битва за москву сколько дней длилась
Битва под Москвой переломила ход войны
65 лет назад, 5 декабря 1941 года, началась наступательная операция советских войск под Москвой. Она отбросила фашистов от стен столицы на 100-250 километров. В ходе Московской битвы Германия потерпела первое серьезное поражение во Второй Мировой войне. Здесь было разгромлено 38 вражеских дивизий, в том числе 15 танковых и моторизованных. Противник потерял более 500 тысяч человек, 1300 танков, 2500 орудий, более 15 тысяч автомобилей и много другой техники. Гитлер отправил в отставку 35 высших чинов Вермахта. Среди них генерал-фельдмаршалов Браухича и Бока, генералов Гудериана и Штрауса.
Как складывались события в канун битвы под Москвой? Чем характеризовалась позиция крупнейших мировых держав на начальном этапе германо-советской войны?
О тайных пружинах Второй Мировой военному обозревателю РИА Новости Виктору ЛИТОВКИНУ рассказывает доктор исторических наук Валентин ФАЛИН.
— Вы говорите о советском руководстве или о странах, что вместе с нами составили затем антигитлеровскую коалицию?
— О тех и о других. Вспомните, 22 июня над Страной Советов завис дамоклов меч. Из-за недопустимых просчетов Сталина и отчасти заскорузлого мышления военных мы оказались неподготовленными к сокрушительной мощи нападения фашистской Германии. Откатываясь под натиском агрессора на край пропасти, Москва отложила до лучших времен ходкие догмы и была открыта для любого знака солидарности, любого участия и помощи, откуда бы они не исходили, хваталась за любой спасательный круг. Речь шла о сохранении нации, которую нацистские «сверхчеловеки» приговорили к истреблению.
Постоянное давление с правого фланга подпитывало свойственную президенту США шаткость политического настроя. В том же ключе влияли на него и ближайшее советники, к которым Рузвельт прислушивался, если и не полностью доверял. Эти советники, по сути, списали СССР еще до того, как первые немецкие снаряды и авиабомбы упали на наши города и села. На заклание Советского Союза нацистами военное руководство США отводило минимум месяц, а максимум, возможно, три месяца.
— Но как же в таком случае расценивать телеграммы поддержки, которые звучали из Вашингтона после нападения Германии на СССР?
— Да, формально нас «поощряли на сопротивление агрессору». вплоть до взаимного с Германией истощения. Причем на сопротивление с опорой на собственные силы и ресурсы. Даже Гопкинс, «левый крайний» в рузвельтовской команде, по иронической аттестации Хэлла, находил «чрезвычайно неразумным» поставлять тяжелое вооружение на советско-германский фронт и даже вести какие-либо предметные переговоры на сей счет, пока не определится, «будет ли существовать какой-нибудь фронт, а также где приблизительно пройдет линия фронта в предстоявшие зимние месяцы».
В заявлениях, рассчитанных на доверчивых слушателей, Лондон демонстрировал большую склонность принять в расчет крайне трудное положение, в котором оказался Советский Союз. Англичане даже пошли на подписание с нами 12 июля 1941 года «Соглашения о совместных действиях в войне против Германии». На Кольский полуостров прибыла эскадрилья британских истребителей, что, по версии англичан, демонстрировало эффект боевого «пожатия рук». Но этим решимость «бороться сообща, сколько хватит сил и жизни», которую премьер-министр Черчилль цветисто провозгласил 22 июня, и исчерпывалась.
Вслед за подписанием соглашения о взаимодействии в войне против Германии в Лондон прилетела советская делегация во главе с генералом Голиковым. И какие рекомендации получили начальники британских штабов, принимавшие советских военных? Им рекомендовалось показывать «внешне сердечное обхождение с русскими. Для создания атмосферы дружелюбия следует, не щадя себя, развлекать членов миссии. », а от обсуждения проблем «взаимодействия по существу» уклоняться.
Британский посол в Москве Криппс имел основание констатировать: «Они (члены кабинета Черчилля) хотят иметь от сотрудничества (с СССР) одни выгоды, ничего не давая взамен». Лорд Бивербрук, который входил в состав английского правительства, обвинял премьера в «совершенной слепоте к требованиям и возможностям момента», созданным «русским сопротивлением». Похоже, он не был посвящен в сокровенные замыслы лондонских стратегов, которые вышли наружу спустя полтора десятилетия.
Не здесь ли отгадка, в частности, упорного нежелания англичан бомбить, используя аэродромы в Крыму, как предлагал Сталин, нефтепромыслы в районе румынского Плоешти, с которых немцы получали три четверти потребного горючего? Ведь на чем-то до Волги и Кавказа гитлеровцам надо было добираться. Зато британские союзники усердно готовились в 1941/42 годах «запалить» советские центры нефтедобычи, чтобы те, не дай Бог, не оказались в руках «общего врага».
— Но было же очевидно, что Германия, что называется, не остановится на Советском Союзе. Что в борьбе за мировое господство ее жертвами могут стать и Великобритания, и США, несмотря на всю их нелюбовь к Стране Советов. Почему же они не выступили сразу на стороне нашего государства? Ведь вместе бить агрессора было бы гораздо проще, чем поодиночке.
Основной смысл хартии состоял, как свидетельствовал Черчилль, в формулировании «неких общих принципов национальной политики», сообразно которым две державы, Англия и США, рассчитывали «управлять миром (по окончании войны) до установления лучшего порядка». Само собой разумеется, текст хартии с Москвой не обговаривался, как если бы англо-советского соглашения от 12 июля не существовало, и история творилась не на советско-германском фронте.
— Вы хотите сказать, что, если бы США и Великобритания не на словах, а на деле оказали помощь России в войне против Германии с первых же дней агрессии фашистов, то ни Перл-Харбора, ни ударов по английским колониям в Юго-Восточной Азии не было бы?
Вернемся в Лондон. Еще в сентябре 1941 года Черчилль заявил на заседании военного кабинета: «Возможность сепаратного мира (с Германией) не может быть полностью исключена». Пару месяцев спустя он раскроет свой тезис так: «Мы сделали публичное заявление (имелось в виду статья 2 советско-британского «Соглашения о совместных действиях в войне против Германии»), что не будем вести переговоры с Гитлером или нацистским режимом, но. мы пошли бы слишком далеко, если бы заявили, что не будем вести переговоры с Германией, взятой под контроль ее армией. Невозможно предсказать, какое по форме правительство может оказаться в Германии тогда, когда ее сопротивление будет ослаблено, и она захочет вести переговоры».
О каких политических путях здесь шла речь?
Еще весной 1941 года на англичан вышел Гиммлер. Затем на Альбион пожаловал Гесс. Ведомство Риббентропа не без санкции Гитлера запускало в сторону Запада пробные шары. Британский Intelligence Service, в свою очередь, отлаживал связи с военной разведкой рейха. Параллельно американцы оснастились проектом «Георг». Он был утвержден президентом 14 августа 1941 года (кстати, в день публикации «Атлантической хартии») и нацеливался на подготовку почвы для антигитлеровского переворота. Через три года «Георг» разродился покушением на фюрера.
Есть и другие весомые основания называть Московскую битву переломным событием мировой войны.
— Давайте назовем главные из них.
— Падение Москвы обернулось бы, как отмечалось раньше, вступлением в войну против СССР Японии и Турции. Таким образом, мы получили бы второй фронт на Дальнем Востоке и третий фронт на южных рубежах. Предотвратив подобный разворот событий, Советский Союз, благодаря подвигу наших солдат, ополченцев, всего народа, одержал в 1941 году еще одну неоценимую политическую и военную победу. Япония не решилась на нас напасть. И мы смогли перебросить значительные силы на Запад.
Далее. Именно Московская битва стала повивальной бабкой Объединенных Наций. 26 государств приняли на себя 1 января 1942 года обязательство не заключать сепаратного мира ни с Германией, ни с Японией, довести борьбу с ними до победного конца. Наши явные и потенциальные злопыхатели, кредо которых звучало так: победе Советов при любом исходе надлежит предпочесть победу Берлина, а также профессиональные скептики, ни в грош не ставящие способность Советского Союза выдюжить в единоборстве с нацистской Германией, были посрамлены.
Более того, победа под Москвой давала шанс на сравнительно скорое окончание войны, если бы наши союзники по антигитлеровской коалиции захотели им воспользоваться. К сожалению, у Лондона и шедших в тот момент на поводу за Черчиллем американцев была собственная схема и график движения к успеху. Они стремились не к победе над гитлеровским рейхом, а к такому итогу войны, который обустраивал бы особое положение Великобритании и Соединенных Штатов в послевоенном мире.
Воздавая должное великой исторической победе над нацистами в битве под Москвой, запрограммировавшей нашу великую Победу над фашизмом, приходится вместе с тем с горечью отметить: Вторая Мировая война так и осталась сводом национальных войн, сгруппированных в коалиции по признакам сравнительной близости эгоистических интересов отдельных стран. Советскому Союзу предстояло крепко овладеть стратегической инициативой на Европейском театре военных действий, прежде чем западные «демократии», скрепя сердце, вступили в серьезный диалог с Москвой на предмет обращения с побежденной Германией и ее сателлитами. Впрочем, и на том финальном отрезке Второй Мировой войны не обошлось без подвохов и интриг со стороны наших партнеров по антигитлеровской коалиции.
Но это тема другого разговора.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
«Катастрофы можно было избежать» Почему начало битвы за Москву в 1941 году обернулось для Красной армии провалом
80 лет назад, 30 сентября 1941 года, началась операция «Тайфун» — генеральное наступление вермахта на столицу СССР. В тот день 2-я танковая группа генерала Хайнца Гудериана атаковала позиции Брянского фронта, прорвав их. 2 октября на войска Западного и Резервного фронтов обрушилась вся группа армий «Центр». Битва за Москву стала крупнейшим стратегическим сражением Второй мировой войны, в котором с обеих сторон участвовало более трех миллионов человек. В первый и последний раз Германия задействовала в одной операции сразу три танковых группы (армии). Начало оборонительной фазы сражения сложилось для Красной армии крайне неудачно и трагично — немцам удалось окружить и разгромить почти все соединения трех советских фронтов. Почему это произошло? Как действовали участники тех событий? Какие ошибки допустили противники? Благодаря кому и чему удалось спасти Москву? Об этом «Ленте.ру» рассказал заведующий филиалом «Богородицкое поле» музея-заповедника «Хмелита» (Смоленская область), боец поискового отряда «Долг» Игорь Михайлов.
Момент истины для немецких генералов
«Лента.ру»: Какая обстановка сложилась на Советско-германском фронте к началу наступления немцев на Москву?
Фото: Сергей Варшавчик
Игорь Михайлов: Операция «Тайфун» у немцев рождалась очень долго и мучительно. Согласно плану нападения на СССР «Барбаросса», к концу сентября с Красной армией должно было быть окончательно покончено.
Первые победы вскружили голову. Начальник Генерального штаба сухопутных войск вермахта генерал Франц Гальдер 3 июля 1941 года записал в своем дневнике: «Не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней». Но вместе с тем уже в то время наиболее дальновидные германские генералы поняли, что все три стратегические цели плана «Барбаросса» (захват Москвы, Ленинграда и Украины) одновременно в 1941 году недостижимы.
По мере наступления вермахта вглубь территории СССР линия фронта как воронка расширялась, сопротивление советских войск, несмотря на их окружение — под Минском и отдельных дивизий на Северо-Западном фронте, — возрастало. Характер войны был совсем другой, чем в Европе, намного более ожесточенный и масштабный. В этих условиях надо было выбирать стратегические цели, о чем летом в военном руководстве Германии шли споры между теми, кто выступал за московское направление, и теми, кто ратовал за ленинградское и южное.
Генерал Хайнц Гудериан на Восточном фронте, 1941 год
Фото: Scherl / globallookpress.com
Немецкие генералы знали, что столицу будут защищать основные силы Красной армии. А потому, разгромив их и захватив Москву, Третий рейх разрезал СССР на две части, которые добить было бы достаточно легко.
Начальник штаба оперативного руководства Верховного командования вермахта генерал Альфред Йодль и некоторые другие убедили фюрера в том, что война в принципе уже выиграна, и надо уже думать, что будет после победы.
Адольф Гитлер беседует с офицером вермахта на аэродроме в Умани, СССР, 1941 год
В одной из бесед Гитлер прямо заявил, что его генералы ничего не понимают в военной экономике. Необходимо сосредоточиться на украинском угле, бакинской нефти и обеспечении стратегических морских перевозок из Скандинавии. В августе фюрер принял решение о переносе удара с центрального московского направления на киевское и ленинградское. Этот шаг преследовал также устранение угрозы со стороны советских войск на южном и северном флангах группы армий «Центр».
В своих мемуарах Гудериан писал, как он пытался отговорить Гитлера от этого решения. Командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Федор фон Бок просто грезил Москвой, но случилось то, что случилось.
При этом и Гудериан, и командующий 3-й танковой группой генерал Герман Гот продолжали разрабатывать планы по захвату столицы СССР, понимая, что рано или поздно поступит приказ о наступлении. Этот момент настал 6 сентября 1941 года, когда Гитлер подписал директиву № 35 о переходе группы армий «Центр» в генеральное наступление на Москву. Предусматривалось, что до наступления зимы нужно окружить советские войска и охватом взять город.
При разработке «Тайфуна» снова возникли споры — теперь уже между главнокомандующим сухопутными войсками Германии фельдмаршалом Вальтером фон Браухичем и фон Боком: где сомкнуть клещи вокруг советских войск.
Первый вариант предусматривал окружение частей РККА в районе Гжатска (ныне Гагарин) Смоленской области. Предполагалось, что в этом случае будет окружена и уничтожена значительно большая часть советских армий на более близком расстоянии от Москвы. Второй вариант предполагал замкнуть клещи подальше от столицы — под Вязьмой и Брянском. Пусть котлы получатся меньше, но зато их стенки будут прочнее.
Предыдущие окружения советских войск — и под Минском, и под Смоленском, и под Уманью, и даже под Киевом — показали, что прорывы вермахта на большую глубину приводят к тому, что части Красной армии достаточно легко просачиваются через редкую немецкую оборону. В конечном итоге было принято решение — лучше меньше да лучше, говоря словами Владимира Ильича Ленина.
Запоздавшее донесение Конева
Почему немцам с самого начала наступления удалось прорвать советскую оборону? Разведка проморгала концентрацию вражеских сил?
Не столько немецкая разведка переиграла советскую, сколько сработал политический фактор. Сталин с самого начала войны считал, что кратчайший путь к Москве — это Минская автострада. А немцы не хотели разрушать боевыми действиями эту самую современную в СССР трассу, она нужна была им для транспортной логистики. Поэтому, когда они замкнули котел окружения вокруг столицы Белоруссии, дорога Минск — Москва оказалась посередине. К тому же они знали о том, что вдоль этой трассы построены мощные глубокоэшелонированные линии советской обороны. Зачем это брать в лоб?
Немецкое наступление ожидалось, и был приказ закопаться в землю, занять жесткую оборону. Но с другой стороны, в конце сентября 1941 года командованию Брянского фронта и руководству отдельных армий, например, 24-й армии генерала Константина Ракутина из Резервного фронта, ставились наступательные задачи. А при таком способе боевых действий тратятся силы, и наступающая сторона несет более высокие потери. То есть часть советских войск на западном направлении была измотана еще до начала операции «Тайфун».
В середине сентября 1941 года Юго-Западный фронт попал в окружение и понес тяжелейшие потери. Его остатки отступили восточнее Харькова и Курска. Ставка воссоздавала фронт заново, наполняя его войсками с, казалось, пассивных участков. Например, 49-я армия Резервного фронта 30 сентября получила приказ убыть в юго-западном направлении. А ведь она прикрывала стратегические переправы через Днепр в районе деревень Глушково и Тиханово (в районе Холм-Жирковского), которые потом немцы захватили.
Сыграло свою роль и еще одно обстоятельство. С 29 сентября по 1 октября 1941 года в Москве проходила международная конференция, на которой представители США и Великобритании оценивали возможность Советского Союза сопротивляться Германии и обсуждали условия предоставления СССР военно-технической помощи. Сталину нужно было убедить во что бы то ни стало Рузвельта и Черчилля в том, что страна боеспособна и с ней стоит заключить антигитлеровскую коалицию. В такой ключевой момент союзники не должны были знать о том, что оборона Брянского фронта прорвана на глубину 70 километров.
Командующий Западным фронтом генерал Иван Конев, как я понимаю, правильно определил замысел немцев, предполагая, что они поведут наступление в стык 19-й и 30-й армий в районе деревни Шелепы. Именно там и был нанесен один из главных ударов группы армий «Центр». Почему не удалось предотвратить его последствия?
А потому, что это донесение было отправлено всего за несколько часов до немецкого наступления, в ночь с 1-го на 2-е октября. Если бы оно было отправлено за двое-трое суток, а еще лучше за пять, тогда можно было принять адекватные меры. Представьте себе военную бюрократию: пока донесение придет в Москву, пока его расшифруют, затем доложат Сталину, тот соберет совещание, пройдет время. Да, направление удара было определено правильно, но был приказ Ставки — главную оборону держать вдоль трассы Минск — Москва. Поэтому все резервы Западного фронта были сосредоточены в тылу за 16-й армией генерала Константина Рокоссовского, которая «держала» автомагистраль.
Генерал Иван Конев с военными корреспондентами, писателями Михаилом Шолоховым и Александром Фадеевым на командном пункте, 1941 год
Фото: Георгий Петрусов / РИА Новости
Переговоры командующих фронтами и Москвой по телеграфному буквопечатающему аппарату Бодо частично передают психологическую атмосферу в той сложившейся обстановке. А она была такова, что Западный фронт решал отдельно свою проблему, Резервный отдельно свою, Брянский — свою. И все три не взаимодействовали друг с другом, особенно это касается Западного и Резервного фронтов. Ну да, где-то идут бои, но это же зона соседей, пусть и решают свои вопросы.
Я нашел документы разведотдела 24-й армии, который сообщал о том, что на Юхнов движутся крупные моторизованные силы врага. 43-я армия была разбита под ударами этих нескольких немецких танковых и пехотных дивизий, а 24-я армия, которая была в тот момент на относительно пассивном участке фронта, лишь фиксировала ситуацию и докладывала.
Не представляя себе масштабов катастрофы
Гот отмечал, что 2 октября, когда начал наступать, он пошел вперед неожиданно легко: «Сопротивление русских ниже, чем ожидалось». Не повлияла ли на это потеря управления войсками Западного фронта из-за удара пикировщиков в тот день по командному пункту ЗФ в районе станции Касня, чье расположение не менялось три месяца?
Это, конечно, была недооценка противника. Командный пункт, который длительное время располагался в старинном особняке князей Волконских, был выкрашен белой краской, просто сияя на фоне зеленой и желтой травы, дорожки были обсыпаны песком, видны все линии связи. КП фронта с воздуха был как на ладони, что привело к гибели при бомбежке 29 человек, в том числе трех полковников. Германские бомбардировщики нанесли также удары по штабам фактически всех армий ЗФ. По донесениям Конева, связь была быстро восстановлена. Но когда штаб лишается связи на какой-то промежуток времени — это серьезно, а в ситуации, когда даже часы и минуты что-то решают, это смерти подобно.
Но вопрос был в другом. Конев, как и командующий Резервным фронтом маршал Семен Буденный, пытался до четвертого-пятого октября решить проблему своими силами. И тот, и другой боялись доложить наверх обстановку, потому что не представляли масштабов катастрофы.
Приказы Западного фронта о переброске частей в район Вязьмы последовали только во второй половине пятого октября. Четвертого октября Западный фронт еще ничего не предпринимал, чтобы оборонять Вязьму как возможный пункт соединения германских танковых клещей.
Все время советское командование запаздывало — на сутки, а то и больше с принятием решений, причем адекватных решений. У командующего 19-й армией генерала Михаила Лукина в приказе, когда немцы уже прорвались к Вязьме, есть фраза: «В тылу у нас группы хулиганствующих автоматчиков». А там уже две танковых дивизии.
Член Военного совета Московского военного округа генерал Константин Телегин в своих мемуарах рассказал, что 5 октября в Генштабе и Ставке не поверили в донесения летчиков о немецкой колонне, движущейся на Юхнов. И пришлось трижды посылать воздушных разведчиков, перепроверять сведения. Причем по воспоминаниям командующего авиацией МВО генерала Николая Сбытова, его в тот день вызвали к начальнику Управления особых отделов НКВД генералу Виктору Абакумову, и тот обвинил его и его подчиненных в трусости и паникерстве.
Генерал Андрей Еременко (справа) у карты боевых действий
Фото: Олег Кнорринг / РИА Новости
Хотя это нам сегодня легко рассуждать. А на плечах и Конева, и Рокоссовского, и Лукина, и всех командиров лежала огромная ответственность. Они прекрасно понимали, что, если что-то случится не так, полетят головы. Пример был перед глазами — в июле 1941 года расстреляли бывшего командующего Западным фронтом генерала Дмитрия Павлова и его штаб. В 1941 году мнение Сталина определяло все.
Эта боязнь принятия ответственности и смелых решений на себя потом повернется в немецкую сторону. Когда Гитлер возьмет на себя командование вермахтом, и его генералы будут бояться докладывать своему фюреру реальную обстановку, потому что он считал себя военным гением и его точка зрения была априори правильной.
Был потерян шанс защитить Вязьму
У Конева «Записки командующего фронтом» начинаются с 1943 года, с Курской дуги. 1941 год он, видимо, не любил вспоминать.
И не только он не любил, хотя у него есть короткие воспоминания о начале Московской битвы. Читая мемуары всех, кто так или иначе имел отношение к боям в октябре 1941-го — маршалов Александра Василевского и Георгия Жукова, Конева, Рокоссовского, командиров дивизий, — видишь, что никто не взял на себя личную ответственность за катастрофу на вяземском и брянском направлениях.
Немецкие мотоциклисты перекусывают в лесу под Вязьмой, октябрь 1941 года
Командир дивизии перекладывает ответственность на командующего армией: меня неправильно информировали, я говорил о том, а мне сказали так, а тот в свою очередь кивает на комфронта. Командующий фронтом перекладывает ответственность на Ставку.
Пятого октября Конев приказал Рокоссовскому сдать полосу обороны соседней 20-й армии, а самому вместе с управлением 16-й армии прибыть в Вязьму, чтобы задержать немцев, наступающих из района Спас-Деменска. Рокоссовский писал в воспоминаниях, что он прибыл в Вязьму во второй половине 6 октября и не нашел никаких войск. Вдруг на окраинах появились немецкие танки, и ему пришлось срочно садиться на свой ЗИС-101 и уезжать вместе с сопровождающими офицерами на двух газиках. Вот и вся оборона?
Чуть-чуть было не так. Он точно выполнил приказ комфронта и прибыл в район деревни Мясоедово рядом с Вязьмой в шесть утра 6 октября. Там они развернули временный командный пункт, и вначале Рокоссовский направил в Вязьму своего офицера, а потом поехал сам. Начальник вяземского гарнизона генерал Никитин доложил ему, что никаких войск в городе нет. И здесь, я думаю, в воспоминаниях что-то недосказано. Вообще все мемуары надо делить пополам, если не больше.
Генерал Константин Рокоссовский на командном пункте 16-й армии, декабрь 1941 года
Действительно, на тот момент из тех дивизий, танковых бригад и артиллерийских полков, которые должны были прибыть, в Вязьме не было никого. 50-я стрелковая дивизия, которая первая появилась в районе города около 15 часов 6 октября, не нашла никаких войск. С другой стороны, Вязьма — крупный железнодорожный узел, который прикрывали два полка ПВО. Эти зенитки можно было поставить на прямую наводку. Был гарнизон, пусть и небольшой, две комендатуры, запасной полк, имелся ополченческий батальон.
У Рокоссовского написано, что с колокольни местного собора он видел, как в город входят немецкие танки. Скорее всего, это были даже не танки, а бронетранспортеры 6-го мотопехотного полка 7-й танковой дивизии вермахта. Как писали сами немцы, на последних каплях бензина.
Вопрос состоит в другом. Это был вечер 6 октября, а в этом месяце темнеет очень быстро. Можно было вечером хотя бы создать видимость обороны — немцы ночью в город скорее всего бы не сунулись. Они постреляли и отошли на окраины. В Мясоедове в ночь с 6-го на 7-е октября в штабе 16-й армии рассматриваются два варианта. Оставаться на месте, искать связь с теми соединениями, которые должны прибыть и организовать оборону Вязьмы. Второй — отступать, потому что немцы уже вышли к городу и можно оказаться в германском тылу.
Победил именно этот вариант, что довольно логично: мы двигаемся в направлении своего главного штаба Западного фронта и по дороге, как это было летом под Ярцевым, подчиняем все части, которые будут отступать вместе с нами. Но тем самым 6 октября из-за неразберихи был потерян шанс задержать немцев в районе Вязьмы хотя бы на сутки. Силы были в лице 50-й и 73-й стрелковых дивизий.
Системный сбой управления войсками
Брянский фронт получил директиву на отход только 7 октября. А накануне военный совет Резервного фронта доложил в Ставку, что управление войсками окончательно нарушилось. По сути дела, все три командующих фронтами потеряли управление войсками. В том числе и командующий Брянским фронтом генерал Андрей Еременко, который ранее в беседе со Сталиным торжественно пообещал побить «подлеца Гудериана». Не запоздал ли приказ Ставки об отходе?
Однозначно запоздал. Адекватное решение могло быть принято не позже 4 октября. Уже пятого было поздно, тем более шестого. В воспоминаниях Жукова приводится эпизод, когда его отозвали из Ленинграда и направили, чтобы разобраться с Резервным фронтом. Он пишет, что заехал сначала в штаб Западного фронта, а потом поехал искать руководство Резервного фронта: «Я нашел командующего фронтом маршала Семена Михайловича Буденного в Малоярославце. Было видно, что он за последнее время много пережил».
Маршал Семен Буденный
Фото: Иван Шагин / РИА Новости
Давайте подумаем: командующий фронтом в ответственный момент уезжает с небольшой группой охраны и связистов, и где он, никто из подчиненных не знает. Штаб Резервного фронта по существу становится обезглавленным.
И это системное явление на разных уровнях. Командующий 33-й армией комбриг Дмитрий Онуприенко приезжает в район села Кайдаково южнее Вязьмы, где находится командование 43-й армией, и ему (то есть комбригу Онуприенко) летчик доставляет пакет. И дальше в документе такая фраза: «Из-за отсутствия шифровальщиков пакет прочитать не смогли».
Что это за командующий армией, который не может прочитать направленный ему приказ? Не лучше дела и в 43-й армии — начальник оперативного отдела комбриг Степан Любарский докладывает вечером 6 октября о том, что остатки армии отступают через Вязьму в направлении Можайска. И констатирует при этом: «Все стали какими-то очумелыми».
Седьмого октября немцы замкнули клещи и получился Вяземский котел?
Главный котел образовался западнее Вязьмы. С юга действовала 4-я танковая группа вместе с 4-й полевой армией, с севера — 3-я танковая группа с 9-й полевой армией. Также на разных участках фронта получились несколько маленьких котлов, куда попало от двух до трех дивизий и танковых бригад — в районе городов Сычевки, Спас-Деменска и станции Всходы. В районе Вязьмы котел по существу распался на три части: северо-западную часть, центральную группировку (так называемый предвяземский фронт) и южную. Всего же на вяземском направлении попало в окружение около миллиона человек. Учитывая не только бойцов и командиров РККА, но и военных строителей.
Красноармейцы, попавшие в окружение, в лагере военнопленных в Вязьме, октябрь 1941 года
У нас в музее «Богородицкое поле» есть несколько фотографий, которые присылает из Германии друг нашего музея Алексей Кислицын. На этих снимках ведут пленных, и видно, что среди военнослужащих идут гражданские люди. Есть и кинохроника 23-й пехотной дивизии, на которой просто течет река пленных, и там четко выделяются простые мужики в штатской одежде.
Гражданское население роет противотанковый ров под Москвой, 1941 год
Фото: Wladimir Karpow / SV International Schweizer Verlagshaus
Этих людей вообще не считал никто. Когда говорят, что под Вязьмой в окружение попали четыре армии, — это от лукавого. Потому что если считать штабы, то да: 19-я, 20-я, 24-я и 32-я. Но, например, с Рокоссовским убыл только первый эшелон штаба 16-й армии: связисты, рота охраны и подразделения обеспечения, несколько десятков офицеров оперативного отдела. Все остальные остались в котле и их переподчинили командующему 20-й армии генералу Филиппу Ершакову.
«Раненым выбираться самостоятельно»
Какие у вас есть данные по погибшим, раненым и пропавшим без вести?
Точную цифру вам не назовет никто и никогда. По двум причинам — огромное количество документов было уничтожено внутри котла. И второе, немцам после завершения боев под Вязьмой было неинтересно считать убитых на поле боя солдат противника. Они вели учет пленным, подсчитывали трофеи.
На 1 октября 1941 года в составе Западного, Резервного и Брянского фронтов состоял один миллион 250 тысяч бойцов и командиров. Не считая нескольких военно-полевых строительств и постоянно идущих маршевых пополнений. К моменту официального завершения боев в районе Вязьмы, 13 октября 1941 года, немцы взяли в плен 423 141 человека. Но они брали в плен и позднее, дожимая окруженцев. С учетом же котлов под Брянском и в тыловых районах группы армии «Центр» в плен попали 668-773 тысячи человек.
В фундаментальном исследовании генерала Григория Кривошеева «Гриф секретности снят: потери Вооруженных сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах» указаны потери Резервного фронта в раненых —110 тысяч. Как их могли подсчитать при той неразберихе и хаосе, непонятно. А у Западного фронта раненые не посчитаны. Но так как оба фронта по интенсивности вели одинаковые боевые действия, то можно предположить, что их потери сопоставимы, и поэтому общие санитарные потери двух фронтов составляют 220-250 тысяч человек.