Чем больше артист тем больше пауза кто сказал

Цитаты из фильма «Театр», 1978

«Театр» — художественный фильм, драма режиссёра Яниса Стрейча (1978). Одна из экранизаций одноимённого романа Сомерсета Моэма.

— Ах, мисс Ламберт! Мне кажется, я знавала вашего отца. Он был врачом, не правда ли? Он часто бывал у нас в доме. — Нет, мой отец был ветеринаром. Он часто ходил в ваш дом принимать щенят у сук. Их в доме было немало.

Роджер, ты вырос на целую голову!

Ручаюсь, что ни ты, ни Эвис Крайтон никогда не будете играть на одной сцене с Джулией Ламберт!

Глупышка, да будет тебе известно, что Джулия Ламберт и в 70 лет будет лучше тебя сегодняшней!

Не делай паузу без нужды, а уж если взяла её — тяни сколько сможешь!

Снять бы с тебя штанишки да выпороть.

Главное — это умение держать паузу, чем больше артист — тем больше у него пауза.

Ах ты, моя старая корова!

Мерзавка, потаскуха — соблазнила моего бедного маленького Роджера.

Расскажите своим друзьям:

Цитаты из фильма «Степфордские жёны»

Цитаты из фильма «Три дня на побег»

Цитаты из фильма «Курьер», 1986

Разделы

Популярное

Новые Подборки:

Копирайт © 2021 Тематические подборки цитат vse-frazi.ru. Все права защищены.

Privacy Overview

Necessary cookies are absolutely essential for the website to function properly. These cookies ensure basic functionalities and security features of the website, anonymously.

Functional cookies help to perform certain functionalities like sharing the content of the website on social media platforms, collect feedbacks, and other third-party features.

Performance cookies are used to understand and analyze the key performance indexes of the website which helps in delivering a better user experience for the visitors.

Analytical cookies are used to understand how visitors interact with the website. These cookies help provide information on metrics the number of visitors, bounce rate, traffic source, etc.

Advertisement cookies are used to provide visitors with relevant ads and marketing campaigns. These cookies track visitors across websites and collect information to provide customized ads.

Other uncategorized cookies are those that are being analyzed and have not been classified into a category as yet.

Источник

Скандалы недели: Станиславский, Дюжев и Бундестаг

23 ноября 2017, 17:42 [«», Андрей Николаев ]

Очень может быть, что актер Дмитрий Дюжев плохо учился в ГИТИСе. Или в мастерской Марка Захарова его не научили некоторым основополагающим приемам русской актерской школы. Например, такому навыку, как пауза.

Паузе придавал большое значение основатель МХАТ Константин Станиславский. «Из психологической паузы нередко создаются целые сцены, которые мы на нашем языке называем «гастрольными паузами», — говорил Станиславский. «Гастрольная пауза» возникает тогда, когда актер в процессе работы накопил достаточный материал по оценке предлагаемых обстоятельств, когда ему абсолютно ясна линия действия, когда природа состояния действующего лица ему не только понятна, но он внутренне и внешне владеет ее темпоритмом.

Я напомнил это потому, что до сих пор нахожусь под впечатлением импровизации Дюжева у стойки регистрации в аэропорту.

Скандал с уренгойским мальчиком в Бундестаге, конечно, оттенил приключения Дюжева (для того, чтобы освежить его в памяти, достаточно посмотреть наш ВИДЕОСЮЖЕТ, прилагаемый к этому тексту). Может быть, кому-то покажется странным мое обобщение, но для меня эти события одного порядка.

Актер Дмитрий Дюжев демонстрирует классовую неприязнь в очереди на регистрацию в аэропорту, и получив энергичный ответ, делает пренебрежительные выводы о всех зрителях, а соответственно и русском народе в целом.

Уренгойский мальчик в Бундестаге, озвучивая кем-то написанный текст, выражает сочувствие немецким солдатам, погибшим в русском плену. Немецкую молодежь, сгинувшую на наших полях, может и жаль, но ведь ее сюда на танках не звали. Большинство россиян оскорблено подростком, неожиданно получившим возможность представлять наш народ в Бундестаге. Потому что не зажили еще раны минувшей войны. А меньшинство в ФБ полно желчи и обобщений о качестве этого самого русского народа. Точь в точь как Дмитрий Дюжев в противостоянии с очередью в аэропорту, отвергнувшей его претензии на эксклюзив.

Почему я начал свой текст с метода Станиславского?

Источник

О чем Лев Евгеньевич Хоботов в фильме «Покровские ворота» отозвался: «Большой оригинал!»?

О чем Лев Евгеньевич Хоботов в фильме «Покровские ворота» отозвался: «Большой оригинал!»: рояль, галстук, зонтик, штихель? Сегодня у нас на календарях суббота 4 декабря 2021 года, на Первом канале идет телевикторина Кто хочет стать миллионером? В студии находятся игроки и ведущий Дмитрий Дибров. В телевикторине участвуют Юлий Гусман и Михаил Марфин, которые выбрали 200 000 рублей в качестве несгораемой суммы.

В статье мы рассмотрим один из интересных и сложных вопросов сегодняшней игры. На сайте Спринт-Ответ уже готовится к публикации общая, традиционная, статья с полным текстовым обзором телеигры «Кто хочет стать миллионером?» – ответы за сегодня 4.12.2021.

Юлий Гусман и Михаил Марфин (sprintotvet.ru). Фото: Первый канал

О чем Лев Евгеньевич Хоботов в фильме «Покровские ворота» отозвался: «Большой оригинал!»?

«Покровские ворота» – советский двухсерийный художественный телефильм, снятый Михаилом Козаковым в 1982 году. Драматургической основой для картины послужила одноимённая пьеса Леонида Зорина, повествующая о событиях, которые происходили во второй половине 1950-х годов с жителями коммунальной квартиры у Покровских ворот. В фильме снимались Олег Меньшиков, Леонид Броневой, Анатолий Равикович, Инна Ульянова, Виктор Борцов и другие.

Трио Хоботов – Маргарита Павловна – Савва Игнатьевич по замыслу режиссера должны были играть Андрей Миронов, Наталья Гундарева и Никита Михалков. Михалков отказался от роли, а Миронову отказал сам режиссер, сказав, что тот «слишком знаменит для коммуналки». В результате роли сыграли малоизвестные кинозрителю театральные актеры Анатолий Равикович, Инна Ульянова и Виктор Борцов.

Источник

Чем больше артист тем больше пауза кто сказал

И в молчании уместны паузы…

« Никогда не делай паузу без нужды! А уж если взяла паузу, то тяни её сколько сможешь! Чем больше артист — тем больше у него пауза. »

Пауза – это правило нужного момента

И в жизни не плохо бы сделать передышку и проверять свой « бензобак», чтобы не заглохнуть или на высокой скорости не вписаться в поворот.

Ответ Лю на цитату #478684

Хватит broken clock. Рause Хватит.
Возвращайся опять на Caps Lock!
За окном снова тёплый ветер…
Заори, закричи. Сердце стук.
И забьётся в бешеном ритме.
Немота пропадёт навсегда!
Брось часы, брось компьютер!
Наконец-то пришла ВЕСНА…

( D) Охлаждение в порыве, продлевает самонаслаждение…
Delfik 2014 г.

— Я теперь не буду вашим президентом! — сказал Президент Казахстана. Выдержал небольшую паузу и добавил: — Теперь я буду вашей столицей!

Выдержанная пауза хорошему коньяку подобна.

Слово за слово и завязалась беседа. Пауза за паузой и воцарилось молчание. Молчание за тишиной и зазвучал мерный храп.

Слишком затянувшуюся паузу выдаёт мелодичное похрапывание.

Беседа без пауз не способна ничего родить. Для созревания плода требуется время.

В паузах.

В паузах наедине с собою
Слышишь как вращается земля,
Ласково общаются с Луною
Нежные цветочные поля.

В паузах рождаются картины,
В паузах снимается кино,
Понимаем, что сейчас любимы,
Что любимы мы уже давно.

В паузах счастливые минуты
Нежно обнимают тишину,
Звезды рассыпают изумруды,
И они у паузы в плену.
… показать весь текст …

Когда нечего сказать, обычно люди говорят глупости, стараясь заполнить образовавшуюся паузу.

Когда берёшь ты паузу в речах, руками не размахивай…

Пауза в общении часто помогает сумбурным мыслям обрести свою правильность и ровность, а также осознать кто этот человек для тебя.

Уединение — обязательная пауза в жизненном ритме человека.

Пауза

Иона, как пророк и как чудак,
Всё споривший об истине Божественной,
Заброшен был Создателем во мрак, —
В китОву пасть, что, в общем-то, естественно.
И там три дня среди осклизлых «стен»
Он думал над законами небесными,
Страшась и горько плача: «Кит, твой плен
Несносен! Где спасение чудесное?»
Но что киту мужской иль женский крик?
Гигант был увлечён воды бурлением…
Господь же вслед Ионовых интриг
Три ночи и три дня являл… терпение.
_____________________________
О, друг, коль ты упрям, тебе беда,
… показать весь текст …

Не всякая тишина — золота. Особенно тишина, возникшая во время неловкой паузы, которая возникла после того, как ты высказал глупость невероятного размера.

Когда воцарилась очень неловкая пауза, то и отрыжка приравнивается к доброму слову.

Источник

Игорь Угольников: «Листьев хотел, чтобы «Поле чудес» вел я»

— Игорь, на большом экране сейчас идет фильм «Учености плоды», где вы выступили сразу в четырех ипостасях — сценариста, режиссера, продюсера и актера. Картина основана на реальных событиях, про­изошедших во время войны, когда в Михайловское, в музей Пушкина, приезжает фрау Шиллер и занимается просветительской деятельностью среди местных жителей. Что в этой истории правда, а что вымысел?

— Даже если написано «основано на реальных событиях», в кино всегда есть некая возможность если не вымысла, то осмысления. Фрау Шиллер, майор Занглер и полицай Юпатов — исторические персонажи. Директор музея, которого я играю, тоже был. Фигура противоречивая, он не мог оставить музей Пушкина, не ушел вместе с советскими войсками из Пушкиногорья и отчасти считал себя предателем. А когда немцы решили вывозить музей, директор, как хранитель наследия поэта, вынужден был уехать вместе с ними. Это исторический факт.

— А любовная линия фрау Шиллер с местным жителем Сергеем — это правда или уже ваша фантазия?

— Вы изначально на Безрукова писали эту роль?

— Да, я считаю, что Сергей Витальевич Безруков — величайший русский артист. К нему очень неодно­значное отношение. Он много снимается, и иногда режиссеры используют его однобоко. Этот бриллиант должен быть в очень хорошем обрамлении. И я давно мечтал показать Безрукова таким, какой он в картине «Учености плоды». Там столько тонкостей и находок! Например, заикание, связанное с контузией…

— Заикается он роскошно…

— А как вы нашли прекрасную Настасью Кербенген на роль фрау Шиллер? Я так понимаю, это был длительный и мучительный процесс…

— Очень долго искали. В героине должна была быть благородная стать. Вызывали на пробы множество русских и нескольких немецких актрис, и они были достаточно интересны, но не то… А в Настасье Кербенген течет дворянская кровь, и это чувствуется. У нее идеальный немецкий, хороший русский и отличная актерская школа. Она ведь училась в ГИТИСе у Валерия Беляковича. И когда пришла в студию, я сразу понял, что нашел свою актрису.

— Влюбились в Настасью как режиссер?

— Как режиссер я влюбляюсь во всех своих актеров — без этого невозможно работать. В Настасью интересно всматриваться — в ее молчание, в ее паузы. Она молчит, и в ней видно столько внутренней борьбы, смятение и ярость, многие чувства, которые зритель считывает. Особенно эта ее большая пауза в финале, перед тем как она скажет правду своему сыну о том, кто он есть.

— Как удавалось сидеть сразу даже не на двух, а на четырех стульях?

— Мне было очень трудно работать с актером Угольниковым. Я искал других исполнителей, но… Так и не смог роль директора музея никому отдать. Актерская жадность сыграла злую шутку, вот и пришлось сидеть сразу на всех стульях, что тяжело. В итоге некоторые сцены я сыграл не так, как хотелось бы, потому что просто не было сил. К счастью, оператор-постановщик очень тонко чувствовал и материал, и меня самого. Он говорил: «Игорь Станиславович, соберитесь, пожалуйста, вы в кадре сейчас пустой».

— Как вы вообще решили связать свою жизнь с актерством?

— Я с детства хотел быть артистом. Все время всех разыгрывал, ставил спектакли с самим собой. В детском саду, в школе, в пионерском лагере. Потом появилась возможность на видеокамеру что-то снимать. Я таким родился, это не приобретенное.

— Родители учились в МАИ, насколько я знаю.

— Да. И мой младший брат астрофизик, человек точных дисциплин, точного построения мозгов.

— Удивительно, как в семье технарей не сломали человека, который не хочет учить точные науки.

— Родители и переживали, и поддерживали, что еще им оставалось? А в школе со мной просто перестали бороться. Пытались оставить на второй год, но поняли, что это бесполезно. В итоге, ничего у меня не спрашивая, вместо двоек поставили тройки по алгебре, геометрии и химии. Кстати, преподаватели по истории, географии и литературе у меня тоже ничего не спрашивали, но уже по другой причине: потому что опасались, что я начну рассказывать больше того, что надо для урока. Я реально знал больше их. Словом, в школе меня просто оставили в покое.

— Правда, что в 12 лет вы как актер заработали свой первый гонорар?

— Первые деньги я начал зарабатывать еще раньше — рисовал всякие скетчи и продавал их одноклассникам. А актерской работой занимался с 13 лет — в Театре юных москвичей на Ленинских горах, и там я что-то получал. Окончив школу в 80-м году, в год Олимпиады, сразу поступил в ГИТИС, на режиссерский факультет. И там понеслось. В каких только съемках я не участвовал: «Шире круг», «Утренняя почта», «А ну-ка, парни!» — везде мелькал, без разбора. Наверное, это неправильно. Но у меня была дикая активность. Постепенно, с годами это прошло.

— Многие ныне успешные люди часто рассказывают, что они долгие годы не могли поступить в театральный. А вас готовы были взять сразу в три вуза. Только в «Щепку» не приняли, не так ли?

— Да, потому что я с Домогаровым стоял рядом, хлипкий такой, а он — здоровый красавец. Но во МХАТ, в «Щуку» и в ГИТИС меня брали с первого тура. Даже отмахивались от меня на экзаменах: «Да, да, да, берем, хватит уже!» — «Я еще прочту…» — «Нет, достаточно, вы уже прошли». Выбрал я ГИТИС, потому что там был режиссерский факультет. И к тому же нашим педагогом был замечательный Петр Наумович Фоменко…

— Да, он на третьем курсе говорил мне: «Комедию потом сыграешь где угодно, об этом я даже не буду с тобой разговаривать, ты это уже умеешь, а вот теперь попробуй настоящую драматургию». И дал мне читать огромный монолог Афанасия Пушкина в «Борисе Годунове», причем мизансцену выстроил так, что двинуться невозможно. Только поэзия Пушкина и ты. Стоишь со свечой, даже голову нельзя повернуть.

— После института вас многие заметили благодаря замечательным капустникам в Доме актера. Из этих капустников вышли не только вы, но и другие люди, делавшие в 90-е новое российское телевидение.

— Да, это была молодежная секция Дома актеров, Люся Черновская руководила ею, там мы все познакомились, и это было наше любимейшее место жизни и творчества. Дворжецкий, Гурвич, Горин, Арканов и еще очень много людей делали капустники, на которые вся Москва ломилась. После спектакля в 10 часов вечера мы встречались с художником Борей Красновым, по рюмочке выпивали и что-то придумывали, причем я записывал на салфетках. На следующий день репетировали, и через 2—3 дня номер был готов.

— Где эти салфетки уникальные?

— Все потеряно. Но это была фантастика, полные залы и зрители потрясающие — Ширвиндт, Захаров, Листьев… Огромное количество людей, просто яблоку негде упасть. Мы чувствовали большую ответственность. Потому что вот сидит Гердт рядом со Жванецким, и перед ними надо выступать, чтобы получилось ярко, интересно, парадоксально. Иногда получалось, а иногда мы проваливались. Но это большая школа. Гердт смеялся до слез.

— Ты выходишь к зрителю с распростертыми объятиями, выплескиваешь свою энергию в зал, а обратно получаешь лавину, она тебя сметает. Не знаю, с чем можно сравнить. С безумной любовью, с огромным счастьем, с молитвой, которая услышана. Этот обмен энергиями ощущается физически, ты от этого даже спать не можешь. И нужно себя как-то приводить в порядо­к.

— Разными способами. Раньше, случалось, алкоголем себя душил, сейчас уже нет… Но, конечно, эта энергия, которую ты выплеснул и получил обратно, долго не дает тебе успокоиться, она может жить даже несколько дней в тебе. Или вот кино. Когда я спродюсировал фильм «Подольские курсанты», наблюдал за тем, как люди смотрят, какими они выходят из зала. Несколько раз я со зрителями заговаривал после фильма. И это удивительное ощущение — они на тебя смотрят и не видят, хотят сказать и не могут сказать. Их надо постепенно вытаскивать из фильма, мягко, чтобы они вернулись к действительности, и потихонечку, потихонечку они возвращаются, всматриваются в тебя, и начинается диалог. Это работа души.

— Из театра вы ушли на телевидение. И у меня такое ощущение, что все ваши программы были совсем недавно. Потому что я готовлюсь к интервью, включаю какие-то отрывки из «Оба-на!» или программы «Добрый вечер» и понимаю, что помню все, даже каким будет следующее движение ваше и вашего гостя.

— Непонятно, как это работает.

— Глазок телекамеры для кого-то просто глазок. Для меня это несколько миллионов человек, которые прямо сейчас на меня смотрят. И я всегда выходил с распахнутыми руками и смотрел всем этим людям прямо в глаза. Если так выходишь, много чего можно сделать.

— Вас называют одним из тех, кто кардинально изменил телевидение. Об этом по-разному писали, кто-то восторженно, кто-то с возмущением. И критика была серьезной.

— Я храню вырезку из газеты, где написано: « Игорь Угольников и конец классического советского телевидения».

— Этим можно гордиться.

— Не уверен. В том телевидении тоже что-то было. А вот нынешнее телевидение совсем изменилось, и не в лучшую сторону. Получается, что я тому причиной?

— Когда вы начинали, на телевидение хлынули любители, туда мог попасть кто угодно.

— Да, в то эпическое время можно было все, старые стереотипы рухнули, и зритель жаждал чего-то нового. Я приезжал в «Останкино», заходил во все павильоны, от «Шире круг» до «Веселых ребят», и делал что хотел. Телевидение давало массу возможностей, а вот кино тогда практически не было. Но, несмотря на такую свободу, у нас существовал внутренний цензор, мы понимали, что есть вещи, над которыми нельзя шутить: верования человека, болезни, старость. Это мы старались не трогать. А все остальное пародировали как только могли. Это был наш способ существования. Коммерчески мы ничего не выгадали, никогда я не умел этим воспользоваться, как воспользовались многие мои коллеги. Но вот мне нравилось творить, шутить изо дня в день. Потом это все прекратилось.

— Вас звали вести «Поле чудес». Вы могли бы туда пойти и вести его до сих пор. Или не стали бы на одном месте находиться так долго?

— Нет. То, что мне перестает быть интересным, я бросаю. У меня циклы 3—4 года. Надо все менять, входить в новую воду.

— Какая ваша новая вода оказалась самой сложной?

— Продюсирование военных фильмов сейчас. Потому что вижу, сколь мало этим уже интересуется зритель. Сопереживать не хотят. Раньше даже по социологическим исследованиям выходило, что комедии и военные фильмы беспроигрышно будут восприняты зрителем. А теперь люди, наверное, устали от войны.

— От войны во всех сферах.

— И в этом главная проблема. А я ведь выпестовал студию «ВоенФильм» вместе с моим другом и партнером Вадимом Задорожным. Натурная площадка, танки, самолеты, костюмы, декорации — все сделано, снимай не хочу. И вот как теперь делать большое кино? Задешево это не снимешь — я же не могу делать ерунду. Значит, надо серьезно вложиться. Вот мы сейчас пишем сценарий о народном ополчении (тема для меня важнейшая), а дальше — Курская дуга… Но надо понимать, кто это будет смотреть, а еще — кто будет платить за производство? Это очень серьезные вопросы.

— Война — ваше больное место?

— Да. Самая главная потеря моей семьи — гибель деда в народном ополчении 7 октября 1941 года. Потеря для моей бабушки, для моей мамы, потеря мужа и отца. Он пропал без вести. Очень трудно осознать, что человек просто пропал. Удивительно, но не так давно я нашел место его гибели и братскую могилу, где он похоронен. Когда мы пришли туда, в небе кружилась стая журавлей. Огромная такая, она нас практически прижимала к земле. Птицы очень громко кричали. Мурашки до сих пор по телу! Как в песне: «Мне кажется порою, что солдаты, с кровавых не пришедшие полей, Не в землю нашу полег­ли когда-то, а превратились в белых журавлей…» (Песня композитора Яна Френкеля на стихи Расула Гамзатова в переводе Наума Гребнева. — Прим. ред.) Как будто над нами кружились их души, которые не хотят быть забытыми. Теперь у меня есть могила деда, есть акт эксгумации и разрешение поставить там памятник. И это для меня многое значит. А другой дед, который воевал, похоронен в Риге, и я сейчас не могу никак туда доехать. Ощущаю своих предков за спиной, и не только этих, многих. И мне кажется, что они не просто стоят рядом, но во многом даже управляют моими желаниями и поступками. И совесть перед ними должна быть чистая. Во всяком случае, если тебе дал Бог какие-то возможности и качества, ты обязан это использовать, а не лениться.

— Например, уйти из комиков и сделаться одним из главных людей в патриотическом кино?

— Парадокс. Меня упрекали, когда я как продюсер снимал «Брестскую крепость». Писали жалобы: «Как вы мог­ли телевизионного клоуна допустить до этой темы?!» На самом деле все, что человек делает искренне и с удовольствием, сочетаемо.

— «Добрый вечер» на телевидении тоже был вашим любимым делом. Но он прекратил свое существование неожиданно для многих.

— Кончились герои, которые могли бы прийти к нам в гости.

— У Ивана Урганта не заканчиваются.

— А ведь в 95-м, когда погиб Листьев, вы сказали себе, что уходите с телевидения. И что же произошло, почему за упадком последовал взлет?

— Эдуард Михайлович нам дал возможность съездить в Америку, посмотреть, как делается современное телевидение, и я вернулся с желанием что-то сделать самому. Вдохновленным.

— А правда, что это была идея Листьева: вечернее шоу с вами в качестве ведущего?

— Да. Когда он начал делать «Поле чудес», хотел, чтобы я вел эту программу, мы придумывали черный ящик, как его правильно использовать. Потом Влад сам начал вести «Поле чудес», а со временем отдал его Леониду Якубовичу. Но изначально Влад хотел, чтобы я вел эту программу. У меня же тогда было другое увлечение — телевизионные капустники под названием «Оба-на!». Возможностей было много. И знаете, главное, любая фантазия моментально воплощалась. Я только что-то нафантазирую, и это уже можно снимать и выпускать в эфир.

— К Листьеву относятся очень по-разному. А кем он был для вас?

— Как вы думаете, каким бы было телевидение, если бы Листьев остался жив?

— Не знаю, каким было бы телевидение, какими были бы мы. Понятно, что такие же вопросы можно задавать о любом аспекте истории. Что было бы, если бы в 1917 году не произошло то, что произошло? Мы просто должны понимать и ценить хорошее… Я был на Байконуре во время запуска ракеты с Климом Шипенко и Юлей Пересильд. И думал: какая же была великая держава, которая построила столько всего в этой бесплодной пустыне, и как это все брошено, остались только площадки для старта космических кораблей, а другие площадки, военные комплексы, подземные шахты, откуда должны были взлетать огромные ракеты, разрушаются, это уже никому не нужно. Мне так жалко человеческих усилий, нервов, денег, жизней, которые были потрачены на все это. Невольно проецируешь на собственную жизнь и думаешь: с твоими нынешними усилиями произойдет то же самое. Но важно, чтобы это нужно было сейчас — как говорится, в моменте. Вот если сейчас не нужно, тогда не стоит тратить время.

— Иногда наоборот: ценность сделанного видна через какое-то время. Опять-таки, возвращаясь к кино, вы же прекрасно помните, когда вышел фильм «Ширли-мырли», все топтались на нем. Считалось, что это самый пошлый фильм…

— Это была страшная премьера, когда из зала Дома кино зрители вышли без аплодисментов, и мы с Владимиром Меньшовым смотрели на них. Не могу забыть выражение какого-то сожаления, которое читалось на лицах. А потом через какое-то время этот фильм был разобран на цитаты.

— Оказалось, что фильм классный и на самом деле смешной. Хохочут же до сих пор! Как вы попали на роль Пискунова в «Ширли-мырли»?

— Все случайно в нашей жизни. Я был уверен, что меня рассматривают на главную роль, на Кроликова. И вот позвонили с «Мосфильма»: «Тебя утвердили, ты сценарий прочитал?» — «Да, очень смешной». — «Ну, завтра приезжай». Потом Любочка Полищук тоже перезвонила, она читала сценарий, говорит: «Слушай, это, по-моему, очень смешно, давай будем в этом сниматься». Я говорю: «Любочка, конечно». Приезжаю я на «Мосфильм». Владимир Валентинович говорит: «Сейчас мы попробуем одного актера, подыграй ему, пожалуйста. Ты уже утвержден, просто подыграй». Я пришел в гримерку, висит костюм милиционера. Говорю: «Кто-то перепутал?» — «Нет, это твой костюм». — «Подождите, а какую сцену-то нужно?» — «Кроликов, Пискунов. Ты Пискунов». И тут надо было мне сильно обидеться. Но мне сказали: «Слушай, познакомься с актером, и попробуйте поимпровизировать». И я встретился с Валерой Гаркалиным, это было, наверное, 10—11 утра, ну и до 7—8 вечера мы с ним импровизировали. Меньшов смеялся, выходил, приходил: «Давайте еще попробуем. » Просто мы с Валерой зацепились друг за друга, и все, и полетело. Потом Меньшов нам позволял импровизировать на съемочной площадке. То есть основную сцену сняли, и тут я говорю: «А может быть, вот так?» — «Делайте, снимаем». И снимали. Правда, все это Владимир Валентинович позже стер, уничтожил. Сказал: «Я знаю, ты все эти импровизации не вошедшие взял бы себе в телепрограмму. Лучше я их уничтожу, чтобы никто не видел».

— В фильме собрались такие прекрасные артисты, потому что Меньшов звал? Мне кажется, это самый звездный фильм того времени. Ефремов, Табаков, Чурикова, Мордюкова, Алентова и многие-многие другие.

— Да, к нему шли не задумываясь. Весь «Мосфильм» работал на картину. Так и должно быть. Я вспоминаю об этом с огромной радостью, удовольствием. Хотя жена моя, когда увидела трюковую сцену с трамваем, сказала: «Так. Ты больше в трюках не снимаешься». Все трюки я делал сам, без каскадеров — они меня только страховали. Мне нравилось, было интересно, насколько надо разогнать «Москвич», чтобы он точно вошел в поворот и перед трамваем развернулся. Или вылезти на ходу из машины на капот через открытое окно.

— А как вы смотрите на то, что сейчас на телевидении происходит? На что-нибудь реагируете так, как когда-то среагировали на Галкина: «Ах, какой талантливый мальчик»? На что-то отзывается душа, мозг, сердце?

— Вы сильно изменились с течением жизни?

— Сильно. Не знаю, в лучшую или в худшую сторону, но я не тот человек, которым был в 20 лет. От того человека, которым я был, осталась только любовь к кедам и рыбалке.

Источник