Чем влечет блока стихия а блок лирика

LiveInternetLiveInternet

—Ссылки

—Рубрики

—Цитатник

Превращение хлама в оригинальные вещицы Если на вашей кухне скопилось слишком много непри.

Коллекция Alberta Ferretti Limited Edition S/S 2016 Couture Alberta Ferretti предста.

Лучший дизайнер России по мнению звезд Несколько дней назад я наткнулась на одном те.

Картофельные зразы с печёночной начинкой из детства Ингредиенты для зраз.

—Видео

—Музыка

—Поиск по дневнику

—Статистика

Стихия любви захватила Блока.

Стихия любви захватила Блока. Он, раньше четко разделявший любовь плотскую и любовь духовную, в этот раз смог наконец их соединить|Серафима Чеботарь

Блок Александр 20 февраля 1916 года

В жизни Александра Блока было много романтизма, но мало любви. Чувство к жене, Любови Дмитриевне Менделеевой, поэт сохранил на всю жизнь, но оно было так густо приправлено философскими идеями, не позволявшими видеть в любимой женщине ничего, кроме воплощения Вечной Женственности, что собственно любви и не получилось: после четырех лет братского сожития и поэтического воспевания Любовь Дмитриевна настолько устала и от поэзии, и от философии, что демонстративно ушла с головой в любовные романы, только уже не с мужем.

Любовь Менделеева и Александр Блок. Фото 1903 года.

Роман Блока с актрисой Натальей Волоховой был страстным, бурным, но коротким; Волохова сама отказалась от своего места рядом с Блоком, поняв, что ей не по силам выдерживать бушевавшее в нем пламя страстей. И последняя, быть может, самая сильная любовь явилась Блоку в образе Кармен в 1913 году…

Наталья Волохова

Одним из самых ярких театральных событий петербургской осенью 1913 года была постановка оперы «Кармен» в театре Музыкальной драмы. Партию Кармен исполняла Любовь Александровна Дельмас, по мужу Андреева.

Родом из Чернигова, Любовь Тишинская (по сцене – Дельмас) была до этого мало известна столичной публике. Хоть она и пела в «Русских сезонах» вместе с Шаляпиным, но Кармен стала ее первым – и по сути последним успехом. Ей было тридцать четыре года, она была замужем за известным басом-баритоном Мариинки Андреевым. Страстная, яркая, полная внутреннего огня Дельмас как нельзя лучше соответствовала образу Кармен, неизменно покоряя зрителей. Покорила она и Блока, который был на премьере. После этого он еще несколько раз был на спектакле. Потом он записал в дневнике: «С первой минуты не было ничего общего ни с одной из моих встреч… Буря музыки ивлекущая колдунья… какое-то медленное помолодение души».

Она не была красивой – тяжелая, коренастая фигура, грубоватые черты лица; по-настоящему красивы были только ее густые, золотисто-рыжие волосы. Но огонь, горевший внутри, стихийность, способность на сильное чувство – вот что всегда привлекало Блока в женщинах. Он пишет ей анонимные письма, в которых, путаясь в словах, словно неумелый студент, рассказывает ей о своей «проклятой влюбленности», посылает охапки роз, посвящает ей стихи… За две недели Блок написал полтора десятка стихотворений, из которых потом составился цикл «Кармен».

Любовь Александровна Андреева-Дельмас в роли Кармен

Он все еще не решается с нею познакомиться – только звонит ей по телефону, не осмеливаясь заговорить, гуляет под ее окнами – по иронии судьбы, она живет чуть ли не в соседнем с ним доме, на Офицерской улице. Наконец, 27 марта, в день последнего в сезоне представления «Кармен», он передал Дельмас записку с номером телефона и просьбой позвонить. Она позвонила во втором часу ночи; на следующий день они встретились.

Стихия любви захватила Блока. Он, раньше четко разделявший любовь плотскую и любовь духовную, в этот раз смог наконец их соединить. Любовь Дельмас вдохновляла его на великолепные стихотворения, и в то же время была для него реальной, живой женщиной, чье тело сводило его с ума. Влюбленные виделись каждый день, подолгу гуляя по улицам Петербурга. Все, кто видел их вместе, поражались тому, как идеально они дополняли друг друга: полная радостной жизни Дельмас и утонченно-поэтический Блок. На литературном вечере, состоявшемся в годовщину их знакомства, они выступали вместе: Блок читал свои произведения, Дельмас пела романсы, написанные на его стихи. Он не отводил от нее взгляда, полного обожания…

Сама Любовь Александровна не сразу отдалась чувству с такой же страстью, как Блок. Она была замужем, любила мужа, была чужда моде того времени «презирать условности»; кроме того, напор чувств Блока мог испугать кого угодно. Но постепенно и ее подхватил тот вихрь, имя которому – любовь. Ночью 7 июня она позвонила ему: «Я вас никогда не забуду, вас нельзя забыть. Вы – переворот в моей жизни…»

В этот день они прощались: он уезжал в Шахматово, она – в Чернигов. Гуляли по Таврическому саду, искали счастливые «пятерики» в кустах сирени. И потом снова письма и стихи, до новой встречи…

Однако, как это всегда было у Блока, сильное чувство не могло продолжаться долго – по самой своей природе он ценил в любви больше ту боль, что она приносила, чем ее радости. Он считал, что его удел как человека и как поэта – страдания и потери. Дельмас же, оптимистка по природе, не могла с этим согласиться. Постепенно их роман сходил на нет. 1 августа Блок записал в дневнике: «Уже холодею». Еще через месяц он заявил ей о разрыве.

Она пыталась бороться; искала поводы для встреч, посылала письма… Но Блок уже не думает о ней; он снова вернулся к жене, его окружают другие женщины – Елизавета Кузьмина-Караваева, поэтесса Надежда Нолле, барышни-курсистки… Любовь Дельмас продолжает находиться рядом: летом 1915 года она гостит в Шахматове, по вечерам поет романсы и арии из опер. Они снова много разговаривают с Блоком – и снова обнаруживают, что между ними – пропасть непонимания. Вышедшую осенью поэму «Соловьиный сад» Блок преподнес Дельмас с надписью – «Той, кто поет в Соловьином саду». Поэма о человеке, прельстившегося прелестью прекрасного Соловьиного сада, а затем сбежавшего оттуда, стала эпитафией их любви…

Любовь Александровна Дельмас (слева) с сестрой. 1900-ые годы.

Их близкие отношения продолжались до середины 1917 года. Но это была уже только «плоть, без души». Их когда-то страстный роман постепенно перегорел в простую дружбу – она продолжалась до самой смерти Блока, наступившей 7 августа 1921 года. Перед смертью он успел сказать, чтобы ей вернули ее письма. Она сожгла их – теперь вместо нее говорят его стихи.

Источник

Представление о стихии в лирике Блока

Представление о стихии становится для Блока подобием некой поэтический категории, которая органически входит в его мировоззрение и постоянно присутствует в его записях и статьях. Именно в то время Блок сформулировал основополагающую для себя трагическую антиномию стихии и цивилизации (тогда он называл еще цивилизацию культурой). По его мнению, цивилизация-культура находится под ударом угрожающей ей стихий.

Причем носителем стихийного начала в пределах этой антиномии представлялись Блоку не только природные силы, но и народная масса,

Комплекс мыслей и представлений о стихии был непосредственно связан у Блока с тем, что он называл “музыкой”. Поэтическая категория “музыки”, такая же основополагающая для Блока, как и категория “стихии”, складывалась в его сознании уже в раннюю эпоху, в период “тезы”, как называл его Блок, и получила

Если “Прекрасную Даму” Блока можно в какой-то мере рассматривать как поэтическую метафору гармонической, светлой основы мира, взятой преимущественно в статическом разрезе (“Неподвижность”), то “музыкой” он считал ту же основу, увиденную в динамическом аспекте, без прямой ориентации на софианство и теологизм.

Категория “музыки” полигенетична у Блока. Он а восходит к пифагорейцам, к Григорию Нисскому, к Новалису, Вакеиродеру, Гоголю, Шопенгауэру, особенно к трактату Ницше “Рождение трагедии”, которым Блок зачитывался, и к Рихарду Вагнеру, в этом смысле единомышленнику Ницше. “Музыка” для Блока, как и “стихия”, пребывает в природе, в душе народа и в душе человека. Идея “музыки”, как уже говорилось, связана с идеей стихийности и вместе с тем перерастает эту идею (об этом перерастании будет сказано ниже).

Творческая сила, органичность и непосредственность Блока в значительной мере зависели от близости его к “стихии”. В этой близости он находил ту непреднамеренность, от которой зависела убедительность, мощь его поэзии, враждебной любому доктринерству и догматизму. Он действительно имел право заявить о подлинности, неотменимое всего того, а правильнее было бы сказать – только того, что им “было написано в согласии со стихией”. В жизни Блока были моменты, когда не только свое, но и всякое искусство он готов был сводить к стихийному началу.

Блок утверждал тогда, что искусство – “голос стихий и стихийная сила; в этом – его единственное назначение, его смысл и цель, все остальное – надстройка над ним, дело беспокойных рук цивилизации” (1919,VI, 109).

Конечно, нельзя отрицать момента стихийности и в “Стихах о Прекрасной Даме”, но только во втором периоде развития эта стихийность, как уже говорилось, достигла у Блока своего максимального выражения (особенно в “Снежной Маске”) и явилась главным отличительным признаком его творчества того времени. “Литературное событие дня, – писал Вяч. Иванов в начале 1907 года Валерию Брюсову, “Снежная Маска” А. Блока, которая уже набирается (…) Я придаю им (стихам) величайшее значение. По-моему, это апогей приближения нашей лирики к стихии музыки. Блок раскрывается здесь впервые вполне, и притом по-новому, как поэт истинно дионисийских и демонических, глубоко оккультных переживаний.

Звук, ритмика и ассонансы пленительны. Упоительное, хмельное движение, хмель метели, нега Гафиза в снежном кружении. Дивная тоска и дивная певучая сила!”! Неудивительно, что эти строки принадлежат именно Вяч.

Иванову, проповеднику дионисийства в русском символизме, и что они относятся именно к “Снежной Маске”, кульминирующей стихийные устремления Блока эпохи второго тома – “антитезы”.

Но органические духовные начала и потенции, возникавшие в эволюции поэтического мира Блока, не исчезали и на последующих ее этапах, а только трансформировались. Это свойство Блока вполне подтверждается и по отношению к стихийности его творчества. Поэзия Блока в какой-то мере сохраняла свой стихийный характер до конца.

Однако в неограниченнойвласти стихийного начала Блок почувствовал опасность едва ли не в то же самое время, когда эта власть укрепилась в его творчестве, в ту пору, когда он писал свою статью “О лирике”, и даже раньше того (об этом мы можем судить также по тексту “Снежной Маски”). И эту опасность почувствовал не. только он сам, но и его современники. Один из них, критик Н. Н. Русов, в своей статье о “Снежной Маске” писал по этому поводу: “Поэзия и душа А. Блока развеялась, расплылась в вихре метели и кружится, почти без очертаний, без упругости. Она не переживает ни одного сильного чувства, как месть, гордость или обида…

Душа А. Блока как бы плавает по воздушному океану неуловимых видений и смутных колебаний. И не чувствуется возможности центра, который бы собрал вокруг себя в один стальной комок эту душу…”

Понятие стихии само по себе абстрактно, но в приложении к различным сферам жизни может наполняться различным содержанием, проявляя себя как особенное по отношению к всеобщему. Так, например, неорганизованные, анархические восстания крестьян и черносотенные погромы, если они не были инспирированы правительством, биржевой ажиотаж, разгул и прожигание жизни в больших городах или фрондирующее своеволие индивидуалистической богемы – все это стихийные явления, но имеющие различное, отчасти противоположное значение. Или концепции “стихийного миропонимания” в философском и литературном выражении: темная стихия тютчевского хаоса или безумная “мировая воля” Шопенгауэра совсем не то, что творческий поток жизни, живая длительность Бергсона, или народное “роевое начало” в “Войне и мире”, или культ биологической жизненности у Хемингуэя, или принцип самодовлеющего и исключающего другие формы интуитивизма в познании (своего рода гносеологическая стихийность).

Related posts:

Источник

Стихия в творчестве А. Блока (ЕГЭ по литературе)

Стихия влечет лишь тех, кто, по образному выражению Марины Цветаевой, родился с «крылатой» душой. Именно такой была душа поэта и человека Александра Блока.

Родство со стихией, единство с нею, ощущение своей принадлежности к ней делает человека выше, чище, не дает ему жить спокойной, лишенной поисков и открытий жизнью. Общеизвестно блоковское: «И вечный бой, покой нам только снится. Сквозь кровь и пыль летит, летит степная кобылица и мнет ковыль. ».

Этот образ летящей по степи кобылицы — словно воплощенный образ самой стихии, самой России, самого времени, бег которого не дано остановить никому. А вот еще одно из воплощений стихии, столь любимой Блоком, — ветер. Образ ветра проходит через всё творчество поэта. Во втором стихотворении цикла «Стихи о Прекрасной Даме» ветер приносит издалека «песни весенней намек», намек на встречу с Нею, Владычицей Вселенной, намек на счастье; он приносит Её «звучные песни», полные нежности и любви. Это — начало творчества. В конце же будет поэма «Двенадцать», в которой образ ветра станет одним из главных. Это уже иной ветер — зловещий, подобный вселенскому урагану, сметающему все на своем пути. Этот ветер зло и радостно будет расправляться с представителями старого мира: буржуем, писателем-витией, попом, барыней в каракуле.

Ветер позовет из дома в дорогу Германа, героя романа «Песня судьбы». Тот бросит всё — тепло, уют, покой — и отправится на поиски счастья. И тут же вспоминается блоковское: «Нет, лучше сгинуть в стуже лютой. Уюта нет, покоя нет!».

Стихия влечет Блока ещё и тем, что пробуждает вего душе творческое начало. В стихотворении «Поэты» он противопоставляет сытую, благополучную жизнь обывателей, «довольных собой и женой, своей конституцией куцей», неустроенной жизни поэтов.

Не случайно героини двух любовных циклов стихов А. Блока («Снежная маска» и «Кармен») самим существованием своим словно олицетворяют стихию.

Герой чувствует удивительное родство своей души с душою Кармен, которая «сама себе закон», для которой мир земной «лишь красный облак дыма. ». В последнем стихотворении цикла он признается: «Но я люблю тебя: я сам такой, Кармен». И ещё есть особая стихия, влекущая поэта, — жизнь. «Узнаю тебя, жизнь, принимаю и приветствую звоном щита!» — напишет он в одном из своих стихотворений. Какой бы ни была жизнь — тягостной, неустроенной, неблагополучной, — все равно: принимаю, даже «за мученья», даже «за гибель».

Может быть, именно поэтому в качестве эпиграфа к творчеству Блока хочется взять его стихотворение из цикла.

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter.
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Источник

Урок литературы в 11 классе. «Мир стихий в поэзии А. Блока»

Выбранный для просмотра документ урок 12.doc

Мир стихий в поэзии А. Блока

«Незнакомка» и «В ресторане».

Цель. Изучение мира стихии в поэзии Блока, продолжение работы над анализом текста.

2. Чтение «Незнакомки».

По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух,

И правит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух.

Вдали над пылью переулочной,

Над скукой загородных дач,

Чуть золотится крендель булочной,

И раздается детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,

Среди канав гуляют с дамами

Над озером скрипят уключины

И раздается женский визг,

А в небе, ко всему приученный

Бес с мысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный

В моем стакане отражен

И влагой терпкой и таинственной

Как я, смирен и оглушен.

А рядом у соседних столиков

Лакеи сонные торчат,

И пьяницы с глазами кроликов

«In vino veritas!» кричат.

И каждый вечер, в час назначенный

(Иль это только снится мне?),

Девичий стан, шелками схваченный,

В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,

Всегда без спутников, одна

Дыша духами и туманами,

Она садится у окна.

И веют древними поверьями

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,

Смотрю за темную вуаль,

И вижу берег очарованный

И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,

Мне чье-то солнце вручено,

И все души моей излучины

Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные

В моем качаются мозгу,

И очи синие бездонные

Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,

И ключ поручен только мне!

Ты право, пьяное чудовище!

Я знаю: истина в вине.

3. Анализ стихотворения.

Появление «Незнакомки» в стихотворении— признак особо притягательности.

Почему встреча с Незнакомкой так необходима поэту? «Скука загородных дач» невыносима:
Пьяные окрики, пыль переулочная, плач— скучно. Но только ли в скуке дело? Найдите эпитеты.

Первые строки стихотворения сразу включают нас в противоречивый мир:
По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух,

И правит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух.

Здесь эпитеты враждуют между собой. «Весенний воздух, от, которого мы ждем свежести обновления, оказывается «тлетворным». Горячий воздух как будто скрывать в себя энергию радости, а у Блока он дик и глух.

Какие ассоциации вызывает у вас слово «по вечерам»?
Мы настраиваемся на лирический лад, но вместо этого Блок показывает быт. Иронична даже рифмовка «шлагбаумами – дамами». Но эта ирония не спасает от скуки загородных дач.

Природа задавлена бытом. Вместо весенней свежести пыль переулочная. Тишина озера нарушена женским визгом скрипом уключин. Диск луны бессмысленно кривится.
Светилом загородных дач оказалась не луна, а крендель булочный. В кренделе поэзия обывателей — он мерцает и даже чуть золотится. Это чуть у Блока пародийна: быт пытается присвоить себе приметы поэзии. Природа разделена, осквернена, растоптана, да и какое до нее дело испытанным острякам. В своей самоуверенности они не замечают природы и просто гуляют среди канав.

Как передано в стихотворении отчаяние поэта, его попытка уйти от пошлости?
И каждый вечер друг единственный.

В моем стакане отражен.

И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирен и оглушен.

Кто этот друг?
Друг единственный — отражение лица поэта в стакане вина. Иных собеседников быть не может.

Спасительна ли для поэта влага терпкая и таинственная?

Лакеи сонные торчат,

И пьяницы с глазами кроликов

«In vino veritas!» кричат.

Примитивность и претензия— обывательского мира, из которого хочет вырваться поэт.

Почему появление Незнакомки выглядит чудом желанным и неожиданным?

Она не причастна к быту, не запятнана им. Появление незнакомки настолько неожиданно, что у поэта возникает сомнение в ее реальности (иль это только снится мне) хотя все стихотворение проникнуто ожидание этого чуда. Таинственна незнакомка не только своим появлением из тумана, но и красотой своей среди пошлости ресторана. Таинственна её неторопливость среди пьяниц с глазами кроликов и криков, таинственна её причастность к легендам «и веют древними поверьями её упругие шелка».

Почему у поэта возникает ощущение странной близости?

Мне чье-то солнце вручено,

И все души моей излучины

Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные

В моем качаются мозгу,

И очи синие бездонные

Цветут на дальнем берегу.

Лирическая дерзость последней метафоры беспредельна. Эта свобода возвращена поэту красотой. И здесь поэт поднимается до восторга, он владеет тайной ожидания, он спасён. Но стихотворение в этот миг как в пропасть обрывается:
В моей душе лежит сокровище,

И ключ поручен только мне!

Ты право, пьяное чудовище!

Я знаю: истина в вине.

Финал стихотворения трагичен отрезвлением, сознанием того, что это была лишь мечта, плодом разогретого вином воображения. Это сломленные надежды, признание реальности кроликов и недостижимость красоты, фразу, которую в восторге по-латыни кричали пьяницы, он с горечью повторяет по-русски. Тем самым признавая своё поражение перед пошлым миром.

Наизусть. Анализ «О весна без конца и без края»

Источник

Категория стихия во втором томе лирики А. Блока

3 жизненные стихии:
1. Природная стихия;
2.Городская стихия;
3.Любовная стихия или стихия страсти.

Представление о стихии становится для Блока подобием некой поэтический категории, которая органически входит в его мировоззрение и постоянно присутствует в его записях и статьях. Именно в то время Блок сформулировал основополагающую для себя трагическую антиномию стихии и цивилизации (тогда он называл еще цивилизацию культурой). По его мнению, цивилизация-культура находится под ударом угрожающей ей стихий.

Причем носителем стихийного начала в пределах этой антиномии представлялись Блоку не только природные силы, но и народная масса, народная Россия, которых он считал по своей сути подобными природе и в которых видел источник жизненной энергии и обещание будущего (стихотворение «Русь», статьи «Поэзия заговоров и заклинаний», 1906; «Девушка розовой калитки и муравьиный царь», 1906; «Стихия и культура», 1908).

Если «Прекрасную Даму» Блока можно в какой-то мере рассматривать как поэтическую метафору гармонической, светлой основы мира, взятой преимущественно в статическом разрезе («Неподвижность»), то «музыкой» он считал ту же основу, увиденную в динамическом аспекте, без прямой ориентации на софианство и теологизм.

Категория «музыки» полигенетична у Блока. Он а восходит к пифагорейцам, к Григорию Нисскому, к Новалису, Вакеиродеру, Гоголю, Шопенгауэру, особенно к трактату Ницше «Рождение трагедии», которым Блок зачитывался, и к Рихарду Вагнеру, в этом смысле единомышленнику Ницше. «Музыка» для Блока, как и «стихия», пребывает в природе, в душе народа и в душе человека. Идея «музыки», как уже говорилось, связана с идеей стихийности и вместе с тем перерастает эту идею (об этом перерастании будет сказано ниже).

Но органические духовные начала и потенции, возникавшие в эволюции поэтического мира Блока, не исчезали и на последующих ее этапах, а только трансформировались. Это свойство Блока вполне подтверждается и по отношению к стихийности его творчества. Поэзия Блока в какой-то мере сохраняла свой стихийный характер до конца.

Однако в неограниченнойвласти стихийного начала Блок почувствовал опасность едва ли не в то же самое время, когда эта власть укрепилась в его творчестве, в ту пору, когда он писал свою статью «О лирике», и даже раньше того (об этом мы можем судить также по тексту «Снежной Маски»). И эту опасность почувствовал не. только он сам, но и его современники. Один из них, критик Н. Н. Русов, в своей статье о «Снежной Маске» писал по этому поводу: «Поэзия и душа А. Блока развеялась, расплылась в вихре метели и кружится, почти без очертаний, без упругости. Она не переживает ни одного сильного чувства, как месть, гордость или обида… Душа А. Блока как бы плавает по воздушному океану неуловимых видений и смутных колебаний. И не чувствуется возможности центра, который бы собрал вокруг себя в один стальной комок эту душу…»

Источник