Хорошо что я такой почти детские стихи

Хорошо что я такой почти детские стихи

Дети поднимают головы вверх, они заглядывают в чужие окна. Я редко это делаю ‒ разве что мимоходом. Я только иду вперед. А дети дразнят собаку, неистово лающую в окно (дети, пойдемте, не дразните собаку!), дети видят светящиеся гирлянды (мама, смотри, какая гирлянда!), пчелу-термометр, приклеенную снаружи, кошек, которые по утрам смотрят на прохожих и, завидев моих детей, делают большие глаза. Я, конечно, говорю детям, что заглядывать в чужие окна нехорошо, но они не привыкли смотреть под ноги. Куда им еще смотреть-то.

– Мама, смотри, что написано на окне! Это зачем?

Я поднимаю голову, перехожу на высокий детский уровень и читаю: «Затуши сигару! Заглуши мотор!»

– Это начало стихотворения, – говорю я. – Там будет дальше что-то про гитару и хор.

Стихи в окне! Дети воодушевляются, начинают придумывать варианты, и мы идем дальше от литературного окна уже не просто так, а со стихами. Младший, шестилетний Вадюша, тут же вспомнил полюбившегося ему Германа Лукомникова. Посмотрев видео, где Лукомников читает стихи, мои дети уже несколько недель то и дело искали вариации стихотворения:

Надоел мне волейбол.
Поиграю в баскетбол.
Надоел мне баскетбол.
Поиграю в волейбол.

Надоел мне Парагвай.
Уезжаю в Уругвай.
Надоел мне Уругвай.
Уезжаю в Парагвай.

Теперь же тема была задана окном, и Вадюша начал первым:

Надоело мне пить!
Буду я курить.
Надоело мне курить!
Буду я пить.

Я огляделась по сторонам, пытаясь понять, нужно ли сделать вид, что дети не мои. Но рядом никого не было, и я просто делала большие глаза, как та привычная нам кошка в окне. И вспомнила, как я недавно шла по только что выпавшему снегу через детскую площадку. Маленькая девочка сидела на коленях и сгребала новый снег к себе, ласково напевая: «Несмотря на милое личико. » Рядом с ней стояла бабушка и рассматривала птиц высоко-высоко в небе.

Надоело мне читать! – подхватил восьмилетний Никита.
Буду я сигаретки таскать.
Надоело мне сигаретки таскать –
Буду я читать.

Вадюша посмотрел на него так, будто наказывал за нестройность ритма, и решил выплывать из опасной темы:

Надоело мне читать!
Буду я палки драть.
Надоело мне палки драть!
Буду я читать.

С радостью для себя я отметила, что у детей в приоритете не только темы про алкоголь и курение, но и о чтении они тоже не забывают. Молодцы дети!

А они и правда старались. Читали громко, выразительно, растягивая гласные и жестикулируя. Этому они научились на уроках вокала, где с учителем точно так же «распевали» стихи. И несколько дней назад, когда мы шли по делам хмурым темным утром, Вадюша вдруг прочитал нараспев, помогая себе руками:

Хорошо, что я такой,
А не какой-нибудь другой!

И утро из обычного стало важным и настоящим. Я тогда подумала, что нам недостаточно видео со стихами Германа Лукомникова – теперь нам обязательно нужна книжка. Потому что все заповеди Лукомникова мы уже исполнили:

читать
мои стихи бесполезно
их нужно видеть
их нужно слышать
их нужно
писать

Видели, слышали, писали – теперь можно и почитать. Я взмахнула волшебной палочкой – и книжка Германа Лукомникова «Почти детские стихи» появилась. Мальчики приняли ее как родную. Для них эти стихи не были просто строчками на бумаге – стихи говорили голосом знакомого уже дяденьки, которому так здорово подражать. И конечно, эти стихи невозможно читать про себя. Нужно непременно вслух. Обязательно нужны зрители. И сцена.

– Нет, я хотел почитать!

– Дай я хотя бы про девять девятьсот прочитаю!

Мальчики выхватывали книжку друг у друга, дрались ею и, убегая подальше, старались прочитать стихотворение-другое.

– Нечестно! Я уже это читал!

– Мама, он неправильно читает! Я не понимаю, что он читает!

А Вадюша, вдруг единолично завладев книжкой, читал и не останавливался. Все это было каким-то перформансом – и драка за стихи, и звучащие нараспев строки, а неправильно поставленные ударения делали слова особенно значимыми.

Стихи Германа Лукомникова сделали удивительную вещь для моих детей: им захотелось сочинять самим (хотя это, честно говоря, не входило в мои планы). Наверное, им хотелось жить в этом стихотворном ритме – и чтобы он звучал постоянно, его приходилось создавать. Они учуяли творчество, погрузились в процесс создания. Короткие стихотворные строки были голым творчеством, не украшенным ничем, и дети увидели его таким, неприкрытым, впервые. И примеряли на эти строки свои наряды: стало лучше? Стало хуже? Стало иначе? Или, как в конструкторе лего, снимали одну деталь и добавляли другую. Или украшали, как елочку.

Мальчикам стал понятен смысл идеи, с которой дальше можно делать что угодно. И мои дети теперь были полны идей. В какой-то момент стихотворные экспромты стали фоном, и я даже перестала их замечать. Вадюша уже долго читал свои стихи, создаваемые на ходу, а я включилась лишь на четверостишии:

Ну чего же тебе хочется?
Даже этого я не хочу!
Лучше буду фрукты есть,
И потом решил читать.

Человек творит, и это надо записывать, решила я. Приготовила ручку и блокнот. Но Вадюше тут же стало неинтересно.

– Стихи закончились? – вкрадчиво поинтересовалась я.

Вадюша посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:

– Я сегодня не в духе, потому что луна не в том созвездии.

Я ничего не ответила, только снова сделала большие глаза, как та самая кошка в окне, что ждет нас каждое утро.

Герман Лукомников
«Почти детские стихи»
Художник Коля Филиппов
Издательство «Самокат», 2019

Послушать стихи Германа Лукомникова можно в разделе «Папмамбук читает вслух»

Источник

Хорошо что я такой почти детские стихи

Герман Лукомников . Хорошо, что я такой, а не какой-нибудь другой. Почти детские стихи. — М.: Самокат, 2019.

Один из признаков настоящего творчества для меня — это творческий импульс, запускающий желание писать. Вот сижу, читаю книжку Лукомникова, пишу рецензию и по ходу дела не могу удержаться, чтобы не сочинить собственную Лукомникиану:

Писать рецензии на книжки

совсем не то что печь коврижки.

И далее, с позволения читателя, я продолжу в таком же стенографическом стиле — несколько ключевых впечатлений.

Мне кажется, это так же просто, как чёрный квадрат Малевича. Но, разумеется, только кажется.

У меня такое впечатление, будто современная литература доделывает то, что было начато на заре XX века и так грубо прервано тоталитарным кошмаром.

Читать стихи Лукомникова радостно и грустно. Радостно, потому что в них как бы воскресают голоса других поэтов. И грустно, потому что голоса тех поэтов замолкли вовсе не естественным образом, а были прерваны железной рукой самодурствующей власти. Это я об обэриутах, о Заболоцком и о Хармсе, нотки голосов которых мне слышатся, порой, в его строчках. Вот, например, «Хармс»:

Не правда ли, странно,

Прошло Некоторое Время?

Или, скажем, «Маяковский»:

Недосказанное время столетней давности как бы оживает и звучит абсолютно внове. Вот «Чуковский»:

Какие волшебные дети!

Едва прикоснутся к чему,

Глядишь, вот оно и сломалось,

Поди-ка пойми почему.

Это не подражание. Это метод. Если, говорят, стихи — это то, что написано в рифму, то ныне, после Дмитрия Александровича Пригова и его концептуализаций, можно развить представление о стихах как о том, что написано определённым методом. Я имею в виду метод мышления на границе формы и чувства, игру со словами и резонирующими с ними чувствами, отталкивающуюся от открытий «Объединения реального искусства». Вот, кстати, «Пригов», переработанный методологически:

Не позволяй душе лениться

А телу позволяй лениться

Оно обязано лениться

Не позволяй ему трудиться

Душа обязана трудиться

Метод как опыт и как природа

Говоря о методе, я задаюсь вопросом: палиндромы (которыми увлечён Герман Лукомников) автор сочиняет или открывает? Речь тут идёт уже не о конкретном авторе — Лукомникове, — а об общем феномене, о жизни человека, которая оказывается связана со словами едва ли уже не природными узами или строгой логикой. Ибо палиндром — форма, которая, кажется, могла бы существовать независимо от того или иного автора, и тем не менее она требует незаурядного творческого усилия, чтобы быть созданной, и в результате оказывается связана с конкретными авторами. Или всё же палиндром открывают, как открывают новый атом?

Магия текста: жизнь проходит, как пароходик

В конце концов, автору не к чему больше апеллировать, кроме как к магии текста, с которым, если он настоящий, можно разбираться столь же бесконечно, как с уже упомянутым атомом. «Жизнь проходит, как пароходик» — написал Лукомников, и я вижу и слышу — так и есть, от букв до образов и смысловых символов. Как это устроено? — Бог весть. Но что-то иногда удаётся заметить — ритм, звукопись, экзистенцию, образ в процессе… Здесь я мог бы долго разбираться, связывая звукопись и смыслопись двух слов — «проходит» и «пароходик» — и раскрывая в них горизонты временные, предметные, культурные. Если есть что-то действительно магическое в мире, то именно это — казалось бы, нераздельная связь слова с предметностью мира, в который буквально вшито (открыто?) переживание.

Больше, чем один поэт

Творчество ютится на отшибе. Оно маргинально по определению. Это потом, состоявшись, оно становится мейнстримом. Если становится. Но часто так и остаётся в свите короля, которому почему-то выпала эта роль. В русской поэзии сегодня много первоклассных имён, но нет одного, которое можно было бы считать главным. Это, на мой взгляд, началось с восьмидесятых, когда главным по инерции ещё оставался Бродский. Но уже появились имена Парщикова, Ерёменко, Жданова. И ещё одно имя, несколько припозднившееся в силу запрета, — уже упоминавшийся Пригов. Я пишу свою историю поэзии. Кто-то наверняка назовёт другие имена. Но важно то, что это не одно имя. Их много! Несколько, по крайней мере. Советская традиция сломалась: поэт перестал быть «больше, чем поэтом» — и, кстати, перестал быть одним.

Детские стихи для взрослых

Лукомников пишет детские стихи для взрослых. Таковы для меня, например, сказки Льюиса Кэрролла — прочитав их на исходе детства, я был разочарован: в них не было той магии волшебства, которую я находил в «настоящих» сказках или древних мифах; не было Деда Мороза, великанов, принцев, драконов; не было беспричинных чудес — происходящих от горячего желания и чувств. Только перечитав Кэрролла уже взрослым, я был очарован игрой ума автора. Игра, в которую играют взрослые дяди и тёти — вот что такое детские сказки для взрослых. Таковы и стихи Лукомникова (хотя есть среди них и чисто детские, и немало). Если говорить о его детских стихах для детей, то это линия, перекликающаяся со взрослой: линия игры в слова и со словами. «Мы буковки» — очень выразительно называется другая его книжка. Для меня это линия, которую развивали Корней Чуковский и Самуил Маршак, в отличие от реалистичных Агнии Барто и Сергея Михалкова.

Что касается взрослых, я процитировал бы в завершение строчки о Гамлете:

Я Гамлет. Всё не так-то просто.

Быть или не быть? — вот в чём вопрос-то.

Трагедия, похоже, сильно затянулась — так что остаётся только шутить.

Источник

Хорошо что я такой

Долгожданнейший сборник стихов одного из самых известных поэтов в России, участника и победителя поэтических слэмов, лауреата премии Чуковского за новаторство в детской литературе.

Смешные, лаконичные, звучные стихи Германа Лукомникова проиллюстрировал Коля Филиппов, талантливый молодой художник со своим особым взглядом на мир. Его выразительная графика очень хорошо сочетается со стихами Лукомникова. Герман и Коля знакомы уже 12 лет и успели подружиться. За эти годы Коля сделал много иллюстраций к стихам Германа, в том числе и для этой книги.

Николай и его мама, художница Мария Бабурова, создали свою марку «К. Ф.», чтобы помочь Коле стать самостоятельным художником.

Эта книга — ещё один шаг в этом направлении.

ЛАУРЕАТ VI ВСЕРОССИЙСКОГО ФЕСТИВАЛЯ ДЕТСКОЙ КНИГИ, 2019 год

ОТЗЫВЫ ЧИТАТЕЛЕЙ И КРИТИКОВ

Уметь выразить в коротеньком смешном стихотворении глубокие, философские вещи, да ещё так, чтобы оно выглядело детским, — верх мастерства. Чем и славен Лукомников. Стремиться к такому мастерству можно и нужно, но главное всё же —удовольствие. Иллюстрации Коли Филиппова словно материализуют лукомниковские смыслы, заводя, как мотор, читательское воображение. Так что удовольствие во всех смыслах — большое.

Герман Лукомников — он детский поэт или взрослый? Ответить на этот вопрос невозможно, потому что стихи и палиндромы Бонифация любят и дети, и взрослые. И это не тот случай, когда #детямнравится: чтобы в полной мере почувствовать красоту, изящество и иронию коротких произведений Лукомникова, необходим всё же определённый литературный вкус. Поэтому, отбросив риторические вопросы, скажем просто: как хорошо, что у нас есть Герман Лукомников! И как же хорошо, что у него вышла новая книга!

Ничего «недетского» тут нет, книга честно несет свою маркировку 0+ и, как показывает полевой опыт, пользуется успехом у детей (как и живые выступления Лукомникова; школьники в восторге хохочут, ревнители благочестия потом пишут жалобы в спортлото). Но и взрослые тут найдут чему порадоваться.

Поэт Герман Лукомников родился в 1962 году в семье неофициального поэта и художника Геннадия Лукомникова. Стихи писал с детства, но точкой отсчёта своей поэзии считает 1990 год. До 1994 года выступал под псевдонимом Бонифаций. Автор четырнадцати поэтических книг. Составитель антологий поэзии и палиндрома. Участник поэтических слэмов. Победитель Российско-Украинского слэма во Львове (2007), Всероссийского слэма в Воронеже (2014). Занял второе место на Всемирном слэме в Париже (Coupe du Monde de Slam Poesie) в 2015 году. Лауреат премии имени Корнея Чуковского за новаторство в детской литературе (2015).

«Хорошо, что я такой» : цикл передач с Германом, сделанный сайтом «Папмамбук».

Коля Филиппов родился в 1985 году в Москве, в семье архитекторов и художников. Рисование с самого детства было для Коли не только средством самовыражения, но и языком общения с окружающим миром. Часто именно рисунок помогал Николаю выплеснуть эмоции, которые ему было трудно выразить иначе — ведь еще в раннем детстве у него был диагностирован аутизм. Но это не помешало Коле выучить английский язык, окончить общеобразовательную школу, Технологический колледж по специальности «художник-керамист» и стать хорошим художником.

Коля Филиппов — участник многих выставок, в том числе и персональных. Николай и его мама, художница Мария Бабурова, создали свою марку «К. Ф.», чтобы помочь Коле стать самостоятельным художником.

Другие книги серии «Поэтическая серия»

Мероприятия

Вам также могут быть интересны

Хорошо что я такой

Долгожданнейший сборник стихов одного из самых известных поэтов в России, участника и победителя поэтических слэмов, лауреата премии Чуковского за новаторство в детской литературе.

Смешные, лаконичные, звучные стихи Германа Лукомникова проиллюстрировал Коля Филиппов, талантливый молодой художник со своим особым взглядом на мир. Его выразительная графика очень хорошо сочетается со стихами Лукомникова. Герман и Коля знакомы уже 12 лет и успели подружиться. За эти годы Коля сделал много иллюстраций к стихам Германа, в том числе и для этой книги.

Николай и его мама, художница Мария Бабурова, создали свою марку «К. Ф.», чтобы помочь Коле стать самостоятельным художником.

Эта книга — ещё один шаг в этом направлении.

ЛАУРЕАТ VI ВСЕРОССИЙСКОГО ФЕСТИВАЛЯ ДЕТСКОЙ КНИГИ, 2019 год

ОТЗЫВЫ ЧИТАТЕЛЕЙ И КРИТИКОВ

Уметь выразить в коротеньком смешном стихотворении глубокие, философские вещи, да ещё так, чтобы оно выглядело детским, — верх мастерства. Чем и славен Лукомников. Стремиться к такому мастерству можно и нужно, но главное всё же —удовольствие. Иллюстрации Коли Филиппова словно материализуют лукомниковские смыслы, заводя, как мотор, читательское воображение. Так что удовольствие во всех смыслах — большое.

Герман Лукомников — он детский поэт или взрослый? Ответить на этот вопрос невозможно, потому что стихи и палиндромы Бонифация любят и дети, и взрослые. И это не тот случай, когда #детямнравится: чтобы в полной мере почувствовать красоту, изящество и иронию коротких произведений Лукомникова, необходим всё же определённый литературный вкус. Поэтому, отбросив риторические вопросы, скажем просто: как хорошо, что у нас есть Герман Лукомников! И как же хорошо, что у него вышла новая книга!

Ничего «недетского» тут нет, книга честно несет свою маркировку 0+ и, как показывает полевой опыт, пользуется успехом у детей (как и живые выступления Лукомникова; школьники в восторге хохочут, ревнители благочестия потом пишут жалобы в спортлото). Но и взрослые тут найдут чему порадоваться.

Источник

Хорошо что я такой почти детские стихи

Балуюсь стишками Лукомникова

Герман Лукомников. Хорошо, что я такой, а не какой-нибудь другой. Почти детские стихи. — М.: Самокат, 2019.

Один из признаков настоящего творчества для меня — это творческий импульс, запускающий желание писать. Вот сижу, читаю книжку Лукомникова, пишу рецензию и по ходу дела не могу удержаться, чтобы не сочинить собственную Лукомникиану:

Писать рецензии на книжки

совсем не то что печь коврижки.

И далее, с позволения читателя, я продолжу в таком же стенографическом стиле — несколько ключевых впечатлений.

Мне кажется, это так же просто, как чёрный квадрат Малевича. Но, разумеется, только кажется.

У меня такое впечатление, будто современная литература доделывает то, что было начато на заре XX века и так грубо прервано тоталитарным кошмаром.

Читать стихи Лукомникова радостно и грустно. Радостно, потому что в них как бы воскресают голоса других поэтов. И грустно, потому что голоса тех поэтов замолк­ли вовсе не естественным образом, а были прерваны железной рукой самодурствую­щей власти. Это я об обэриутах, о Заболоцком и о Хармсе, нотки голосов которых мне слышатся, порой, в его строчках. Вот, например, «Хармс»:

Не правда ли, странно,

Прошло Некоторое Время?

Или, скажем, «Маяковский»:

Недосказанное время столетней давности как бы оживает и звучит абсолютно внове. Вот «Чуковский»:

Какие волшебные дети!

Едва прикоснутся к чему,

Глядишь, вот оно и сломалось,

Поди-ка пойми почему.

Это не подражание. Это метод. Если, говорят, стихи — это то, что написано в рифму, то ныне, после Дмитрия Александровича Пригова и его концептуализаций, можно развить представление о стихах как о том, что написано определённым методом. Я имею в виду метод мышления на границе формы и чувства, игру со словами и резонирующими с ними чувствами, отталкивающуюся от открытий «Объединения реального искусства». Вот, кстати, «Пригов», переработанный методологически:

Не позволяй душе лениться

А телу позволяй лениться

Оно обязано лениться

Не позволяй ему трудиться

Душа обязана трудиться

Метод как опыт и как природа

Говоря о методе, я задаюсь вопросом: палиндромы (которыми увлечён Герман Лукомников) автор сочиняет или открывает? Речь тут идёт уже не о конкретном авторе — Лукомникове, — а об общем феномене, о жизни человека, которая оказывается связана со словами едва ли уже не природными узами или строгой логикой. Ибо палиндром — форма, которая, кажется, могла бы существовать независимо от того или иного автора, и тем не менее она требует незаурядного творческого усилия, чтобы быть созданной, и в результате оказывается связана с конкретными авторами. Или всё же палиндром открывают, как открывают новый атом?

Магия текста: жизнь проходит, как пароходик

В конце концов, автору не к чему больше апеллировать, кроме как к магии текста, с которым, если он настоящий, можно разбираться столь же бесконечно, как с уже упомянутым атомом. «Жизнь проходит, как пароходик» — написал Лукомников, и я вижу и слышу — так и есть, от букв до образов и смысловых символов. Как это устроено? — Бог весть. Но что-то иногда удаётся заметить — ритм, звукопись, экзистенцию, образ в процессе. Здесь я мог бы долго разбираться, связывая звукопись и смыслопись двух слов — «проходит» и «пароходик» — и раскрывая в них горизонты временные, предметные, культурные. Если есть что-то действительно магическое в мире, то именно это — казалось бы, нераздельная связь слова с предметностью мира, в который буквально вшито (открыто?) переживание.

Больше, чем один поэт

Творчество ютится на отшибе. Оно маргинально по определению. Это потом, состоявшись, оно становится мейнстримом. Если становится. Но часто так и остаётся в свите короля, которому почему-то выпала эта роль. В русской поэзии сегодня много первоклассных имён, но нет одного, которое можно было бы считать главным. Это, на мой взгляд, началось с восьмидесятых, когда главным по инерции ещё оставался Бродский. Но уже появились имена Парщикова, Ерёменко, Жданова. И ещё одно имя, несколько припозднившееся в силу запрета, — уже упоминавшийся Пригов. Я пишу свою историю поэзии. Кто-то наверняка назовёт другие имена. Но важно то, что это не одно имя. Их много! Несколько, по крайней мере. Советская традиция сломалась: поэт перестал быть «больше, чем поэтом» — и, кстати, перестал быть одним.

Детские стихи для взрослых

Лукомников пишет детские стихи для взрослых. Таковы для меня, например, сказки Льюиса Кэрролла — прочитав их на исходе детства, я был разочарован: в них не было той магии волшебства, которую я находил в «настоящих» сказках или древних мифах; не было Деда Мороза, великанов, принцев, драконов; не было беспричинных чудес — происходящих от горячего желания и чувств. Только перечитав Кэрролла уже взрослым, я был очарован игрой ума автора. Игра, в которую играют взрослые дяди и тёти — вот что такое детские сказки для взрослых. Таковы и стихи Лукомникова (хотя есть среди них и чисто детские, и немало). Если говорить о его детских стихах для детей, то это линия, перекликающаяся со взрослой: линия игры в слова и со словами. «Мы буковки» — очень выразительно называется другая его книжка. Для меня это линия, которую развивали Корней Чуковский и Самуил Маршак, в отличие от реалистичных Агнии Барто и Сергея Михалкова.

Что касается взрослых, я процитировал бы в завершение строчки о Гамлете:

Я Гамлет. Всё не так-то просто.

Быть или не быть? — вот в чём вопрос-то.

Трагедия, похоже, сильно затянулась — так что остаётся только шутить.

Источник

Герман Лукомников: Хорошо,что я такой. Почти детские стихи (илл. Коля Филиппов)

Долгожданнейший сборник стихов одного из самых известных поэтов в России, участника и победителя поэтических слэмов, лауреата премии Чуковского за новаторство в детской литературе.

Смешные, лаконичные, звучные стихи Германа Лукомникова проиллюстрировал Коля Филиппов, талантливый молодой художник со своим особым взглядом на мир. Его выразительная графика очень хорошо сочетается со стихами Лукомникова. Герман и Коля знакомы уже 12 лет и успели подружиться. За эти годы Коля сделал много иллюстраций к стихам Германа, в том числе и для этой книги.

Доставка по Москве

Доставка по Санкт-Петербургу

Бесплатная доставка при заказе от 3000₽ в пункты самовывоза СТРИЖ и СДЭК.

Вы можете оплатить ваш заказ в интернет-магазине бумажных приключений Фантазёры удобным для вас способом:

Оплата банковскими картами на сайте

Наличными или картой при получении

Курьеру при получении или в пункте самовывоза Boxberry/СДЭК/PickPoint/СТРИЖ и в отделениях Почты России.

Оплата по счету

Оплата безналичным расчетом для юридических лиц (РФ)

Подарочным сертификатом

При оплате подарочным сертификатом, вам необходимо, на этапе оформления заказа ввести указанный на подарочном сертификате специальный код.

Источник