Церковный двойник что такое
Сергей Иосифович Фудель: о посте, молитве, смирении, тайне Церкви и ее темном двойнике
О тайне Церкви
Церковь есть тайна преодоления одиночества. Это преодоление должно ощущаться совершенно реально, так что, когда ты стоишь в храме, то тогда только истинно приходишь к стенам Церкви Божией, когда луч любви робко, но и внятно начал растапливать лед одиночества, и ты уже не замечаешь того, что только что воздвигало вокруг тебя колючую проволоку: ни неверия священника, воображаемого тобой только или действительного, ни злости «уставных старух», ни дикого любопытства двух случайно зашедших парней, ни коммерческих переговоров за свечным ящиком. Через все это ты идешь к слепой душе людей, к человеку, который, может быть, через минуту услышит лучшее, чем ты, – голос Человека и Бога: Иисуса Христа.
Об иконах
Молиться без икон трудно. Икона собирает в себе внимание молитвы, как увеличительное стекло собирает в себе рассеянные лучи в одно обжигающее пятно. Икона – учили отцы – есть утверждение реальности человеческой плоти Христовой, и, кто отвергает икону, тот не верит в реальность Боговоплощения. т.е. человеческой природы Богочеловека.
О темном двойнике Церкви
О внутреннем церковном зле
О. Валентин Свенцицкий выразил в краткой формуле разрешение всей сложности вопроса о внутреннем церковном зле. «Всякий грех в Церкви, – сказал он, – есть грех не Церкви, но против Церкви». Отсюда понятно, что церковный раскол по мотивам упадка нравственности, уже не говоря о других мотивах, есть прежде всего религиозная глупость, недомыслие. Все искаженное, нечистое, неправильное, что мы видим в церковной ограде, не есть Церковь, и для того, чтобы не иметь с этим общения, совсем не надо выходить за ее ограду, нужно только самому в этом не участвовать. И тогда будут исполняться слова: «Для чистого – все чисто».
О чтении для укрепления в вере
Часто слышишь вопрос от недавно вошедших в Церковь: что читать для укрепления в вере? В христианстве только одна книга вполне его раскрывает, это «Новый Завет», а все другие — более или менее. Поэтому все остальные книги, говорящие положительно о христианстве, надо понимать небезусловно. Слова Варсонофия Великого приближают нас к словам апостола Павла почти вплотную: такова сила духа святых отцов. Но, кроме них, есть множество книг с самыми православными заголовками, с самыми хорошими намерениями, которые христианство или затуманивают, или даже искажают.
О посте
Если пост понимать как прежде всего воздержание от нелюбви, а не от сливочного масла, то он будет пост светлый и время его будет «время веселое поста» (Стихира на Господи воззвах, вторник. веч. 2 нед. Вел. Поста)… Не-любовь – это самое страшное невоздержание, объядение и пьянство собой, самое первое, первоисточное оскорбление Святого Духа Божия.
Об Уставе
О молитвах
Епископ Феофан Затворник говорил, что молиться только по написанным молитвам – это то же, что говорить на иностранном языке по так называемым «разговорникам». Он, как и многие Отцы, учил, что надо искать свои слова для молитвы. Но это для нас возможно (если, конечно, не иметь в виду искусственное составление каких-то «своих» слов), наверно, только тогда, когда захлестнет горе со всех сторон, – тебя или друга. Вот тогда уж не замолишься, а просто закричишь к Богу. Не «спаси, Господи!», а «молю же Тебя, Господи, спаси!», «Согрей сердце его, Господи!», «Пожалуйста, Господи, приди к нему и утешь, я изнемогаю от скорби за него». Но дерзновение молитвы рождается только в дерзновении любви. Вот почему Макарий Великий говорил, что «молитва рождается от любви».
О богословии
Отцы учили, что молитва – это богословие, а богословие – молитва. Практически это нам надо понимать так, что только то богословие необходимо людям, как-то уже стоящим около церковных стен, которое может быть переходом к молитве.
О пути христианства
На сто человек, стоящих в храме, хорошо если есть двое-трое мужчин и две-три женщины моложе 50 лет. Раньше, в 20-х годах, мы говорили: «Церковь оставлена на женщин», и вспоминали при этом верных Христу мироносиц: тогда в храмах еще много было молодых женщин и девушек. Сейчас надо менять формулу: Церковь оставлена на старух, хорошо, если не очень злых. И некоторые молодые христиане не отдают себе отчета в этом страшном процессе дехристианизации России и, имея счастье жить в Москве, около кучки верующей молодежи, уверяют себя, что «все в порядке». У таких людей нет осознания жизни многих десятков миллионов людей, и они не видят пустующих храмов. В процессе отпадения от христианства город соревнуется с деревней, и, кажется, деревня побеждает. По какой-то закономерности христианство возвращается в первохристианство не только духовно, но, так сказать, и географически: из деревень в большие города: «Рим» и «Эфес», «Антиохию» и «Коринф». Там будут создаваться новые последне-христианские общины, окруженные миллионами неверующих.
Об обрядах
Люди, как-то верящие в Бога, но не верящие в Церковь, например, теософы, обычно говорят: «Неужели Богу нужны обряды? Зачем эта формальная сторона? Нужна только любовь, красота и человечность». Человек, влюбленный идет к девушке и, видя по дороге цветы, срывает их, или покупает, и несет их к ней, совсем не считая, что это только «формальная сторона». Это и есть идея церковного обряда. Любовь к Богу естественно порождает красоту и человечность обряда, воспринимаемого, как цветы, приносимые к ногам Божиим. Вера есть любовь и суть христианства – влюбленность в своего Бога и Господа и тем самым ощущение, что на земле осталось и живет его Тело – Церковь. Как же могут эти ощущения не выразить себя во внешних действиях, которые мы называем обрядами?
О житиях святых
Жития святых надо читать, но не всегда надо ограничивать свое восприятие данного святого прочитанным текстом. Надо желать узнать что-то, о чем, здесь, может быть, и не сказано. В «житиях» бывает иногда некоторое затемнение образа, – индивидуальность святого, т.е. реальность в божественно-человеческом смысле, скрывается иногда в нивелирующем тумане какой-то благочестивой стандартности, а великое чудо преображения человека, то «дуновение Иисусово», которое несет в своем дыхании каждый святой, – все это, благодаря туману, делается незримым и неслышным.
О ближних
О смирении
Самое, может быть, трудное в смирении, — это смиренно не требовать от других любви к себе. Наверное, можно воздыхать об этом («Господи! – я замерзаю»), но нельзя требовать, даже внутренно. Ведь нам дана заповедь о нашей любви к людям, но заповеди о том, чтобы мы требовали любви к себе от этих людей – нам нигде не дано. Любовь и есть в том, чтобы ничего для себя не требовать. И когда это есть, тогда опускается в сердце, как солнечная птица, Божия любовь и заполняет все.
О тех, кто нужен миру
Религиозная правда и всегда, а особенно в наше время, может иметь силу только в словах, доказанных жизнью говорящего. Если не доказал, то и не говори. Миру нужны не ораторы и не философы, а святые. «Царство Божие, – сказано нам, – не в слове, а в силе».
Сергей Иосифович Фудель (13.01.1900 – 07.03.1977) родился в семье священника Иосифа Фуделя (1865-1918) и Евгении Сергеевны Емельяновой (1865-1927) в Москве в 1900 году. Среди знакомых отца Иосифа в Москве были отец Павел Флоренский, философы Константин Леонтьев, Василий Розанов, Лев Тихомиров. Круг общения отца повлиял на мировоззрение сына. Окончив гимназию, он поступил на философское отделение Московского университета.
В 1922 году после окончания первого курса философского отделения Московского университета Сергей Иосифович был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму за участие в противодействии обновленческому расколу. В 1923 году приговорен к ссылке по ст. 58 УК в Усть-Сысольск Зырянского края. Вслед за Сергеем Иосифовичем в Зырянский край приехала его невеста Вера Максимовна Сытина. Венчание состоялась в 1923 году в Усть-Сысольске (ныне г. Сыктывкар), на квартире епископа Ковровского Афанасия (Сахарова). Оказавшись в начале своего исповеднического пути вместе с митрополитом Казанским Кириллом (Смирновым), епископом Ковровским Афанасием (Сахаровым), архиепископом Фаддеем (Успенским), С.И. Фудель всю жизнь духовно следовал за этими великими подвижниками XX в.
В 1933 году последовал новый арест и по той же 58 ст. УК приговор к заключению в ИТЛ, лагерь в г. Вель, ссылка в Вологодскую область. С 1934 по 1941 год проживал в г. Загорске Московской области с «непоминающим» архимандритом Серафимом (Битюговым), некоторое время скрывавшимся в доме Фуделей.
В 1941-1945 годы – Фудель был призван на фронт и прослужил все четыре года рядовым охраны воинских грузов. После возвращения в 1946 году Сергей Фудель был арестован по делу священника Катакомбной церкви Алексия Габрияника. Алексий Габрияник был женат на сестре Николая Голубцова, с которым Сергей Иосифович поддерживал дружеские отношения. Сергея Фуделя снова отправили в ссылку в г. Минусинск, а затем в с. Большой Улуй Красноярского края.
Сергей Иосифович вернулся в Загорск в 1952 году. Но по закону политические и уголовные преступники не имели права на проживание в Московской области, и вскоре семье пришлось переехать. Первое время по переезде из Загорска жили в городке Лебедянь, потом купили дом в Усмани, в той же Липецкой области. Именно там был закончен серьезный богословский труд Фуделя «Путь отцов».
Вскоре после этого семья переезжает в Покров Владимирской области, где Сергей Иосифович пишет почти все свои труды. С 1962 г. и до смерти С.И. Фудель проживал в Покрове, там же он и похоронен.
Путем отцов
Памяти духовного писателя Сергея Фуделя (1900–1977)
Сергей Фудель знакомит нас с последними старцами Оптиной и Зосимовской пустыней – отцами Анатолием, Нектарием и Алексием; с видными представителями «умирающей эры» – друзьями своего отца: философом-византистом Константином Леонтьевым, отцом Павлом Флоренским, идеологом монархии (и бывшим, то есть покаявшимся, идеологом «Народной воли», организовавшей убийство царя Александра II) Львом Тихомировым; затем ведет нас в ссылку в Зырянский край (совр. Коми) вместе с ныне прославленными священномучениками. С чем-то в этих воспоминаниях можно не согласиться – все-таки по прошествии многих десятилетий и при появлении возможности ознакомиться со многими документами некоторые события и люди предстают в ином свете. Но и у самого автора они остаются в стороне от главного. А нам, христианам XXI века, не хватает именно этого главного, не хватает церковного опыта, которым С. Фудель делится так щедро и так искренне, не хватает опыта общения со святыми – сегодня мы даже не представляем, что это: святость для нас, как верно замечает писатель, лишь титулы, то есть надписи на иконах. Тем ценнее его воспоминания о людях Божиих – его удивительно живые воспоминания, преодолевшие пространство, время, а главное – сумевшие пробиться к нашим сердцам.
Когда звук колокола плыл к небесам, прохожие невольно замедляли шаги, точно желая идти в такт с этим движением к вечности
И чем дальше, тем страшнее будет наступление темных сил и на Церковь Христову, и на душу человеческую. Надо быть к этому готовым и постоянно вести борьбу со злом внутри себя, а тем самым – и внутри Церкви. В этом поможет замечательная книга С. Фуделя «Путь отцов», где он, по его собственным словам, пытается «дать современному христианину, живущему “в миру”, сборник для чтения по монашеской аскетике, вне которой непонятно то первохристианство, к которому, очевидно, постепенно будет возвращаться ход церковной истории».
Эта мысль – о возвращении к первохристианству – прослеживается почти во всех произведениях писателя. Ему самому довелось пережить времена, подобные первохристианским. Юность С. Фуделя пришлась на годы Октябрьской революции и гражданской войны, о которых он пишет так: «Сейчас тем, кто не пережил этих лет – 1918, 1919, 1920-го, невозможно представить себе нашу тогдашнюю жизнь. Это была жизнь скудости во всем и какой-то великой темноты, среди которой, освещенный своими огнями, плавал свободный корабль Церкви. В России продолжалось старчество, то есть духовное руководство Оптиной пустыни и других монастырей. В Москве не только у отца Алексия Мечёва, но и во многих других храмах началась духовная весна, мы ее видели и ею дышали».
И среди этой великой темноты, освещенный своими огнями, плавал свободный корабль Церкви
А в 1922 году студент философского отделения Московского университета Сергей Фудель был арестован за сопротивление обновленческому расколу (возникшему при содействии новых хозяев страны) и заключен в Бутырской тюрьме. В той самой Бутырке, где некогда служил «тюремным батюшкой» его отец – Иосиф Фудель, поменявший карьеру юриста на священство с благословения Оптинского старца Амвросия. С 1892 года в течение 15 лет, не жалея сил, отец Иосиф окормлял насельников этого «Мертвого дома» – «духовно больных людей и наиболее восприимчивых к духовному свету», как отзывался о них он сам в своем письме к С. Рачинскому. С переменой власти в России качественно изменился и состав заключенных. Для начала в марте 1917 года в связи с амнистией, объявленной правительством Керенского, все они – и политические, и уголовные – были выпущены на свободу. Но прошло совсем немного времени, как тюрьмы стали заполняться другими «преступниками». Читаем у С. Фуделя: «В камере было при мне временами до 5 архиереев и по нескольку священников».
В камере было при мне временами до пяти архиереев и по нескольку священников
Но далеко не со всеми так «церемонились». Согласно статистике гонений на Русскую Православную Церковь в XX веке, составленной Православным Свято-Тихоновским православным университетом (подготовившим и трехтомное издание произведений С.И. Фуделя), только в 1918–1919 годах, в первую волну гонений на Церковь, было расстреляно 15 000 человек. В 1937–1938 годах, когда прокатилась четвертая волна гонений, эта цифра во много раз возросла: около 200 000 репрессий и 100 000 казней. Именно тогда были расстреляны бывшие сокамерники С. Фуделя и его спутники по первой, Зырянской, ссылке: митрополит Казанский Кирилл (Смирнов), архиепископ Астраханский Фаддей (Успенский), архиепископ Владимирский и Суздальский Николай (Добронравов) – все они причислены к лику святых. Уцелевшему же епископу Афанасию (Сахарову) из 33 лет епископства только три довелось руководить своей епархией, остальное время он провел в тюрьмах, лагерях, а в перерыве между лагерями – в ссылках, как он сам говорил: «для некоторого отдыха».
Самого Сергея Иосифовича арестовывали и ссылали трижды. В Зырянском крае он пробыл до 1925 года, затем, в 1932-м, попал в лагеря в Вологодской области, а после Великой Отечественной войны, которую С. Фудель прошел рядовым, воевав и под Сталинградом, его сослали в Красноярский край до 1951 года. За что? За верность Христу. Вероятно, за эту же верность он не был реабилитирован в хрущевскую «оттепель». И поэтому не мог вернуться ни в родную Москву, ни в Загорск (так назывался в советское время Сергиев Посад), где он проживал до войны. По тогдашним законам отбывшие наказание преступники не могли селиться в столице на расстоянии менее 100 километров от нее.
Этой верой в непобедимость Церкви, в реальность, а не аллегоричность ее святости, живущей в реальных людях, наполнены все произведения Сергея Фуделя. Наверное, это и делает их такими светлыми, трогательными до слез и такими убедительными.
Фудель: история человека, который не испугался «призрака Церкви»
Приблизительное время чтения: 16 мин.
Имя философа и богослова Сергея Фуделя в России узнали только в 1990-е годы, спустя почти 20 лет после его кончины. Его книги стали настоящим откровением — о той Церкви, которая выжила в годы репрессий, расстрелов и предательств, выдержала всë, не отчаялась и сохранила веру.
Шел второй год мировой войны. В воздухе уже носилось слово «революция». Интеллигента в церкви встретить трудно, храм ему заменили собрания модных религиозно-философских обществ. Духовенство на богослужениях позëвывает, завсегдатаи ходят в храм в основном «послушать хор» — всë равно причащаться чаще одного-двух раз в год не положено. В Толгском монастыре под Ярославлем, куда недавно на 600-летие обители приезжал сам император с семейством, прямо во время литургии монахи выходят во двор покурить… Все это не художественный вымысел, это воспоминания Сергея Фуделя, в ту пору 14-летнего мальчика.
Но запомнилось ему и другое — поездки с отцом, протоиереем Иосифом Фуделем, в Оптину пустынь, ласковый взгляд отца Алексия Мечëва, служившего в Никольском храме на Маросейке, Зосимова пустынь…
Отец и сын
Протоиерей Иосиф Фудель, принявший сан по благословению преподобного Амвросия Оптинского, долгое время был «тюремным батюшкой» — служил в храме при Бутырской тюрьме. Как-то его спросили, какие впечатления он оттуда вынес. Он ответил: «Я удивлялся иногда и удивляюсь, почему они — в тюрьме, а я на свободе…» Отец Иосиф написал об этом воспоминания и наставления тюремным священникам. Он вообще много писал — около 250 статей опубликовал в разных газетах и журналах.
А когда в 1907 году стал настоятелем арбатского храма святителя Николая в Плотниках подготовил и издал девять томов собрания сочинений своего друга, философа Константина Леонтьева и на свои средства начал издавать журнал «Приходской вестник». Кто знает, чем бы все это кончилось… Может, вслед за его духовными чадами отправили бы отца Иосифа в изгнание на «философском пароходе». А может, приговорили бы к 10 годам лагерей и расстреляли на Соловках, как его друга Павла Флоренского. Но в 1918-м он умер своей смертью — от гриппа-«испанки».
Фудель-младший появился на свет 31 декабря 1900 года, в последний день XIX века. Гимназию он окончил в 1917-м и, подхваченный вихрем революции, прежде чем стать студентом успел послужить в санитарном поезде, поработать статистиком, делопроизводителем в Наркомате иностранных дел и даже дипкурьером. Но через год все же поступил на историко-филологическое отделение Московского университета, вместе с другими православными студентами расклеивал по городу листовки против обновленцев… А еще через год ушел — не выдержал победной поступи марксизма.
И… попал по призыву в Красную армию. Хорошо хоть от гражданской войны Бог уберег — до конца 1921 года Фудель числился курсантом Военно-педагогических курсов, а потом слушателем Военно-педагогической школы. Заглядывал на собрания Религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева, которое возглавлял будущий священник Сергей Булгаков. Дружил с другом отца Павлом Флоренским, с Михаилом Новоселовым, членом Братства ревнителей Православия, вскоре арестованным за «антисоветскую агитацию». Да и сам Сергей отправился вслед за ним — сначала на Лубянку, а потом в Бутырку, где когда-то служил его отец.
«Призрак» Церкви
Среди товарищей по несчастью его особенно впечатлил тезка — поэт и богослов Сергей Дурылин, искренний талантливый человек, который в 1920 году стал священником. Он как-то сказал Фуделю: «Нам с вами предстоит расплачиваться по одному векселю». За что он готовился расплачиваться? Может, за разочарование в Церкви?
Дурылин «увидел в Церкви неверующих под видом верующих и решил, что дело Христово не удалось», объяснял Фудель. Ему и самому много раз приходилось сталкиваться с «повсеместными тяжелыми фактами — или явного греха, или неверия, или равнодушия и формализма в среде духовенства». Но справиться с тяжелым недоумением ему помогла мысль, которую он впервые услышал от отца Валентина Свенцицкого, известного в те времена публициста, принявшего священнический сан в самый разгар революционных событий, осенью 1917 года: всë зло, которое мы видим в Церкви, — не ее собственное. Это зло против Церкви.
Фудель повторил и развил этот тезис: равнодушие, безверие, пьянство, разврат, доносы, всë неприглядное, что можно увидеть в церковной ограде — это «темный двойник» Церкви, ее антипод, тень.
«Это всего только «призрак Церкви», но этот «призрак», или ее «двойник», совершает в истории страшное дело провокации: создает у людей впечатление, что иной Церкви, кроме него, не существует, что нет на земле больше Христовой правды. Как же важно (и как сложно!) не обмануться, не принять этот «призрак» за саму Церковь! Как трудно устоять, когда померещится, будто «на Тайной вечери Церкви сидит не один Иуда среди одиннадцати святых и любящих учеников, а двенадцать не верующих и не любящих иуд»!
В книге «У стен Церкви» Фудель рассказывает:
«В 20-х годах в одном подмосковном храме кончилась литургия. Все шло, как обычно, и священник сделал завершающее благословение. После этого он вышел к народу на амвон и начал разоблачаться. В наступившей тяжелой тишине он сказал: «Я двадцать лет вас обманывал и теперь снимаю эти одежды». В толпе поднялся крик, шум, плач. Люди были потрясены и оскорблены: «Зачем же он служил хотя бы сегодня». Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы вдруг на амвон не взошел какой-то юноша и сказал: «Что вы волнуетесь и плачете! Ведь это всегда было. Вспомните, что еще на Тайной Вечери сидел Иуда». И эти слова, напомнившие о существовании в истории темного двойника Церкви, как-то многих успокаивали или что-то объясняли. И, присутствуя на Вечери, Иуда не нарушил Таинства».
Сам Сергей Иосифович сан принять так и не решился, несмотря на благословение преподобного Нектария Оптинского. А ведь предупреждал старец: «Не бойтесь, идите этим путем. Бог вам во всем поможет. А не пойдете — испытаете в жизни большие страдания». Но Фуделю в ту пору не было и 20 лет, и он воспринял это благословение как «призыв на подвиг» — и… уклонился, решил, что не готов.
Позже, уже в 1950-е годы, он вернется к мыслям о священстве — и вновь не решится. К тому времени у него за плечами будет уже три тюремных заключения и три ссылки, да и слишком недосягаемым казался ему идеал священника, когда он вспоминал отца. А может, он просто побоялся лицом к лицу столкнуться с тем самым «темным двойником» Церкви.
Свято-Покровский храм г. Покров. Здесь служил пономарем С. И. Фудель
Фото vk.com/fudel
До конца жизни Сергей Фудель служил в храме псаломщиком — читал Священное Писание, возжигал свечи, подавал кадило. Но стать священником не дерзнул.
При этом он никогда не ставил под сомнение чистоту православного вероучения. Одна из первых его книг — «Путь отцов» — родилась как раз из стремления поделиться с друзьями теми прозрениями православных святых, что согревали его собственное сердце. Выписки из отцов Фудель делал с юных лет и чемодан с этими тетрадками хранил всю жизнь.
Но он никогда не пытался возвеличить Православие за счет унижения католиков или протестантов. Он считал, что трагический разлом между Востоком и Западом для христиан это повод удерживаться от любых дальнейших разделений.
В его понимании любой «церковный раскол есть не только глупость, но и гордость», а уж тем более — раскол по признаку отношения к власти или по иным политическим мотивам. «Всë искаженное, нечистое, неправильное, что мы видим в церковной ограде, не есть Церковь, и для того, чтобы не иметь с этим общения, совсем не надо выходить за ее ограду, нужно только самому в этом не участвовать, — убеждал своих читателей Сергей Фудель. — Для того, чтобы быть в Церкви, надо быть в истине, в Святыне Божией, но кто именно в данный момент состоит и кто не состоит в ней, — мы не знаем. Поэтому Господь и сказал: «Не выдергивайте на поле плевел, чтобы вместе с ними не выдергивать пшеницу» (Мф 13:29). Это надо понимать прежде всего в том смысле, что сейчас я и ты, или она — плевелы, а через час и я, и ты и она может стать пшеницей». («У стен Церкви»)
«Почему я тогда не умер?»
Не всякому верующему в 1930-е, 40-е, 50-е годы было очевидно, что за словами иерархов о полном единодушии с советской властью, за осуждением несогласных и некоторыми другими странностями во взаимоотношениях Русской Церкви с методично уничтожающим ее государством скрывается подлинное смирение, жертвенное служение ближнему и исповеднический подвиг. Но у Сергея Фуделя были веские доказательства, что истинная Церковь жива — он получил их в тюрьмах и ссылках, в которых провел в общей сложности 12 лет. Там, по его словам, Бог постоянно посылал ему «встречи с живыми иконами: людьми Божиими». И воспоминания о них он хотел сохранить для будущих поколений христиан, для «тех, кто, может быть, никогда не видел святых».
Фотографии Сергея Фуделя из следственного дела 1922 г.
Первый раз, в июле 1922 года, Фуделя арестовали за распространение послания ярославского митрополита Агафангела (Преображенского), призывавшего верных чад Церкви не подчиняться обновленцам* (Обновленцы — группа православного духовенства, в 1917 году объявившая своей целью «обновление Церкви», демократизацию ее управления и модернизацию богослужения, не признавшая патриарха Тихона и заявившая о полной поддержке советской власти. В 1920-х годах они были единственной официально признанной в РСФСР православной религиозной организацией, а «патриаршая» Церковь оказалась вне закона — Прим. ред.). Его сослали на три года в Усть-Сысольск, нынешний Сыктывкар, а оттуда — в село Княж-Погост в Коми. Там, среди тайги и болот, Фудель познакомился с целым сонмом священномучеников и исповедников: митрополитом Кириллом (Смирновым), архиепископом Фаддеем (Успенским), епископами Николаем (Добронравовым) и Афанасием (Сахаровым).
«Это было как светлый ветер, выметавший сор души, — вспоминал он. — Я готовился к этапу и раздавал, что имел, и, чем больше раздавал, тем глубже дышал воздухом свободы, в которой мы призваны быть всегда. И это время тюремного дерзания так и осталось сладчайшим временем жизни. Почему я тогда не умер?» («У стен Церкви»).
В 1933 году новый арест. За «недонесение о контрреволюционной деятельности» дальней родственницы. И новая ссылка — на лесоповал в Архангельскую область.
Фотографии из следственного дела в 1946 году
Третий раз Фуделя арестовали в 1946-м — за участие в «антисоветском церковном подполье»: они с женой не раз принимали у себя священников так называемой катакомбной Церкви* Владимира Криволуцкого и Алексия Габрияника (Катакомбная Церковь — группа духовенства и мирян Русской Православной Церкви, отказавшихся подчиняться заместителю патриаршего местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому) после того, как тот заявил о лояльности по отношению к советской власти, и перешедших на нелегальное положение. — Прим. ред.). На сей раз местом ссылки — на целых пять лет — стал Красноярский край: сначала город Минусинск, потом село Большой Улуй.
«В тюрьме молиться и трудно, и легко, — вспоминал он о тех временах. — Трудно потому, что сначала вся камера уставится тебе в спину, и всë, что у многих на уме («ханжа» или еще что-нибудь), будет на уме у тебя. Легко потому, что, когда преодолеваешь это «назирание», то правда, что стоишь несколько минут у «врат Царства». В тюрьме «Господь близ есть, при дверех» (Мф 24:33)» («У стен Церкви»).
Похожими мыслями делился со знакомыми архимандрит Иоанн (Крестьянкин), он тоже провел несколько лет в местах заключения. «В заключении у меня была истинная молитва, и это потому, что каждый день был на краю гибели», — признавался он.
«Для тех, кто, может быть, никогда не видел святых»
«Записывайте всë, что знаете о современных святых», — посоветовал как-то Сергею Иосифовичу священник Николай Голубцов, который в 1952 году отпевал блаженную Матрону.
И Фудель последовал его совету: все, что он писал со второй половины 1950-х, полно «зарисовок с натуры». Тут и архимандрит Серафим (Батюгов), и старец Зосимовой пустыни иеросхимонах Алексий (Соловьев), и святой праведный отец Алексий Мечев, и епископ Афанасий (Сахаров), и многие-многие другие… Из встреч с ними Фудель вынес убеждение, что Церковь Христова «по–прежнему живет и действует в современных святых», и жаждал поделиться этим убеждением. Хотя бы с собственными детьми и немногочисленными друзьями, которым он адресовал свой первый труд (он так и назывался — «Моим детям и друзьям»).
Он часто обращал внимание на необычность, непредсказуемость святых, на то, что они не вмещаются в традиционные представления. «Обычные нормы отношений, наблюдаемые на поверхности Церкви, как-то изменяются на ее глубине, — замечает он в книге воспоминаний «У стен Церкви». — Епископы, духовные дети простого иеромонаха, о. Алексея Зосимовского, помню, кланялись ему в ноги при свидании. У праведников иные законы».
Среди его воспоминаний есть и такой эпизод: «В зырянскую ссылку 1923 года с первыми пароходами было доставлено сразу очень много епископов. С одним из них добровольно приехали его келейник-монах и еще один «вольный», юноша лет 20-ти, сразу обративший на себя наше внимание. Он нес подвиг молчания: ни с кем ни о чем никогда не говорил, а, когда это было нужно, объяснялся знаками. … Ходил он босой, в длинной холщовой рубахе без пояса. Один раз он у меня ночевал. Я всë ждал, что вот вечером он встанет на долгую молитву, да еще, может быть, «стуча веригами»… а он вместо этого знаком спросил меня о чем-то, улыбнулся, перекрестился и лег. И на следующий день он меня удивил. Он сидел на сундуке около двери… я заранее положил туда стопку книг: «Подвижники благочестия XVIII и XIX веков». «Вот, — думал я по глупости, — он обрадуется». А он открыл книгу, начал было читать, но тут же закрыл и больше не прикасался. Мы говорим, пишем, читаем о подвиге, а подвижники молчат и его совершают».
Особенно тепло вспоминал Сергей Фудель о своем многолетнем духовнике отце Серафиме (Батюгове): «Вот он стоит в подряснике, опоясанный кожаным поясом, в полумантии, — со всеми нами на молитве. Иногда крестит кого-то в пространстве пред собой — какого-то отсутствующего своего духовного ребенка. Иногда останавливает чтеца и начинает читать сам, но на середине псалма или молитвы вдруг замолкает, так глубоко вздыхая, что дыхание наполняет комнату. И мы молчим и ждем, зная, что его молитва именно сейчас не молчит, но кричит Богу. Или бывает так: он начинает читать молитву обычным голосом, размеренно, «уставно», но вдруг голос срывается, делается напряженным, глаза наполняются слезами, и так продолжается иногда несколько минут. …Колея уставного молитвенного строя при нем иногда явно нарушалась. С ним могло быть, так сказать, неудобно молиться, так же «неудобно», как не умеющим плавать идти за умеющим в глубокую воду… Думаю, что еще в большем неудобстве мы бы почувствовали себя на апостольском богослужении, когда простые миряне получали откровения, говорили на незнакомых языках и пророчествовали» («У стен Церкви»).
После тюрем и ссылок коренному москвичу Фуделю с семьей было запрещено жить в Москве. Пришлось переселиться за «сто первый километр» и наезжать в столицу эпизодически — чтобы поработать в библиотеках.
Одно время Фудели жили в Липецкой области — сперва в городке Лебедянь, потом в Усмани, где Сергей Иосифович завершил «Путь отцов». А к началу 1960-х перебрались во Владимирскую область, поближе к епископу Афанасию (Сахарову), в город Покров. Сам владыка жил в Петушках. Но пожить по соседству почти не довелось — в октябре 1962 года владыка Афанасий скончался.
«Последние годы Владыка был точно в каком-то смятении чувств, — вспоминал впоследствии Фудель. — То, что совершалось и в стенах Церкви, и в мире, вызывало в нем глубочайшую тревогу… Какое-то горестное недоумение и скорбь о все увеличивающемся обмирщении Церкви выражались и в разговорах его, и в письмах… Но перед смертью он сказал близким о том, где же выход. “Вас всех спасет молитва”, — это были его одни из самых последних слов».
«Невозможно верить стиснув зубы»
Читая книги Фуделя — а их около пятнадцати, — можно почувствовать тот дух, которым жили и укреплялись новомученики и исповедники Российские. Святость, никогда не покидавшую Церковь, Фудель видел воочию и умел передать строй мысли, настроение этих святых людей, их упование на Бога так, что читатель воспринимал их как свои собственные. «Может быть, вся задача нашего уходящего поколения в том и есть, чтобы передать молодым христианам… чувство рассвета, чувство приближения сроков», — писал Сергей Иосифович.
И если святые живут рядом с нами, значит, святость достижима — вот мысль, которую он развивал ее в своих произведениях.
«Как реальность будущего Царства Небесного удостоверяется действительным предначатием его еще здесь, на земле, внутри человека… так и ад начинается внутри человека еще здесь на земле, — писал Фудель. — Ад сам удостоверяет о себе в безумии и холоде греха, и человек еще при жизни предощущает геенну» («Путь Отцов»).
Но при этом очень важно, чтобы человек молился о ниспослании ему благодати — тогда однажды он обнаружит, что, несмотря на все трудности, ему радостно и легко.
А христианства без радости не бывает — об этом, собственно, все книги Сергея Фуделя, особенно «Причастие вечной жизни», написанная в Покрове уже на закате дней.
«Невозможно верить, стиснув зубы», вера без радости — это уже не христианство, а «хмурое законничество», утверждал он. И предупреждал: «Не вдыхая в себя хоть в малейшей степени блаженного воздуха вечности, нельзя сохранить свою веру… А ведь в этом всë дело, особенно в наше время: остаться до конца Ему (Богу. — Прим. ред.) верным».
«»Ученики исполнялись радости и Духа Святого», — говорится в Деяниях о первохристианах… о людях, которые должны были жить в ожидании изгнания, мучений и смерти, — писал Фудель. — И мы… не можем больше жить без этой радости Духа, готовящей наши сердца и на Голгофу, и на Воскресение. Эта радость Духа — всë та же — и вчера, и сегодня, и в атомный век, ибо она есть всë то же реальное причастие еще здесь, на земле, Божественной жизни и нетления».
Справедливость этих слов Сергей Иосифович доказал собственной жизнью. Он писал о радости — а сам жил в Покрове без газа, без отопления, воду приходилось носить с колонки, а денег порой не хватало даже на еду. Зарабатывал Фудель почти исключительно переводами для Издательского отдела Московской Патриархии — он знал аж семь языков. Хорошо знакомые иногда привозили из Москвы продукты.
Скончался Сергей Фудель 7 марта 1977 года. Но должно было пройти еще почти двадцать лет, прежде чем написанное им увидело свет.
«Он впитывал дух тихой, гонимой русской святости, на протяжении всей своей жизни подобно пчеле собирая ее крупицы на быстро оскудевающих церковных полях, — пишет о Сергее Иосифовиче ректор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета протоиерей Владимир Воробьев, неоднократно посещавший его в Покрове. — И этим подлинным духом наполнены его сочинения, что делает их столь драгоценными сегодня. Всë, что писал Сергей Иосифович, проходило горнило его собственного духовного опыта, несет в себе свидетельство о духе времени и о Церкви. И, читая, например, его «Записки о литургии» легко почувствовать, как служили литургию в тюрьмах новые русские священномученики, можно приобщиться и научиться их трепету и умилению, их страданию и торжеству их святости».