в первый же день петя облазил весь пароход
В первый же день петя облазил весь пароход
Ветер с моря нес дождь, рвал из рук прохожих зонтики. В улицах было по-утреннему темно. Так же темно и тягостно было на душе у Пети.
Не доходя до знакомого поворота, еще издали он увидел небольшую толпу перед газетным киоском – только что принесли кипы опоздавших газет. Их жадно разбирали. Трепались разворачиваемые листы и тотчас темнели под дождем. Кое-кто в толпе снимал шапки, а одна дама громко всхлипывала, прижимая к глазам и носу скомканный платок.
«Значит, все-таки умер», – подумал Петя. Теперь он ясно видел газетные страницы, окруженные жирной траурной рамкой, и черный портрет Льва Толстого со знакомой белой бородой.
Пете было уже тринадцать лет. Как все подростки, он особенно мучительно боялся смерти. Каждый раз, когда умирал кто-нибудь из знакомых, Петину душу охватывал ужас, и мальчик долго потом поправлялся, как после тяжелой болезни. Но сейчас этот страх смерти имел совсем другой характер. Толстой не был знакомый. Едва ли Петя даже представлял себе его человеческое бытие. Лев Толстой был знаменитый писатель, такой же, как Пушкин, Гоголь, Тургенев. Он существовал в сознании не как человек, а как явление. Теперь он лежал, умирая, на станции Астапово, и весь мир со дня на день с ужасом ожидал его смерти. Петя был захвачен общим ожиданием события, казавшегося невероятным и не применимым к бессмертному явлению, называвшемуся «Лев Толстой». Когда это событие совершилось, Петя почувствовал такую душевную тяжесть, что некоторое время неподвижно стоял, прислонившись к мокрому, слизистому стволу акации.
В гимназии было так же темно и траурно, как и на улице. Никто не шумел, не бегал по лестницам. Разговаривали вполголоса, как в церкви на панихиде. На перемене Петя и Жора Колесничук, который из маленького гимназистика уже вымахал в громадного, застенчивого юношу с прыщами на лбу и красными руками, сидели на подоконнике, и Колесничук испуганным шепотом рассказывал о том, что на оптовом складе мануфактурного магазина братьев Пташниковых, где его отец служил приказчиком, забастовали рабочие и повесили на воротах портрет Льва Толстого. Ученики старших классов – семиклассники и восьмиклассники собирались кучками на лестничных площадках и внизу, возле швейцарской. Они тайно шуршали газетами, которые вообще строго запрещалось приносить в гимназию. Уроки тянулись чинно, тихо, с однообразием, сводящим с ума. Часто в стеклянную дверь класса заглядывал инспектор или кто-нибудь из надзирателей. На их лицах было написано одно и то же выражение холодной бдительности. И Петя чувствовал, что весь этот привычный мир казенной гимназии, с форменными вицмундирами и сюртуками педагогов, с голубыми стоячими воротниками служителей, с тишиной коридоров, где так четко и звонко раздаются по метлахским плиткам шаги инспектора в новых ботинках с твердыми каблуками, с чуть слышным запахом ладана на четвертом этаже, возле резных дубовых дверей гимназической церкви, с редкими звонками телефона внизу, в канцелярии, и тонким дребезжаньем пробирок в физическом кабинете, – весь этот мир находится в тяжелом противоречии с тем великим и страшным, что, по мнению Пети, должно было сейчас происходить за стенами гимназии, в городе, в России, на всей земле.
Что же там происходило?
Петя время от времени смотрел в окно, но ничего не видел, кроме хорошо знакомой, надоевшей картины привокзального района. Он видел мокрую крышу красивого здания судебных установлений с фигурой слепой Фемиды на фронтоне. Видел купола Пантелеймоновского подворья, каланчу Александровского участка. Еще дальше висела пасмурная, дождливая муть рабочих предместий. Там были фабричные трубы, и дым, и пакгаузы, и та особая, свинцовая темнота горизонта, которая напоминала Пете что-то давнее, чего он никак не мог вспомнить. И лишь когда после уроков Петя вышел в город, он вдруг вспомнил.
Наступал ранний вечер. Уже кое-где в мелочных лавочках зажигали керосиновые лампы. Желтый свет жиденько блестел на мокрой мостовой. Мелькали призрачные тени прохожих, увеличенные туманом. И вдруг послышалось пение. Из-за угла медленно выходила ряд за рядом толпа людей, державших друг друга под руки. Впереди, прижимая к груди портрет Льва Толстого в черной раме, шел студент без шапки, и мокрый ветер трепал его русые волосы. «Вы жертвою пали в борьбе роковой», – выводил студент вызывающим тенором, покрывая нестройные голоса толпы. И этот студент, и эта ноющая толпа вдруг с необыкновенной силой воскресили в Петиной памяти другое, забытое время, другую, забытую улицу. Так же как тогда, в тумане блестела мостовая и по ней, взявшись под руки, ряд за рядом шли курсистки в маленьких каракулевых шапочках, студенты, мастеровые в сапогах. Они пели «Вы жертвою пали». Над толпой взвивался маленький красный лоскут, и это был Пятый год… И как бы в довершение сходства Петя услышал щелканье подков, высекающих из мокрого гранита мостовой искры. Казачий разъезд вырвался из переулка – бескозырки набекрень, короткие драгунские винтовки прыгают за спинами, – совсем близко от Пети свистнула нагайка и сильно запахло лошадиным потом. И тотчас все смешалось, закричало, побежало…
Схватившись обеими руками за фуражку, Петя бросился в сторону, наткнулся на что-то горячее. Оно опрокинулось. Это была жаровня возле фруктовой лавочки. Посыпались раскаленные уголья, дымящиеся каштаны. И улица опустела.
Петя с удивлением замечал, что к этой смерти, которую все называли «трагедия», имело какое-то отношение правительство, святейший синод, полиция, жандармский корпус. В эти дни если Петя встречал на улице архиерейскую карету с монахом возле кучера на козлах или трескучие щегольские дрожки полицмейстера, то он был уверен, что и архиерей и полицмейстер едут куда-то по срочному делу, связанному со смертью Толстого.
Никогда еще Петя не видел своего отца в таком не то чтобы возбужденном, а в каком-то возвышенно-одухотворенном состоянии, как в эти дни. Его обычно доброе, простодушное лицо вдруг стало строгим, помолодевшим. Волосы над высоким лепным лбом были закинуты как-то по-студенчески. И только в старых, покрасневших глазах, полных слез, под стеклами пенсне отражалось такое глубокое горе, что у Пети невольно сжималось от жалости сердце. Василий Петрович вошел и положил на письменный стол две стопки ученических тетрадок, крепко перевязанных шпагатом. Прежде чем переодеться в домашний пиджачок, он вынул из заднего кармана сюртука с потертыми шелковыми лацканами носовой платок и долго обтирал мокрые от дождя лицо и бороду. Потом решительно тряхнул головой:
– Ну, мальчики, мыть руки и обедать!
В первый же день петя облазил весь пароход
Материалы для подготовки к Всероссийским Проверочным Работам (ВПР), детальные решения типовых вариантов с ответами.
При написании данной работы «ВПР по русскому языку 7 класс 2018 Потапова Вариант 4» было использовано пособие «Всероссийская проверочная работа. Русский язык 7 класс: практикум по выполнению типовых заданий. ФГОС. Г. Н. Потапова. 2018 год».
Вариант 4
Задание 1
Перепишите текст, раскрывая скобки, вставляя там, где это необходимо, пропущенные буквы и знаки препинания.
В первый же день Петя облазил весь пароход, все его таинственные закоулки, где в продолжение уже нескольких суток еле-еле мигали лампочки, дрожа в проволочных сетках. Чем глубже под палубу уводили мальчика отвесные трапы с очень скользкими, добела вытертыми ступеньками, тем становилось неуютнее и грязнее. Справа и слева под ногами сочилась вода, тошнило от шороха гребного вала, безостановочно вращающегося в своём масляном ложе. Так как дверь кочегарки периодически открывалась настежь, Петю обдавало нестерпимым зноем топок. В адском пламени раскалённого угля проворно двигались фигуры кочегаров с пугающе длинными ломами в руках. Петя видел их закопчённые лица, облитые багровым светом, и чувствовал ужас от одной мысли остаться здесь, где было горячо и страшно. Он поскорее пошёл дальше, скользя по неукреплённым половицам, держась за маслянистые поручни, по-прежнему спускался и поднимался по трапам, уж не надеясь выбраться из этого разгорячённого мира. Но как ни старался Петя выбраться отсюда, сделать это было не так-то легко. Оглушённый грохотом паровозной машины, разбушевавшейся где-то совсем рядом, Петя попал в какое-то незнакомое помещение. Он увидел там груды тряпья, на котором сидели несколько семей, тоже измученных качкой. С трудом выбрался Петя на верхнюю палубу, на свежий морской воздух.
Задание 2
Выпишите из предложений причастие, имеющее в окончании букву Е. Напишите, на каком основании вы сделали свой выбор. Выпишите остальные слова, вставив пропущенные буквы.
1) Зимн..я ночь тянулась долго, и чёрные окна пустой дачи угрюмо глядели на обледеневш..й неподвижный сад. 2) Собака изменилась до неузнаваемости: длинная шерсть, прежде висевш..я космами на брюхе и покрытая засохш..ю грязью, очистилась и стала лосниться. 3) Юшка уходил пешим в глухую дальн..ю деревню. 4) Пахло жасмином в старой гостиной с покосивш..мися полами.
Засохшею (к а к о ю?) грязью (творит.пад.).
Гласные в падежных окончаниях причастий определяются по окончанию в вопросительном слове какой? (кроме форм мужского рода в именительном падеже).
Зимняя, обледеневший, висевшая, дальнюю, покосившимися.
Задание 3
Выпишите из предложений действительное и страдательное причастия прошедшего времени, вставьте пропущенные буквы. Напишите, на каком основании вы сделали свой выбор.
1) В пути Юшка дышал благоуханием трав и лесов, слушал голос рек, бормоч..щих на кам..нных перекатах. 2) Дождливыми вечерами бабушка устраивала в кухне интересн..йшие собрания. 3) Челкаш круто повернул лодку и направил её к чему-то высовыв..вшемуся из воды. 4) Мы погрузили на телегу наше движ..мое имущество и отправились в путь. 5) Троекуров мало заботился о выигрыше им зате..нного дела.
Вырисовывавшемуся — действит. (от глагола вырисовываться). Затеянного — страдат. (от глагола на -ять затеять).
Задание 4
Выпишите из предложений слова с Н—НН, распределяя их по строчкам. Вставьте пропущенные буквы, допишите к каждой строчке по одному своему примеру.
1) В том, как были приспособлен..ы эти зверин..ые жилища, чувствовалась заботливая обдуманность, любовь к животным. 2) В просторной и низкой конторе, когда-то белён..ой мелом, было очень тепло и сыро. 3) Старик снял шапку и неожидан..о запел дребезжащим, приятным баритоном. 4) Мостовая была завален..а рван..ой бумагой, банановой кожурой и мелкой стружкой из ящиков. 5) Женщина была не по возрасту игрива и восторжен..а.
1) Страдательные причастия прошедшего времени
2) Краткие причастия
3) Наречия
4) Отглагольные прилагательные
5) Отымённые прилагательные
6) Краткие прилагательные
Задание 5
1) И это была вовсе (не)станция, а какой-то (не)счастный полустанок. 2) Он совсем (не)хотел меня обидеть. 3) Рассказ его был нисколько (не)весёлый и произвёл на всех какое-то удручающее впечатление. 4) Как мы и предполагали, станция находилась совсем (не)близко. 5) (Не)привязывая, остановил он лошадь (не)далеко от конюшни.
Задание 6
1) Челкаш сорвал из-под своей куртки рубаху и молча, изредк.. поскрипывая зубами, стал обвязывать себе голову. 2) Налев.. от дивана стоял старый английский рояль. 3) Мальчики вышли на берег, справ.. тянулся лес, слев.. виднелась деревня. 4) Шаланда продвигалась сильными рывками, поворачивая то вправ. то влев…
налево, вправо, влево
Задание 7
Выпишите из предложений причастия и наречия с пропущенными буквами. Вставьте буквы, графически объясните, над какими орфограммами вы работали.
закоп чё нных, прож жё нных
Задание 8
Выпишите из предложений слова с пропусками, вставьте, где это необходимо, пропущенные буквы. Напишите, над какой орфограммой вы работали. Подчеркните наречия.
Хорош, наотмашь , встреч, запрячь, уж , плач, ночь, полночь.
Употребление мягкого знака после шипящих на конце слов в разных частях речи.
Задание 9
Среди выделенных слов найдите наречия, которые пишутся через дефис, выпишите их, раскрывая скобки. Графически объясните написание наречий. Выпишите остальные слова, раскройте скобки, надпишите части речи.
1) «Да ты затопи сначала печь(то)!» — командовала бабушка. 2) В доме не очень(то) любили, когда на барыню находил весёлый час, потому(что), (во)первых, она требовала от всех немедленного сочувствия и сердилась, если у кого(нибудь) лицо не сияло удовольствием. 3) Дворецкий растолкал Степана и (в)полголоса сообщил ему приказание. 4) Концы тонких стропил торчали крест(накрест). 5) Э(э), да что толковать о хозяевах, о мужиках, которые всю жизнь кормились от лошади! 6) Большое ярко(оранжевое) солнце плавно уходило в море.
Очень-то, во-первых, крест-накрест (сложное наречие).
Печь-то (сущ. с частицей), потому что (союз), кого-нибудь (местоим.), вполголоса (нар.), э-э (междометие), ярко-оранжевое (сложное прилагат.).
Задание 10
Выпишите из предложений наречия, в которых орфограммой является пробел.
1) Очень хорошо, что Настя (по)старше брата на два года, а то(бы) он непременно зазнался. 2) Я (на)ходу стал отламывать от буханки кусок и бросать лошади. 3) Митраша по елани шёл (в)начале лучше, чем даже раньше по болоту. 4) Долго ещё бежал он (без)оглядки между козацким табором и потом далеко по всему чистому полю. 5) (На)верху лестницы они встретили богато убранного вооружённого воина.
На ходу, без оглядки.
Задание 11
Выпишите из предложений производные предлоги, раскройте скобки, вставьте пропущенные буквы.
1) (На)встречу попадались стада коров и овец. 2) (В)заключени.. Миша подписал протокол. 3) Наконец-то Петька увидел этот дом, он резко повернулся и встал (на)против. 4) (В)связн с плохими погодными условиями поход в горы был категорически запрещён. 5) Он смотрел (во)круг себя с волнением неописуемым.
В заключении, в связи, вокруг.
Задание 12
Укажите номера предложений, в которых выделенные слова являются союзами.
1) И вдруг оттуда как застонет кто-то: что(бы) это такое было? 2) Яиц всего десяток, хлеба и молока мало, за(то) как вкусно пахнет салом. 3) Петя заплакал и засмеялся в одно и то(же) время. 4) До субботы я то(же) успел провиниться. 5) Андрий так(же) кипел жаждою подвига, но вместе с нею душа его была доступна и другим чувствам.
Задание 13
Укажите все цифры, на месте которых надо писать букву И.
1) Герасим н(1)чего н(2) слышал, н(3) быстрого визга падающей Муму, н(4) тяжкого всплеска воды. 2) Дубровский побледнел и н(5) сказал н(6) слова. 3) О чём бы н(7) начинали генералы разговор, он постоянно сводил на воспоминание о еде. 4) Виктор н(8) мог н(9) остановиться около этого дома, который о многом ему напоминал. 5) Собака н(10) разу н(11) останавливалась, пока н(12) прибежала к усадьбе, где гостил её хозяин.
Задание 14
Расставьте в предложениях знаки препинания. Напишите, на каком основании вы сделали свой выбор.
Деепричастный оборот, стоящий в середине предложения, выделяется запятыми.
2) Поднялся частый дождь, и отовсюду стал надвигаться мрак осенней длинной ночи.
3) Девочка, сидевшая на кровати, уронила руки между колен и задумчиво глядела на огонь лампы.
Причастный оборот, стоящий после определяемого слова, выделяется запятыми.
4) Я вспомнил дочь старого смотрителя и обрадовался при мысли, что я увижу её снова.
5) Боже, на что стали похожи новые башмаки!
Междометие, стоящее в начале предложения, выделяется запятой.
В первый же день петя облазил весь пароход
Перепишите текст 1, раскрывая скобки, вставляя, где это необходимо, пропущенные буквы и знаки препинания.
текст 1
ВПР7: текст Катаева В.
(По В. Катаеву)
В первый же день Петя облазил весь пароход, все его таинственные закоулки, где в продолжение уже нескольких суток еле-еле мигали лампочки, дрожа в проволочных сетках. Чем глубже под палубу уводили мальчика отвесные трапы с очень скользкими, добела вытертыми ступеньками, тем становилось неуютнее и грязнее. Справа и слева под ногами сочилась вода, тошнило от шороха гребного вала, безостановочно вращающегося в своём масляном ложе. Так как дверь кочегарки периодически открывалась настежь, Петю обдавало нестерпимым зноем топок. В адском пламени раскалённого угля проворно двигались фигуры кочегаров с пугающе длинными ломами в руках. Петя видел их закопчённые лица, облитые багровым светом, и чувствовал ужас от одной мысли остаться здесь, где было горячо и страшно. Он поскорее пошёл дальше, скользя по неукреплённым половицам, держась за маслянистые поручни, по-прежнему спускался и поднимался по трапам, уж не надеясь выбраться из этого разгорячённого мира. Но как ни старался Петя выбраться отсюда, сделать это было не так-то легко. Оглушённый грохотом паровозной машины, разбушевавшейся где-то совсем рядом, Петя попал в какое-то незнакомое помещение. Он увидел там груды тряпья, на котором сидели несколько семей, тоже измученных качкой. С трудом выбрался Петя на верхнюю палубу, на свежий морской воздух.
В первый же день петя облазил весь пароход
Ветер с моря нес дождь, рвал из рук прохожих зонтики. В улицах было по-утреннему темно. Так же темно и тягостно было на душе у Пети.
Не доходя до знакомого поворота, еще издали он увидел небольшую толпу перед газетным киоском – только что принесли кипы опоздавших газет. Их жадно разбирали. Трепались разворачиваемые листы и тотчас темнели под дождем. Кое-кто в толпе снимал шапки, а одна дама громко всхлипывала, прижимая к глазам и носу скомканный платок.
«Значит, все-таки умер», – подумал Петя. Теперь он ясно видел газетные страницы, окруженные жирной траурной рамкой, и черный портрет Льва Толстого со знакомой белой бородой.
Пете было уже тринадцать лет. Как все подростки, он особенно мучительно боялся смерти. Каждый раз, когда умирал кто-нибудь из знакомых, Петину душу охватывал ужас, и мальчик долго потом поправлялся, как после тяжелой болезни. Но сейчас этот страх смерти имел совсем другой характер. Толстой не был знакомый. Едва ли Петя даже представлял себе его человеческое бытие. Лев Толстой был знаменитый писатель, такой же, как Пушкин, Гоголь, Тургенев. Он существовал в сознании не как человек, а как явление. Теперь он лежал, умирая, на станции Астапово, и весь мир со дня на день с ужасом ожидал его смерти. Петя был захвачен общим ожиданием события, казавшегося невероятным и не применимым к бессмертному явлению, называвшемуся «Лев Толстой». Когда это событие совершилось, Петя почувствовал такую душевную тяжесть, что некоторое время неподвижно стоял, прислонившись к мокрому, слизистому стволу акации.
В гимназии было так же темно и траурно, как и на улице. Никто не шумел, не бегал по лестницам. Разговаривали вполголоса, как в церкви на панихиде. На перемене Петя и Жора Колесничук, который из маленького гимназистика уже вымахал в громадного, застенчивого юношу с прыщами на лбу и красными руками, сидели на подоконнике, и Колесничук испуганным шепотом рассказывал о том, что на оптовом складе мануфактурного магазина братьев Пташниковых, где его отец служил приказчиком, забастовали рабочие и повесили на воротах портрет Льва Толстого. Ученики старших классов – семиклассники и восьмиклассники собирались кучками на лестничных площадках и внизу, возле швейцарской. Они тайно шуршали газетами, которые вообще строго запрещалось приносить в гимназию. Уроки тянулись чинно, тихо, с однообразием, сводящим с ума. Часто в стеклянную дверь класса заглядывал инспектор или кто-нибудь из надзирателей. На их лицах было написано одно и то же выражение холодной бдительности. И Петя чувствовал, что весь этот привычный мир казенной гимназии, с форменными вицмундирами и сюртуками педагогов, с голубыми стоячими воротниками служителей, с тишиной коридоров, где так четко и звонко раздаются по метлахским плиткам шаги инспектора в новых ботинках с твердыми каблуками, с чуть слышным запахом ладана на четвертом этаже, возле резных дубовых дверей гимназической церкви, с редкими звонками телефона внизу, в канцелярии, и тонким дребезжаньем пробирок в физическом кабинете, – весь этот мир находится в тяжелом противоречии с тем великим и страшным, что, по мнению Пети, должно было сейчас происходить за стенами гимназии, в городе, в России, на всей земле.
Что же там происходило?
Петя время от времени смотрел в окно, но ничего не видел, кроме хорошо знакомой, надоевшей картины привокзального района. Он видел мокрую крышу красивого здания судебных установлений с фигурой слепой Фемиды на фронтоне. Видел купола Пантелеймоновского подворья, каланчу Александровского участка. Еще дальше висела пасмурная, дождливая муть рабочих предместий. Там были фабричные трубы, и дым, и пакгаузы, и та особая, свинцовая темнота горизонта, которая напоминала Пете что-то давнее, чего он никак не мог вспомнить. И лишь когда после уроков Петя вышел в город, он вдруг вспомнил.
Наступал ранний вечер. Уже кое-где в мелочных лавочках зажигали керосиновые лампы. Желтый свет жиденько блестел на мокрой мостовой. Мелькали призрачные тени прохожих, увеличенные туманом. И вдруг послышалось пение. Из-за угла медленно выходила ряд за рядом толпа людей, державших друг друга под руки. Впереди, прижимая к груди портрет Льва Толстого в черной раме, шел студент без шапки, и мокрый ветер трепал его русые волосы. «Вы жертвою пали в борьбе роковой», – выводил студент вызывающим тенором, покрывая нестройные голоса толпы. И этот студент, и эта ноющая толпа вдруг с необыкновенной силой воскресили в Петиной памяти другое, забытое время, другую, забытую улицу. Так же как тогда, в тумане блестела мостовая и по ней, взявшись под руки, ряд за рядом шли курсистки в маленьких каракулевых шапочках, студенты, мастеровые в сапогах. Они пели «Вы жертвою пали». Над толпой взвивался маленький красный лоскут, и это был Пятый год… И как бы в довершение сходства Петя услышал щелканье подков, высекающих из мокрого гранита мостовой искры. Казачий разъезд вырвался из переулка – бескозырки набекрень, короткие драгунские винтовки прыгают за спинами, – совсем близко от Пети свистнула нагайка и сильно запахло лошадиным потом. И тотчас все смешалось, закричало, побежало…
Схватившись обеими руками за фуражку, Петя бросился в сторону, наткнулся на что-то горячее. Оно опрокинулось. Это была жаровня возле фруктовой лавочки. Посыпались раскаленные уголья, дымящиеся каштаны. И улица опустела.
Петя с удивлением замечал, что к этой смерти, которую все называли «трагедия», имело какое-то отношение правительство, святейший синод, полиция, жандармский корпус. В эти дни если Петя встречал на улице архиерейскую карету с монахом возле кучера на козлах или трескучие щегольские дрожки полицмейстера, то он был уверен, что и архиерей и полицмейстер едут куда-то по срочному делу, связанному со смертью Толстого.
Никогда еще Петя не видел своего отца в таком не то чтобы возбужденном, а в каком-то возвышенно-одухотворенном состоянии, как в эти дни. Его обычно доброе, простодушное лицо вдруг стало строгим, помолодевшим. Волосы над высоким лепным лбом были закинуты как-то по-студенчески. И только в старых, покрасневших глазах, полных слез, под стеклами пенсне отражалось такое глубокое горе, что у Пети невольно сжималось от жалости сердце. Василий Петрович вошел и положил на письменный стол две стопки ученических тетрадок, крепко перевязанных шпагатом. Прежде чем переодеться в домашний пиджачок, он вынул из заднего кармана сюртука с потертыми шелковыми лацканами носовой платок и долго обтирал мокрые от дождя лицо и бороду. Потом решительно тряхнул головой:
– Ну, мальчики, мыть руки и обедать!
В первый же день петя облазил весь пароход
Вышли за волнорез и увидели его обратную сторону, обращенную в открытое море, где в брызгах и пене разбивающихся волн сновало множество рыболовов с длинными бамбуковыми удочками.
Теперь уже были видны Ланжерон, Александровский парк, остатки его знаменитой старинной стены с арками и рядом — торгово-промышленная выставка: целый город затейливых павильонов, среди которых возвышались высотой с трехэтажный дом деревянный самовар чайной фирмы «Караван» и черная бутылка шампанского «Редерер» с золотым горлышком.
На выставке играл симфонический оркестр, и вечерний бриз, трепавший на белых флагштоках сотни цветных флагов и вымпелов, доносил иногда до парохода его торжественную скрипичную бурю, нежно смягченную расстоянием.
Петя не уходил с палубы, весь охваченный восторгом выхода в открытое море. Единственное, что немного омрачало его радость, это были георгиевские ленты, оставшиеся в кармане пограничного офицера. А как бы они сейчас пригодились!
Ветер крепчал, красиво надувая и полоща за кормой итальянский флаг, и мальчик с горечью представил себе, как прекрасно могли бы струиться и щелкать длинные концы его георгиевской лепты.
Впрочем, и без этого свежему морскому ветру было много возни с Петиным костюмом. Ветер трепал воротник Петиной матроски, надувал ее на спине и раздувал просторные рукава, тесно застегнутые на запястьях. А то, что шапка теперь была без ленты, может быть, даже и к лучшему: она с некоторой натяжкой могла сойти за берет пятнадцатилетнего капитана из романа того же названия, но имела перед ним то преимущество, что под ее подкладкой лежало письмо.
Словно желая доставить Пете как можно больше радости, судьба подарила ему в этот изумительный день еще одно незабываемое впечатление.
— Смотрите, смотрите: летит! — закричал вдруг Павлик.
Петя совсем забыл, что именно на сегодня был назначен так долго ожидаемый перелет Уточкина из Одессы в Дофиновку. При благоприятных метеорологических условиях смелый авиатор должен был подняться на своем «фармане» с территории выставки, пролететь одиннадцать верст по прямой над заливом и опуститься в Дофиновке. Не каждому мальчику посчастливилось бы увидеть такое зрелище не с берега, а именно с моря.
Петя и все пассажиры, выбежавшие из своих кают на палубу, увидели невысоко над водой аппарат Уточкина, который только что оторвался от земли и теперь, стрекоча мотором, медленно приближался к пароходу. Он пролетел совсем недалеко за кормой, так что в лучах заходящего солнца были отчетливо видны велосипедные колеса аэроплана, медный бак и между двумя желтыми полупрозрачными плоскостями согнутая фигурка самого Уточкина с ногами, повисшими над морем.
Поравнявшись с пароходом, отчаянный Уточкин сорвал с головы кожаный шлем и помахал им в воздухе.
— Ура! — закричал Петя и тоже было сорвал с головы шапку, но, вспомнив про письмо, нахлобучил ее еще крепче.
— Ура! — закричали пассажиры, размахивая кто чем мог, и летательный аппарат, уменьшаясь, стал удаляться по направлению к Дофиновке, оставляя над заливом синюю струйку отработанного газа.
До этого времени Петя если и уезжал куда-нибудь из Одессы, то не дальше Екатеринослава, где раза два гостил у бабушки, или Аккермана, возле которого они каждый год проводили лето, — в Будаках, на берегу моря. В Екатеринослав ездили на поезде, а в Аккерман на пароходе «Тургенев», который казался чудом техники.
Теперь он плыл из Одессы в Неаполь на океанском пароходе. «Палермо», строго говоря, не был океанским пароходом. Но так как было известно, что ему случалось совершать рейсы и по океану, то Петя, сделав маленькую натяжку, уверил себя и с жаром уверял других, что «Палермо» настоящий океанский пароход.
Путешествие должно было продолжаться около двух недель — довольно долго для быстроходного лайнера, каким он изображался во всех проспектах и объявлениях.
Дело в том, что, продавая Василию Петровичу билеты, синьор в серой визитке весьма ловко умолчал о том, что «Палермо» пароход не вполне пассажирский, а, скорее, полугрузовой и должен делать продолжительные остановки в портах следования. Но это выяснилось только в Константинополе, где началась первая длительная погрузка, а до Константинополя плыли быстро и со всевозможным комфортом.
Петя сразу с головой окунулся в упоительную жизнь океанского парохода. Здесь все, каждая мелочь, волновало его своей особой ультрасовременной технической целесообразностью, соединенной со старинными романтическими формами парусного флота.
Ровный, непрерывный, напряженно дрожащий звук паровых и электрических машин в тысячи индикаторных сил сливался со свежим, живым шумом волны, также непрерывно льющейся, волнисто бегущей по железным бортам. Крепкий ветер, насыщенный всеми запахами открытого моря, вольно посвистывал в вантах, и тот же самый ветер, раздувая брезентовые рукава вентиляционных кожухов, врывался в их разинутые жерла и потом дул то горячими, то холодными сквозняками машинного отделения и грузовых трюмов.
Здесь смешивались самые различные запахи: теплый, уютный запах полированного красного дерева кают-компаний и запах риполина, которым были выкрашены переборки коридоров; ароматы ресторана и дух горячей стали, машинного масла и сухого пара; смолистопеньковый запах матов и свежий запах соснового экстракта, которым опрыскивали из пульверизатора кафельные отдаленные комнаты с горячей и холодной водой. Здесь были тяжелые, качающиеся медные бра, со свечами под стеклянными колпаками и элегантные матовые плафоны электрического освещения; стальные трапы, и решетки машинного отделения, и дубовая лестница с натертыми воском фигурными перилами и точеными балясинами, двумя широкими маршами ведущая в салон.
В первый же день Петя облазил весь пароход, все его таинственные закоулки и глубины угольных ям, где круглые сутки слабым накалом светились электрические лампочки, дрожа в проволочных сетках, как в мышеловках.
Чем глубже под палубу уводили мальчика почти отвесные трапы с очень скользкими, добела вытертыми стальными ступеньками, тем становилось неуютнее и грязнее. Под ногами сочилась черная, масляная вода, и тошнило от оглушительного стука машин, шороха гребного вала, безостановочно вращающегося в своем масляном ложе, и тяжелого трюмного воздуха.
В подводной части парохода жили и все время трудились механики, смазчики, кочегары. Иногда открывалась железная дверь кочегарки, и тогда Петю обдавало нестерпимым зноем топок. В адском пламени спекшегося раскаленного угля проворно двигались фигуры кочегаров с длинными ломами в руках. Петя видел их черные, потные лица, облитые багровым светом, и чувствовал ужас от одной только мысли остаться здесь хотя бы на пять минут.
Он поскорее шел дальше, скользя по стальным половикам, держась за маслянистые стальные поручни, спускался и поднимался по трапам, стараясь выбраться из этого страшного мира. Но не так-то легко это было сделать. Оглушенный грохотом и тонким звоном тысячи индикаторных сил пароходной машины, разбушевавшейся где-то совсем рядом и лихорадочно сотрясающей тонкие переборки, Петя попадал в помещения, существование которых трудно было себе представить.
Петя знал, что, кроме пассажиров классных, есть еще палубные, но оказалось — существует еще одна категория пассажиров, так называемых «трюмных». Они не имели права выходить даже на самую нижнюю палубу, где обычно везли скот. Они ехали на дощатых нарах в самой глубине одного из недогруженных трюмов.
Петя увидел груды какого-то грязного восточного тряпья, на котором сидели и лежали измученные качкой, дурным воздухом, полутьмой, шумом машин несколько турецких семейств, куда-то переезжающих вместе с детьми, медными кофейниками и цыплятами в больших деревянных клетках.
С трудом выбрался Петя на верхнюю палубу, на свежий морской воздух, и долго еще не мог прийти в себя.
Для пассажиров первого и второго классов жизнь на пароходе шла по твердо заведенному порядку: в восемь часов утра пожилая горничная в крахмальной наколке входила в каюту и, сказав баритоном: «Буон джорно», ставила на столик поднос с кофе и булочками; в полдень и в шесть часов вечера по коридору бесшумной рысью проносился официант с салфеткой под мышкой и, по очереди стуча в двери кают, кричал скороговоркой итальянской commedia dell’arte, раскатываясь на букве «р»:
— Пр-рего, синьор-р-ри, манджар-р-ре! — что значило: «Пожалуйте кушать».
Для пассажиров первого класса полагался еще пятичасовой чай и поздний ужин. Но семейство Бачей, принадлежавшее к той золотой середине человеческого общества, которая обычно ездит во втором классе, было лишено этого преимущества.
Это оставило в душе неприятный осадок, в особенности у Пети и Павлика: за обедом пассажирам первого класса, кроме десерта, подавалось очень вкусное сладкое, даже иногда мороженое, а пассажиры второго класса довольствовались лишь одним десертом, состоящим из сыра и фруктов.
Первый и второй классы столовались в разных салонах. Во втором классе за табльдотом председательствовал старший помощник, а в первом — сам капитан, личность, недоступная для простых смертных, поэтому несколько таинственная: его даже проныра Павлик видел за весь рейс всего несколько раз.
Зато старший помощник — весельчак и, судя по его глянцевитому лилово-розовому носу с древнеримской горбинкой, пьяница — был в полном смысле душа общества. Он так мило щипал Павлика под столом и называл его «маленьким руски», так предупредительно передавал дамам сыр и подливал мужчинам вина, так скрипел белоснежным, туго накрахмаленным кителем, поворачиваясь направо и налево и оделяя всех обедающих своими простодушными улыбками!
За обедом подавались настоящие итальянские макароны под томатным соусом, жаркое с гарниром «фаджоли», то есть фасолью, затем десерт — круглые мессинские апельсины с веточками и листиками, сморщенные лилово-зеленые фиги и свежий миндаль, который не кололся щипцами, а свободно разрезался столовым ножом вместе с его толстой зеленой шкуркой и еще мягкой скорлупкой.
Несколько смущало то обстоятельство, что кушанья подавал официант. Он просовывал мельхиоровое блюдо с левой руки, держа его на весу, и надо было самому себе брать, и от застенчивости брали гораздо меньше, чем хотелось.
Но решительно не понравилось и даже испугало Василия Петровича то, что к обеду полагалось вино — по бутылке на троих. Правда, это было слабенькое, довольно кислое итальянское винцо, и пассажиры пили его пополам с водой, но все равно Василию Петровичу показалось это ужасным. Увидев в первый раз перед своим кувертом толстую бутылку без этикетки, он затряс бородой и чуть было не крикнул лакею: «Уберите эту гадость!» — но вовремя сдержался и ограничился тем, что демонстративно отодвинул от себя вино.
Но впоследствии, попробовав его и убедившись, что пароходное общество вовсе не имело в виду спаивать своих пассажиров второго класса крепкими, дорогими винами, разрешил детям, чтобы не пропадало добро, за которое было заплачено, подкрашивать воду несколькими каплями вина.
Это ежедневное подкрашивание и составляло для Пети и Павлика одну из главных радостей обеда.
Из тяжелого запотевшего графина, насквозь промерзшего в пароходном рефрижераторе, в большой бокал наливалась ледяная вода, а потом туда прибавлялась тонкая струйка вина.
Вино смешивалось с водой не сразу. Оно сначала кружилось гарусными нитями, а уже потом распускалось, и тогда вода окрашивалась в яркий рубиновый цвет, а на крахмальной скатерти вспыхивала розовая качающаяся звезда.