Чем были недовольны промышленники
Чем были недовольны промышленники
Борьба и реформы П.А. Столыпина
Столыпин сознавал гибельность революционных духов, охвативших российское общество, и понимал, как можно и необходимо им противостоять: «Разрушительное движение, созданное крайними левыми партиями, превратилось в открытое разбойничество и выдвинуло вперёд все противообщественные преступные элементы, разоряя честных тружеников и развращая молодое поколение… Бунт погашается силою, а не уступками… Чтоб осуществить мысль – нужна воля. То правительство имеет право на существование, которое обладает зрелой государственной мыслью и твёрдой государственной волей». Российский премьер-министр ввёл на восемь месяцев военно-полевые суды для особо тяжких преступлений: грабительств, убийств, нападений на полицию, власти и мирных граждан. Установил уголовную ответственность за антиправительственную пропаганду в армии, за восхваление террора. Смертная казнь применялась только к бомбометателям и убийцам. Защитные меры от гибели страны были именованы в образованном обществе столыпинским террором.
Политическая воля Столыпина основывалась на православном патриотическом жизнечувствии. Он твёрдой рукой вёл к «восстановлению порядка и прочного правового уклада, соответствующего русскому национальному самосознанию» (П.А. Столыпин). Русский премьер-министр в своих реформах стремился пробудить русский национальный дух, опираясь на «многовековую связь русского государства с православной Церковью. Приверженность к русским историческим началам – противовес беспочвенному социализму… Русское государство развивалось из собственных корней, и нельзя к нашему русскому стволу прикреплять чужестранный цветок… Наши реформы, чтобы быть жизненными, должны черпать силу в русских национальных началах – в развитии земщины и в развитии самоуправления. В создании на низах крепких людей земли, которые были бы связаны с государственной властью. Низов – более 100 миллионов, и в них вся сила страны… Народы иногда забывают о своих национальных задачах, но такие народы гибнут… Когда укрепится русское государственное самосознание… когда будут здоровы и крепки корни русского государства, – слова русского правительства совсем иначе зазвучат перед Европой и перед всем миром» (П.А. Столыпин).
Столыпин сознавал роковой исторический выбор, перед которым встала Россия: «Правительство должно было или дать дорогу революции, забыв, что власть есть хранительница целостности русского народа, или – отстоять, что было ей вверено. Я заявляю, что скамьи правительства – это не скамьи подсудимых. За наши действия в эту историческую минуту мы дадим ответ перед историей, как и вы. Правительство будет приветствовать всякое открытое разоблачение неустройств, злоупотреблений. Но если нападки рассчитаны вызвать у правительства паралич воли и сведены к “руки вверх!” – правительство с полным спокойствием и сознанием правоты может ответить: “не запугаете!”… Надеюсь не на себя, а на собирательную силу духа, которая уже не раз шла из Москвы, спасая Россию… Противники государственности хотят освободиться от исторического прошлого России. Нам предлагают среди других сильных и крепких народов превратить Россию в развалины – чтобы на этих развалинах строить неведомое нам отечество… Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия» (П.А. Столыпин).
Необходимая в годы кровавого разгула жёсткость государственного деятеля мотивировалась религиозно-патриотически. Столыпин давал достойный ответ на нападки в Государственной думе: «Мы слышали тут, что у правительства руки в крови, что для России стыд и позор – военно-полевые суды. Но государство, находясь в опасности, обязано принимать исключительные законы, чтоб оградить себя от распада. Этот принцип – в природе человека и в природе государства. Когда человек болен, его лечат ядом. Когда на вас нападает убийца, вы его убиваете. Когда государственный организм потрясен до корней, правительство может приостановить течение закона и все нормы права. Бывают роковые моменты в жизни государства, когда надлежит выбрать между целостью теорий и целостью отечества. Такие временные меры не могут стать постоянными. Но и кровавому бреду террора нельзя дать естественный ход, а противопоставить силу. Россия сумеет отличить кровь на руках палачей от крови на руках добросовестных хирургов. Страна ждёт не доказательства слабости, но доказательства веры в неё. Мы хотим и от вас услышать слово умиротворения кровавому безумию».
Борьба с революционным террором для Столыпина означала расчистку поля для оздоровительных реформ. «До сих пор почему-то: реформы – означали ослабление и даже гибель власти, а суровые меры порядка означали отказ от преобразований. Но Столыпин ясно видел совмещенье того и другого… Он видел путь и брался: даже из этого малоумного виттевского манифеста вывести Россию на твёрдую дорогу, спасти и ту неустойчивую конституцию, которую сляпали в метаньях… Он боролся с революцией как государственный человек, а не как глава полиции» (А.И. Солженицын). Столыпин был убежден, что «обращать всё творчество правительства на полицейские мероприятия – признание бессилия правящего слоя». Современный ученый Святослав Рыбас реалистически оценивает столыпинские методы борьбы с революцией: «Премьер стремился не только подавить революцию чисто полицейскими методами, а вообще убрать её с российской сцены путём реформ, которые разрешали бы революционную ситуацию эволюционным путём».
На чём основывался и куда стремился повести Россию царский премьер-министр? «Русское государство росло и развивалось из своих собственных русских корней, и вместе с ним видоизменялась и верховная царская власть… Манифестом 17 октября 1905 года с высоты престола было предуказано развитие чисто русского, отвечающего и народному духу, и историческим преданиям государственного устройства… Дайте государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России… До моего губернаторства в Саратове я долго жил в Западном крае. Там я имел возможность лично убедиться во всех преимуществах крестьянского хуторского хозяйства. Меня поражал самый вид этих свободных хлебопашцев, бодрых и уверенных в себе… Прежде всего, надлежит создать гражданина, крестьянина – собственника, мелкого землевладельца… сперва гражданина, а потом гражданственность, а у нас обыкновенно проповедуют наоборот… Пока крестьянин беден, пока он не обладает личной земельной собственностью, пока он находится насильно в тисках общины, он остаётся рабом, и никакой писаный закон не дает ему блага гражданской свободы… Нельзя укреплять больное тело, питая его вырезанными из него самого кусками мяса; надо создать прилив питательных соков к больному месту, и тогда весь организм осилит болезнь; все части государства должны прийти на помощь слабейшей – в этом оправдание государства как социального целого… Мелкий земельный собственник, несомненно, явится ядром будущей земной единицы. Вот тогда только писаная свобода претворится в свободу настоящую, которая, конечно, слагается из гражданских вольностей и чувства государственности и патриотизма» (П.А. Столыпин).
Какие партийные «измы» и прожекты установления свобод могут сравниться с реальными проектами? Сочетание гражданских вольностей и чувства государственности и патриотизма являет взыскуемую гармонию свободы и ответственности. Столыпин-реформатор был оптимистом и верил в исторические возможности России, Столыпин-политик трезво оценивал ситуацию: «После горечи перенесённых испытаний Россия, естественно, не может не быть недовольной. Она недовольна не только правительством, но и Государственной думой и Государственным советом. Недовольна правыми партиями и левыми партиями. Недовольство это пройдет, когда выйдет из смутных очертаний, когда образуется и укрепится русское государственное самосознание, когда Россия почувствует себя опять Россией» (П.А. Столыпин).
Ленин – открытый враг России – относился к реформам Столыпина с сатанинской злобой, ибо сознавал, насколько они опасны для революции: «После “решения” аграрного вопроса в столыпинском духе никакой иной революции, способной изменить серьёзно экономические условия жизни крестьянских масс, быть не может» (Ленин).
Эпохальные реформы Столыпина почти никто не поддерживал в обществе и в чиновничестве. Будучи убеждённым монархистом, Столыпин считал необходимым развивать институты народного представительства и стремился привлечь к управлению государством умеренную часть оппозиции. В течение 1906–1907 годов он три раза предлагал А.И. Гучкову, Д.Н. Шипову, Н.Н. Львову, М.А. Маклакову, М.В. Челнокову, П.Б. Струве, С.Н. Булгакову войти в правительство, но кадеты были озабочены сохранением собственной революционной репутации и отказывались разделить власть. «Он врезался неизъяснимо чужеродно: слишком националист для октябристов, да и слишком октябрист для националистов; реакционер для всех левых и почти кадет для истинно правых. Его меры были слишком реакционны для разрушительных и слишком разрушительны для реакционных» (А.И. Солженицын).
Не только либеральное общество, но и большинство крестьян в ответ на постепенные преобразования нетерпеливо требовало всей помещичьей земли – и даром. Поместное дворянство сопротивлялось развивающемуся капитализму, который вытеснял дворянский уклад. Промышленники требовали более радикальных действий правительства. Были недовольны и правые, и левые, то есть большинство депутатов Государственной думы и членов Государственного совета. В оппозиции к премьер-министру была и семья государя. В ответе на огульную критику властителя дум Льва Толстого Столыпин так оценивал своё положение: «Я про себя скромного мнения. Меня вынесла наверх волна событий – вероятно, на один миг! Я хочу всё же этот миг использовать по мере моих сил, пониманий и чувств на благо людей и моей родины, которую люблю, как любили её в старину. Как же я буду делать не то, что думаю и сознаю добром? А Вы мне пишете, что я иду по дороге злых дел, дурной славы и, главное, греха. Поверьте, что, ощущая часто возможность близкой смерти, нельзя не задумываться над этими вопросами, и путь мой кажется мне прямым путём». В одиноком стоянии за веру и Россию Столыпин пророчески провидел: «Мы строим леса для строительства, противники указывают на них как на безобразное здание и яростно рубят их основание. И леса эти неминуемо рухнут и, может быть, задавят нас под своими развалинами, – но пусть, пусть это случится тогда, когда уже будет выступать в главных очертаниях здание обновленной свободной России!»
Революционеры не могли допустить процветания России, реформы были оборваны убийством (после девяти покушений) премьер-министра Петра Аркадьевича Столыпина. В правящем слое одержали верх консервативные силы, отсутствие государственной воли у которых предопределило крах Российской империи.
Таким образом, столетнее духовное разложение привело российское общество неподготовленным к историческим испытаниям начала ХХ века. Естественное разномыслие обратилось в смертельную борьбу идей, страна сорвалась в очередной раскол: взаимное отчуждение общества и власти, общества и народа, затем – власти и народа. Левым радикалам противостояли крайне правые. Государственная власть не смогла обрести общественной опоры. Русская левая интенсивно разрушала Россию, русская правая отвечала судорожными попытками реакции, усугублявшими разрушение. Прогрессивный центр был во власти социальной маниловщины. «То, что интеллигенция говорила простому народу, будило в нём не совесть, а бессовестность; не патриотическое единение, а дух раздора; не правосознание, а дух произвола; не чувство долга, а чувство жадности. И могло ли быть иначе, когда у интеллигенции не было религиозного восприятия Родины, не было национальной идеи, не было государственного смысла и воли» (И.А. Ильин). Интеллигенция сеяла и взращивала то, что проросло в большевизме. «Буря, пусть сильнее грянет буря!» – заклинал пролетарский писатель Максим Горький. И изысканный Александр Блок вторил призывами «слушать музыку революции». Попытка возрождения исторического национального самосознания, предпринятая авторами «Вех», была отвергнута со всех сторон. Путь царский, без крайностей, с просветленным и созидательным патриотизмом, путь, органичный для России, был затоптан радикалами и утопистами всех мастей. Как писал Иван Солоневич, «коммунистическая революция в России является логическим результатом оторванности интеллигенции от народа, неумения интеллигенции найти с ним общий язык и общие интересы, нежелания интеллигенции рассматривать самое себя как слой, подчинённый основным линиям развития русской истории, а не как кооператив изобретателей, наперебой предлагающих русскому народу украденные у нерусской философии патенты полного переустройства и перевоспитания тысячелетней государственности».
тоже были заражены модными формами идеомании или проявляли слепой эгоистический консерватизм.
Идейное помутнение в той или иной степени поражало все сословия в России. Одних оно превратило в маньяков революционных потрясений, других лишило воли к сопротивлению и способности реалистично мыслить, третьих направило на поиски исторических миражей. Правящие сословия – аристократия, дворянство, бюрократия – тоже были заражены модными формами идеомании или проявляли слепой эгоистический консерватизм. Витте описывал нравы придворного окружения: «сплетение трусости, слепости, коварства и глупости». Да и о самой монархии писал человек, который долгие годы служил ей: «Когда громкие фразы, честность и благородство существуют только напоказ, так сказать, для царских выходов и приемов, а внутри души лежит мелкое коварство, ребяческая хитрость, пугливая лживость, а в верхнем этаже не буря, даже не ветер, а сквозные ветерочки, которые обыкновенно в хороших домах плотно припираются, то, конечно, кроме развала ожидать нельзя от неограниченного самодержавного правления» (С.Ю. Витте).
Монархия не избежала общего духовного разложения, которое радикально усиливает обыкновенные недостатки и пороки власти. Слабохарактерность и безволие императора превращались в ведущий политико-бюрократический принцип. Витте приводит характерный случай: государь спросил мнение обер-прокурора Синода Константина Победоносцева о Плеве и Сипягине, на что Победоносцев ответил, что Плеве – подлец, а Сипягин – дурак. Царь сказал Витте, что он согласен с Победоносцевым, после чего Сипягин был назначен министром внутренних дел. Во многом монархическое правление переставало быть таковым. Ещё в 1900 году князь Павел Трубецкой писал: «Существует самодержавие полиции, генерал-губернаторов и министров. Самодержавия царя в России не существует, так как ему известно только то, что доходит до него сквозь сложную систему “фильтров”, и, таким образом, царь-самодержец из-за незнания подлинного положения в своей стране ограничен в реальном осуществлении своей власти».
Так С.Ю. Витте характеризовал правых, которые должны были быть опорой трону: «Они ни по приёмам своим, ни по лозунгам (цель оправдывает средства) не отличаются от крайних революционеров слева, они отличаются от них только тем, что революционеры слева – люди, сбившиеся с пути, но принципиально большей частью люди честные, истинные герои, за ложные идеи жертвующие всем и своей жизнью, а черносотенцы преследуют в громадном большинстве случаев цели эгоистические, самые низкие, цели желудочные и карманные. Это типы лабазников и убийц из-за угла. Они готовы совершать убийства так же как и революционные левые, но последние большей частью сами идут на этот своего рода спорт, а черносотенцы нанимают убийц; их армия – это хулиганы самого низкого разряда».
В низовых сословиях было слабым чувство государственной солидарности, в крестьянстве накапливалась озлобленность. Городской пролетариат – молодой социальный слой, потерявший крестьянские корни и не обретший нового жизненного уклада, оказался беззащитным перед апологией беспочвенности и безукладья. Властителями умов целенаправленно разлагалось мировоззрение крестьянства. В 1913 году журнал «Нива» писал о последствиях разрушения традиционных жизненных устоев: «Несомненно, во всероссийском разливе хулиганства, быстро затопляющего мутными, грязными волнами и наши столицы, и тихие деревни, приходится видеть начало какого-то болезненного перерождения русской народной души, глубокий разрушительный процесс, охватывающий всю национальную психику. Великий полуторастамиллионный народ, живший целые столетия определённым строем религиозно-политических понятий и верований, как бы усомнился в своих богах, изверился в своих верованиях и остался без всякого духовного устоя, без всякой нравственной опоры. Прежние морально-религиозные устои, на которых держалась и личная, и гражданская жизнь, чем-то подорваны… Широкий и бурный разлив хулиганства служит внешним показателем внутреннего кризиса народной души».
Два века – со времён Петра I – рабства и муштры, насаждения стандартов чуждой культуры приучили низовые сословия смотреть на образованные и господствующие слои как на иноземных завоевателей и более того: «Между нами и нашим народом – иная рознь. Мы для него – не грабители, как свой брат деревенский кулак; мы для него – даже не просто чужие, как турок или француз; он видит наше человеческое и именно русское обличие, но не чувствует в нас человеческой души, и потому он ненавидит нас страстно, вероятно, с бессознательным мистическим ужасом, тем глубже ненавидит, что мы свои. Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом – бояться мы его должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами ещё ограждает нас от ярости народной» (М.О. Гершензон). Разложение духовных устоев и растущая пропасть между сословиями подготавливали атмосферу революции и гражданской войны. «Так заканчивался двухсотлетний отечественный процесс, по которому всю Россию начал выражать город, насильственно построенный петровской палкой и итальянскими архитекторами на северных болотах» (А.И. Солженицын).
Виктор Аксючиц, философ, член Политического Совета партия «Родина»
От тульских кузнецов до крупнейших промышленников Российской империи
История предпринимательского рода Демидовых.
Обозреватель vc.ru изучил историю рода Демидовых, которые прошли путь от кузнецов-оружейников до крупнейших промышленников империи, помогали строить Санкт-Петербург, осваивали Урал и Алтай, а также первыми в России стали выпускать бессемеровскую сталь.
Родоначальником династии стал Никита Демидович Антуфьев. Он родился в 1656 году в Туле. Его отец Демид Клементьевич был мастером-кузнецом — он умер, когда Никите было восемь лет. Уже тогда мальчик начал изучать кузнечное дело. Он учился у одного из мастеров Оружейной слободы, зарабатывая алтын в неделю. Первые деньги он отдавал матери. Вскоре Альтуфьев стал настолько способным кузнецом, что во время ученичества его пытались переманить другие мастера, предлагая более высокую зарплату.
С царем Антуфьев познакомился в 1696 году. Петр, проезжая через Тулу, попросил собрать лучших кузнецов города. Однако никто из них явиться не посмел. Единственным исключением стал Антуфьев. На Петра I произвела впечатление богатырская стать оружейника, и он отметил: «Вот молодец, который годится в Преображенский полк в гренадеры».
Следующая встреча состоялась по инициативе царя — он обратился к оружейнику, чтобы тот изготовил шесть ружей по иностранному образцу. Антуфьев не только выполнил заказ, но и улучшил конструкцию. За это он получил 100 рублей и несколько десятин земли, предназначенных для добычи руды и древесного угля.
В 1702 году Петр I передал под руководство Антуфьева Невьянский и Верхотурский заводы на Урале. Царь предоставил промышленнику земельные участки, несколько деревень, а также право приобретать крестьян.
В 1703 году Петр передал тульский завод под контроль местного воеводы, пожаловавшегося царю на то, что из-за деятельности предприятия в регионе сильно пострадали леса. Антуфьев тогда получил внушительную компенсацию. Несколько лет спустя Петр I всё же вновь вернул завод тульскому предпринимателю.
В 1703 году Антуфьев получил разрешение на строительство медеплавильного завода в Кунгурском уезде (Пермский край). Однако сразу им заниматься не стал — в то время его больше заботили предприятия на Урале. Петр I был недоволен решением промышленника и в 1709 году указом заставил его строить новые заводы. Антуфьеву было пожаловано звание комиссара, после чего он стал считаться государственным чиновником.
Уральские заводы Антуфьеву пришлось перестраивать под правительственные нужды. В приоритете было высокое качество продукции. Поэтому предприниматель перевел часть тульских мастеров на уральские предприятия. Кроме того, Антуфьев переманивал специалистов у конкурентов и выбирал способных рабочих из числа пленных шведов.
В основном все заказы поступали от государства. Работать было нелегко из-за разного рода бюрократических проволочек и просрочек оплаты. К тому же Антуфьев был единственным крупным владельцем заводов на территории России, не имевшим дворянского звания.
Несмотря на то, что предприниматель строил бизнес, опираясь на государственные привилегии, царь не мог обеспечить полную поддержку на локальном уровне, поэтому Антуфьеву пришлось налаживать взаимоотношения с местными властями самостоятельно.
Во избежание штрафов и дополнительных платежей Антуфьев был готов давать чиновникам взятки, но это не спасало. Предпринимателя постоянно обвиняли в неуплате налогов и жаловались на него Петру I. Между тем царь старался оказать посильную поддержку Антуфьеву и запрещал воеводам ущемлять деятельность промышленника.
Другая сложность была связана с транспортировкой продукции. Уральские дороги пребывали в ужасном состоянии, предпринимателю пришлось улучшать старые и прокладывать новые тракты. Чтобы обеспечить судоходную доставку продукции в европейскую часть России, Антуфьев взялся за строительство собственного флота.
На металлургических заводах в то время использовался ручной труд, предприятия нуждались в увеличении персонала. В условиях нехватки кадров Антуфьев принимал на работу бежавших каторжников и дезертиров. Подобная практика была незаконной, но предприниматель надеялся на покровительство Петра I.
Также на должности разнорабочих принимались раскольники и старообрядцы, которые бежали на Урал из-за преследования со стороны властей. Все сотрудники заводов находились под полным контролем промышленника. Они получали минимальную зарплату, но уйти или пожаловаться не могли.
С 1715 года Антуфьев стал поставщиком железа для нужд Адмиралтейства, таким образом приложив руку к созданию российского флота. Три года спустя царским указом он стал единственным поставщиком. Воспользовавшись лояльностью Петра I, предприниматель подал жалобу на притеснявшего его бизнес кунгурского воеводу. После чего монарх заставил того впредь поддерживать все начинания тульского промышленника.
В 1718 году Антуфьев открыл Быньговский завод в Свердловской области. В то же время Петр I пожаловал ему земельные участки в Сибири. Там предприниматель занялся строительством предприятий и массовым переселением рабочих. Он оплачивал им переезд и предоставлял работу на своих предприятиях. Тогда же Антуфьев получил правительственный заказ на изготовление чугунных труб для петербургских дворцов. Первые поставки были осуществлены спустя три года.
В 1720 году Петр I пожаловал Антуфьеву дворянство и новую фамилию — Демидов. Несмотря на оказанную честь, Демидов не позаботился о получении государственных бумаг, которые подтверждали его переход в новое сословие.
В 1720-е годы в руках Демидова находилось восемь из двадцати российских металлургических заводов. Пять из них были построены в течение одного десятилетия — с 1716 по 1725 год. Деятельность Демидова в этот период называют «покорением Урала». Он активно скупал в регионе землю для строительства заводов и добычи ископаемых.
Будучи в числе сподвижников царя, Демидов опирался на государственную поддержку. Но от давления конкурентов это не спасало. Одним из них был Иван Тимофеевич Баташев. Он владел металлургическим предприятием в Туле и в 1709 году сумел перехватить у Демидова государственный контракт. Противостояние с Баташевым переросло во взаимный обмен доносами. Кроме того Демидов поднимал плотины, чтобы подтопить заводы конкурента.
В 1719 году Петр I создал Берг-коллегию — орган по надсмотру за горнорудной промышленностью. В 1722 году глава уральской промышленности Василий Татищев решил заняться развитием государственных предприятий в регионе: задумался о строительстве новых заводов, стал контролировать вырубку лесов и выбор мест для добычи руды. А также начал взимать налоги с уральских промышленников.
До этого Демидов отчитывался только перед Петром I, поэтому не обрадовался грядущим изменениям и попытался договориться с Татищевым. Но желаемого не добился — чиновник реформы не остановил. В ответ промышленник отправил жалобу царю.
Петр I отстранил Татищева от исполнения обязанностей и велел начать расследование. Его возглавил генерал-майор Георг де Геннин. Он сразу же потребовал от Демидова предъявить письменные обвинения. Предприниматель пытался этого избежать, ссылаясь на то, что не обучен грамоте. Но Геннин настоял, тогда Демидов составил жалобу, которая включала всего два пункта.
Первый касался того, что Татищев якобы ввёл ограничения по обеспечению заводов хлебом. Демидов утверждал, что чиновник создал на дороге заставы и взимал с торговцев высокую пошлину. Однако Геннин установил, что размер пошлины соответствовал закону. Сотрудники отдельных застав злоупотребляли дополнительными поборами, но глава уральской промышленности к этому причастен не был.
Второе обвинение в адрес Татищева указывало на то, что чиновник отобрал у Демидова пристань на реке Чусовая. Предприниматель утверждал, что он сам построил пристань и проложил к ней дорогу, в то время как Татищев его изгнал, тем самым задержав отправку железа.
Геннин выяснил, что Демидов солгал. Оказалось, что пристань построена государством и находится в казённой собственности. Демидов не имел отношения даже к строительству дороги. Глава уральской промышленности ничего не отбирал — он лишь пристроил у пристани амбар, но и тот нисколько не мешал Демидову.
Обвинения были выдуманы, но Геннин расследование не прекратил, взявшись проверить, нет ли у Татищева других злоупотреблений. Тщательная проверка показала, что глава уральской промышленности честно исполняет свои обязанности. Геннин представил результаты расследования Петру I. Суд оправдал Татищева, а на Демидова наложил штраф в размере 30 тысяч рублей за нарушение процедуры подачи жалобы.
С 1720 года Демидов, помимо железа, начал поставлять Адмиралтейству ещё и лес. Петр I специальным указом предоставил ему возможность вести деятельность по добыче в Казанской губернии. В период строительства Санкт-Петербурга Демидов щедро жертвовал государству железо и деньги. В 1720-е годы ежегодная прибыль предпринимателя достигла 100 тысяч рублей.
Посколько по роду деятельности Демидову требовалось постоянно переезжать, он пытался распределить полномочия: назначил сына Акинфия руководить заводами на Урале, нанял приказчиков в Туле, завёл широкий круг покровителей при дворе для продвижения своих интересов у царя. Но без участия Демидова все эти ставленники не справлялись — качество железа ухудшалось, появились проблемы с получением государственных контрактов.
Никита Демидович умер в 1725 году в возрасте 69 лет. Официальным наследником предпринимателя стал его сын Акинфий. Завещание Демидова не стало неожиданным для близких — он сообщил о нём заранее. Младшие сыновья Григорий и Никита ещё при жизни отца начали создавать собственный бизнес.
Младший сын Демидова — Никита — владел Дугненским доменным и молотовым заводом в Калужской области, который приобрёл у отца в 1716 году за 1000 рублей. До этого Никита работал на предприятиях семьи и занимался ростовщичеством. Приобретенный завод находился в ужасном состоянии и требовал долгого восстановления.
Акинфий Демидов был наиболее успешным среди братьев. Он получил под свой контроль восемь заводов и впоследствии добавил к ним ещё семнадцать. Акинфий финансировал экспедиции по рудной разведке Урала, которые обнаружили 30 новых месторождений.
В 1725 году Демидов запустил чугуноплавильный и железоделательный Нижнетагильский завод, а в 1729 году — Колывано-Воскресенский завод на Алтае. Здесь предприниматель вёл активную разведку месторождений и основал несколько поселений. В 1744 году Акинфий открыл Барнаульский сереброплавильный завод.
К рабочим Демидов относился жёстко. Мастера жаловались на то, что предприниматель не платил им положенное жалованье и часто наказывал. Из-за такого отношения Акинфий позже столкнулся с большим количеством доносов не только со стороны конкурентов, но и собственных рабочих.
Поскольку младший сын Никита Демидов не получил в наследство отцовской империи, он решил построить собственную. Начал он с того, что расширил производство Дугненского завода. С 1726 года Никита Демидов начал работать в Берг-коллегии. Государственная должность помогла ему в развитии бизнеса: Берг-коллегия давала разрешение на покупку деревень для увеличения персонала предприятий за счёт крестьян, а также содействовала при создании новых заводов.
Никита Демидова планировал расширять бизнес на Урал, но его брат был против. Противостояние с Акинфием закончилось разделением интересов. Из нескольких мест, выбранных старшим братом для строительства завода, Никита получил одно — на реке Шайтанка. В 1732 году предприниматель запустил Шайтанский завод. В 1743 и 1744 годах он построил Верхнесергинский и Нижнесергинский заводы. К концу жизни Никита Демидов владел 12 предприятиями.
В 1733 году императрица Анна Иоанновна дала указание начать проверку расчётов промышленников с казной. В том же году ассесор Васильев прибыл на Тульский завод Акинфия Демидова. Он опечатал бухгалтерию предприятия и в процессе проверки столкнулся с противоречивыми сведениями и отсутствием учётных книг за некоторые периоды. Воспользовавшись присутствием чиновника, сотрудники завода и конкуренты стали жаловаться на Демидова.
Затем Васильев отправился на расположенный в Калужской области Брынский завод Никиты Демидова. На предприятии не оказалось никакой учетной документации. Рабочие сообщили, что Никита и его сын Василий ежегодно забирают все учетные книги. Однако, несмотря на многочисленные доносы на Демидова-младшего, доказать его вину не удалось.
Тем временем расследование добралось до уральских заводов Акинфия Демидова. Ситуация оказалась аналогичной: запрашиваемая комиссией информация отсутствовала, приказчики и чиновники высказывали много жалоб. По итогам общей проверки комиссия установила, что Акинфий не уплатил налог за 1, 2 млн пудов чугуна.
Проблемы, обнаруженные на предприятиях Демидовых, помогли комиссии переосмыслить систему начисления металлургического налога. Прежде государство взимало десятину с объёма выплавленного металла. Теперь же было внедрено доменное обложение — предприниматель платил фиксированную сумму с каждой домны. По новой системе годовой налог с шести уральских заводов предпринимателя составил 18352 рубля.
Акинфий Демидов никакого наказания не получил. Его брат пробыл под следствием до февраля 1736 года. Бывший приказчик одного из заводов Никиты Демидова обвинял его в даче взятке главе проверяющей комиссии Петру Шафирову. Вину промышленника доказать не удалось, и клеветник был отправлен в Сибирь.
Акинфий Демидов умер в 1745 году. Заводы он завещал своему младшему сыну — Никите. Два старших сына Прокофий и Григорий получили соляные копи и несколько земельных владений. С отцовским решением они не согласились, что повлекло за собой семейные разбирательства. В итоге заводы и состояние было разделено между сыновьями поровну, но отцовское дело продолжили не все.
Прокофий продал часть своих предприятий, в числе которых Невьянский завод, считающийся главным в империи Демидовых. Всю жизнь он увлекался ботаникой. Прокофий Демидов создал Нескучный сад в Москве, основал Демидовское коммерческое училище, а также жертвовал деньги на создание Московского воспитательного дома.
Григорий Демидов в свою очередь хорошо справлялся с руководством полученными предприятиями. Он также увлекался ботаникой, поэтому стал инициатором создания Соликамского ботанического сада и других благотворительных проектов.
Третий сын Акинфия — Никита Демидов — преуспел больше братьев. Он запустил три новых завода и развивал существующие предприятия. Демидов спонсировал художников и учёных, собрал уникальную коллекцию предметов искусства.
Никита Никитич Демидов (брат Акинфия) умер в 1758 году. Он разделил имущество между четырьмя сыновьями — Евдокимом, Иваном, Никитой и Алексеем. Сведений об их деятельности немного. Период их руководства заводами совпал с восстанием Пугачева. Рабочие с четырёх уральских заводов примкнули к восстанию. Предприятия были разрушены, но их восстановили к концу 1770-х годов.
Среди последующих поколений Демидовых были государственные деятели, благотворители, учёные и промышленники. В числе последних Павел Павлович Демидов, который владел нижнетагильскими заводами и стал первым в России выпускать бессемеровскую сталь.