убежденность, я лопнул бы со смеху.
Вот, я сказал это: в тот момент у меня нет никаких амбиций. Я, конечно, смирился с мыслью о неизбежности долгих лет учебы в престижном месте — я ведь такой дисциплинированный и воспитанный, — но я понятия не имею, куда эти годы меня приведут, я догадываюсь, что мне предстоит покорять вершины, — потому что у меня есть задатки восходителя, — но эти пики еще остаются не- четкими, неопределенными; в общем, мое будущее скрыто в тумане, и мне нет до него дела.
Хуже того: я даже не знаю, что однажды начну писать книги. Это перспектива, о которой я не могу и по- мыслить, она не входит в набор реальных возможностей, не вписывается в рамки моего воображения. И если бы каким-то чудом эта идея пришла мне в голову, я бы тут же прогнал ее. Сын директора школы — и станет шутом гороховым?
Никогда. Писать книги — не из достойных профессий, и вообще, это не работа, писательством не прокормишься, ни социальной защищенности, ни статуса. И, в принципе, писательство — не из настоящей жизни, это где-то вне ее или на отшибе. А в настоящей жизни надо пробиваться, добывать себе место под солнцем. Нет, никогда, сын мой, даже не думай! Я просто слышу голос отца.
И — я уже упоминал об этом — меня не тянет прочь, желания бежать нет. Позже оно меня захватит и переполнит. Все начнется, как положено, с любви к путешествиям, к новым местам, к тому, что изображено на открыт- ках, на карте мира. Я буду садиться в поезда, в самолеты, плыть на кораблях, объезжу всю Европу. В моей жизни будут Лондон, молодежный хостел рядом с вокзалом Паддингтон, концерт Bronski Beat, магазины секонд-хенда, ораторы в Гайд-парке, пивные вечеринки, настольные игры, несколько «диких ночей». А еще — Рим, прогул- ки среди развалин, зонтики пиний, монетки, брошенные в фонтаны, парни с напомаженными волосами, свистя- щие при появлении девушек, чувственность и вульгарность. Барселона, хмельное шатание по набережным и случайные встречи у моря поздно вечером. Лиссабон и грусть, которая меня охватывает перед этим увядшим великолепием. Амстердам, его околдовывающие облака и красные фонари. Все то, что делают в двадцать лет, ну вы сами знаете. А потом придет и тяга к переездам, не- возможность усидеть на месте, отвращение ко всему, что укореняет, удерживает тебя; «уехать куда-нибудь, лишь бы сменить пейзаж» — строка из песни**; я вспоминаю Шанхай, суету города, его уродство, ненастоящий город, который даже величие его реки не спасает, вспоминаю Йоханнесбург: каково быть белым иностранцем в черном городе, эту провокацию, Буэнос-Айрес, запредельных людей, которые, утратив надежду, танцуют под вулканом, девушек с бесконечно длинными ногами и стариков, ожидающих возвращения, которого никогда не будет. А еще потом — необходимость уехать подальше, отделить себя
от Франции тысячами километров, накопить разницу во времени, всерьез подумывать об окончательном переезде в Лос-Анджелес, чтобы никогда уже не возвращаться. Но в семнадцать лет ничего такого у меня и в мыслях не было. Никаких отъездов.
Тома Андриё говорит, что все должно остаться в тайне. Никто не должен знать. Это условие. Либо так, либо никак. Он давит сигарету в пепельнице. Поднимает наконец голову. Я смотрю в его глаза, полные мрачной решимости, чуть-чуть — и вспыхнут гневом. Я говорю, что согласен. На меня производит впечатление и это требование, и обжигающий взгляд.
Тысячи вопросов кишат у меня в голове: как это у него началось? как стало неизбежным? и когда? как получается, что по нему этого совсем не видно? да, как это может быть до такой степени незаметным? И дальше: правда ли, что это му́ка? и только ли мука? И еще: буду ли я первым? или до меня были и другие, которых так же держали в секрете? И потом: что он конкретно планирует про нас? Ни одного из этих вопросов я, естественно, не задаю. Я признаю его власть, его правила игры.
Рецензии на книгу « Хватит врать » Филипп Бессон
«ПОТОМУ ЧТО ТЫ УЕДЕШЬ, А МЫ ОСТАНЕМСЯ».
Книга-исповедь. Книга-воспоминание. Книга-размышление.
Она обращена к совести самого автора и нас, его читателей, но в финале нет прописанного «приговора». Как жить дальше, как строить свою жизнь, как поступать по отношению к любимому человеку и близким – это, прочитав роман, каждый решит для себя сам.
Читается легко, но по сердцу и душе бьёт очень больно. И, опять же, по совести.
Особенно больно оттого, что Филипп Бессон рассказывает нам реальную историю – свою и самого дорогого для него человека – и, возможно, написание этой книги было для него единственно возможным способом выдержать, перенести её. Понять и принять. Продлить жизнь.
Попросить прощения (хоть и без единого слова «прости»).
По оригинальному названию «Arrete avec tes mensonges» легко найти обложку одного из французских изданий, на которой напечатана фотография Тома Андриё – та самая, которая описана в романе. И сердце снова сжимается.
. Незадолго до того, как я начала читать эту книгу, знакомая прислала мне стихотворение Евгения Евтушенко «Людей неинтересных в мире нет. » Я не раз его вспоминала во время чтения и потом. Многие его строки перекликаются с моими впечатлениями от романа:
«. У каждого – свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час,
но это всё неведомо для нас.
И если умирает человек,
с ним умирает первый его снег,
и первый поцелуй, и первый бой.
Всё это забирает он с собой».
.
«. Что знаем мы про братьев, про друзей,
что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
мы, зная всё, не знаем ничего.
Уходят люди. Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать».
Если говорить о качестве издания, то оно вполне достойное (хотя такое произведение заслуживает белоснежной бумаги). Мои опасения, что книга в мягкой обложке начнёт если не разваливаться в руках, то быстро терять свой вид, не сбылись. Обложка достаточно плотная, с клапанами, тактильно приятная. Страницы сшиты в тетради и хорошо проклеены. Корешок не трескается, не ломается. Так состоялось моё знакомство с издательством Popcorn Books, и оно оказалось очень приятным.
Книги уже нет в продаже, и, хотя я её успела приобрести, хотелось бы видеть переиздание или доп. тираж.
Хватит врать
Сообщить об ошибке
Мне было почти физически тяжело читать, наверное, отчасти потому, что я чувствовала боль и всю трагичность этой истории с самого ее начала. Могу сказать, что это очень важно будет прочесть всем, кто живет по принципу «только бы не оступиться/только бы никто не узнал/только бы не ошибиться». Иногда счастье слишком хрупкое, но если мы даже не даём себе шанс попробовать его удержать, то мы обрекаем себя на вечное сожаление. Как и произошло с Тома. Ничего не может быть хуже, чем мысль о том, что могло бы случиться, но не случилось. О том, что мы разрушили в зачатке, не дав себе права даже на попытку. Иногда стоит отправлять письма, покупать билеты, брать трубку и набирать щавельные десять цифр. Это может быть ценой чей-то жизни. Жизни того, кого мы когде-то любили или нашей собственной. Впрочем, иногда и обоих сразу.
Шикарный роман о первой любви, о трагичной любви. Если вам когда-нибудь приходилось скрывать отношения, то в первой части вы точно узнаете себя. Сцена на вечеринке просто разрывает сердце. Конец вполне предсказуем, что не уменьшает достоинства рассказа. Отдельное спасибо за музыку, кино и Нуриева в тексте.
Так получилось, что начала читать книгу в электронном варианте на букмейте и с первых страниц поняла, что это тот случай, когда книгу нужно читать в бумаге. Ну вот просится она, чтобы ее в руках держали. Работая в книжном магазине долго ждала, когда же она придет в магазин и когда мы с ней встретились, я сразу же купила ее и как самое большое сокровище в мире повезла её домой.
Невероятно трогательная и трагичная история первой любви, пронесенной через года двумя возлюбленными. История о страхе принять себя и быть не понятым другими; страх отказаться от своих принципов и устоев ради любви. Я часто ловила себя на том, что ведь все могло быть по другому. Если бы одному хватило смелости и решимости, не прошла бы его жизнь в печали и сожалении о том, что ничего уже назад не вернуть. Так жаль, что герои, по истечении долгого времени, не воспользовались многочисленными возможностями хотя бы просто поговорить друг с другом, не говоря уже о воссоединении. Очень жаль, что в нашем мире есть столько сердец, которые когда-то отказали себе в таком счастье быть с любимым и подчинились чему-то извне, но никак не своим чувствам.
Очень жаль, конечно, что не сохранили оригинальную обложку, ведь на ней изображена фотография возлюбленного Филиппа, которую он бережёт всю свою жизнь.
Тем не менее, книга чудесная, написана очень чувственно ❤️
P. S. В официальном паблике во вконтакте «Popcorn books» есть плейлист с песнями, которые упоминаются в книге и вообще получилась своеобразная музыкальная эстетика этой книги.
Филипп Бессон: Хватит врать. Отрывок из французского бестселлера
Школьный двор, асфальтированный, окаймленный старыми зданиями из серого камня с большими окнами.
Подростки с рюкзаками за спиной или стоящими у ног ранцами общаются группками: девочки с девочками, парни с парнями. Если приглядеться внимательно, заметишь дежурного по школе, он лишь немногим старше.
Это видно по голым ветвям дерева, растущего посреди двора, которое может показаться засохшим, по заиндевелым окнам, по вылетающим изо рта облачкам пара и по тому, как все растирают руки, чтобы согреться.
Об этом можно догадаться по одежде: джинсы в обтяжку из «варенки» — ткань отбеливали с хлоркой, чтобы получились светлые пятна, — с высокой талией, свитера с узорами; на некоторых девочках — цветные шерстяные гетры, приспущенные на щиколотки.
Мне семнадцать лет.
Я еще не знаю, что мне больше никогда не будет семнадцать, что молодость — ненадолго, что это лишь мгновение, что она исчезает, и, когда это поймешь — уже поздно, кончено: она улетучилась, и ты ее пропустил, кое-кто вокруг меня это предчувствует и даже произносит вслух, взрослые повторяют это, но я не слушаю, их слова стекают, не задерживаясь, вот уж действительно как с гуся вода, а я — идиот, беспечный идиот.
Я ученик выпускного класса профиля «С» лицея Эли Вине в Барбезьё.
Но Барбезьё не существует.
Сформулируем иначе. Никто не может сказать: я знаю этот городок, могу показать на карте Франции, где примерно он расположен. Кроме, может быть, тех все более немногочисленных читателей, кто знаком с книгами Жака Шардона, родившегося там и воспевшего это невероятное «счастье». Или тех — а их-то, возможно, побольше, только запомнили ли они? — кто некогда, отправляясь в отпуск в Испанию или департамент Ланды по республиканской автотрассе номер 10, застревал в пробках, регулярно скапливавшихся в этих местах из-за плохо продуманной последовательности светофоров и сужения дороги.
Это в Шаранте. В тридцати километрах к югу от Ангулема. Почти у нижней оконечности департамента, у границы с Приморской Шарантой и Дордонью. Известняковые почвы хорошо подходят для разведения винограда, не то что глинистые и холодные земли в той части, что примыкает к Лимузену. Климат океанический: зимы мягкие и дождливые, никакого вечного лета. Сколько себя помню, там всегда было пасмурно; сырость. Руины галло-римских строений, храмы, укрепления: наше вот смахивает на замок, только что тут было защищать? Вокруг — пригорки; как говорят, «местность холмистая». В сущности, это и все, что есть.
Я здесь родился. В то время еще был детский сад. Он давно закрылся. В Барбезьё больше никто не рождается, город обречен на исчезновение.
Издательство: Popcorn Books
И кому известно, кто такой Эли Вине? Утверждают, что он был учитель Монтеня, хотя никаких серьезных исследований на этот счет не проводилось. Скажем так, гуманист XVI века, переводчик Катулла, принципал колледжа Гиени в Бордо. И по некой случайности родился он в Сен-Медаре, деревушке в окрестностях Барбезьё. Его именем и назвали лицей. Никого лучше не нашлось.
Наконец, кто теперь вспомнит, что такое выпускной класс профиля «С»? Сейчас вроде говорят «профиль S». Хотя, кажется, это теперь обозначает не совсем то же самое. Это были математические классы, которые позиционировались как самые трудные, самые престижные, именно они позволяли попасть на подготовительные курсы («препа»), после которых поступали в высшие школы, а все остальные выпускники были обречены учиться в университетах или получать профессиональное образование, которое укладывалось в два года, или вовсе останавливались после школы, словно заехав в тупик.
Итак, я родом из эпохи, которая закончилась, из умирающего городка с бесславным прошлым.
Поймите меня правильно: я ни на что не жалуюсь. Все так, как есть. Я ничего этого специально не выбирал. Как и все. Живу с тем, что мне досталось.
В любом случае, в семнадцать лет у меня нет столь ясного представления о ситуации. В семнадцать лет я не мечтаю ни о прогрессе, ни о новых горизонтах. Беру, что дают. Я не лелею никаких амбиций, ни к чему не питаю отвращения, даже не ведаю скуки.
Я — образцовый ученик, который никогда не прогуливает уроков, почти всегда получает лучшие отметки, гордость учителей. Сегодня я отвесил бы оплеуху тому семнадцатилетнему юнцу — и вовсе не за его великие успехи, а за то, что он только и думает, как бы угодить своим наставникам.
Я — на том школьном дворе, вместе с остальными. Перемена. Выхожу после сдвоенного урока философии («Можно ли одновременно признавать свободу воли и допустить существование бессознательного?», нам говорили: вот типичный пример темы, которая может попасться на экзамене). Дальше у нас биология. Холод щиплет за щеки. Я одет в жаккардовый свитер в голубых тонах. Свитер вытянулся и замахрился, я его заносил. Джинсы, белые кроссовки. И очки. Это новое. Зрение у меня резко ухудшилось в прошлом году: за несколько недель неизвестно почему развилась близорукость, мне велели носить очки, и я подчинился, а что было делать. У меня тонкие вьющиеся волосы, зеленоватые глаза. Я не красавец, но внимание привлекаю — это мне известно. Только не внешностью, нет, а своими успехами, про меня говорят: он талант, на голову выше других, далеко пойдет, как его братец, оба умники (а все это происходит в такое время и в таком месте, что многие вообще не «пойдут» никуда), и я вызываю у остальных в равной мере симпатию и антипатию.
Итак, я тот юноша в ту зимнюю пору в Барбезьё.
Ребят, которые меня окружают, зовут Надин А., Женевьева С., Ксавье С. Их лица запечатлены в моей памяти, хотя многие другие, с кем мы познакомились позже, уже позабылись.
Однако не они притягивают мое внимание.
А стоящий поодаль парень, прислонившийся к стенке в окружении двух сверстников. Парень со взъерошенными волосами, пробивающейся бородкой и угрюмым взглядом. Он из другого класса. Выпускной класс профиля «D». Другой мир. Между нами — непреодолимая стена. Возможно — презрения. Как минимум — пренебрежения.
А я-то смотрю только на него, на этого долговязого парня, который не произносит ни слова, а лишь молча, с отрешенным видом, слушает тех двоих, никак не реагируя, даже не улыбаясь.
Я знаю, как его зовут. Тома́ Андрие.
Приобрести книгу можно по ссылке
Больше текстов о сексе, детях, психологии, образовании и прочем «личном» — в нашем телеграм-канале «Проект «Сноб» — Личное». Присоединяйтесь