Хронос что это у бродского
Я всегда твердил, что судьба — игра
Я всегда твердил, что судьба — игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако — сильно.
Я считал, что лес — только часть полена.
Что зачем вся дева, раз есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнет на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.
Я писал, что в лампочке — ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.
Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не дает побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.
Моя песня была лишена мотива,
но зато ее хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладет на плечи.
Я сижу у окна в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.
Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.
Анализ стихотворения «Комната» (И.А. Бродский)
Автор: Самый Зелёный · Опубликовано 26.07.2020 · Обновлено 26.07.2020
Творчество Иосифа Бродского отличается крайней философичностью. Он писал об обычных, повседневных вещах, о ежедневном, но «погружался» в своих размышлениях очень глубоко. Неприятие социальной реальности автором, сдержанная эмоциональность и непринуждённая естественность отразились в его произведениях. Многомудрый Литрекон проанализировал одно из популярнейших стихов поэта «Комната», разбор которого по плану представлен ниже.
История создания
С 1970-х годов началась эпоха «застоя» в СССР. Эти годы характеризуются политико-социальной устойчивостью, экономической стабильностью в стране. Внешне все было нормально, но внутренне система не развивалась, стагнация прослеживалась во всех сферах жизни. А вот для Бродского годы с 1965 по 1972 – это годы творческой активности, годы интенсивной работы над лирическими произведениями, годы работы над развитием поэтической формы. В 1970-м поэт пишет стихотворение «Комната».
У Бродского не сложились отношения с правительством родной страны. Государство не признавало в Бродском поэта, тогда как Иосиф Александрович ничего противоестественного не совершал. Поэт в стихах отражал своё, сугубо личное, мнение по поводу окружающей действительности, но именно эта «правда» и не нравилась власти. После суда 1964-го года поэт был выслан в Архангельскую область на 5 лет, но полный срок Иосиф Александрович не «высидел», так как его друзья, в частности А. А. Ахматова, заступились за него, чем сократили срок. Через полтора года Бродский был досрочно освобождён.
С 1965 года произведения поэта начинают активно публиковаться на западе, тогда как власти Советского союза продолжают выказывать своё неприятие автору. В 1972 году Бродский покидает родную страну навсегда, экспатриация была его единственным выходом из сложившегося положения, ведь чиновники не оставляли своих попыток навязать автору советского образа мыслей и действий.
Жанр, направление, размер
Стихотворение «Комната» относится к жанру философской лирики.
Следует уточнить, что «Комната» имеет двоякий смысл. Данной «конструкцией» автор подтверждает установку, что истина многогранна, а человек не познаёт мир, а истолковывает его по-своему. Такое восприятие мира характерно для постмодернистов, коим и является Иосиф Бродский.
Размер стихотворения «Комната» – семистопный ямб с пиррихиями. Рифмовка – смежная с женской рифмой, которая иногда сменяется дактилической. В произведении часто встречается неполная рифма (например, «счастья – возвращайся»).
Композиция
Стихотворение «Комната» состоит из 6 длинностопных четверостиший, что не добавляет плавности и напевности произведению, но воспринимается оно, как ни странно, довольно легко.
«Комнату» можно разделить на 4 смысловые части.
1-я часть – первая строфа, суть всего стихотворения, призыв.
«Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…
За дверью бессмысленно все, особенно — возглас счастья.»
2-я часть – два последующих четверостишия, в которых автор приводит аргументы, уговаривая «не выходить из комнаты».
«Потому что пространство сделано из коридора…
Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло…
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
таким же, каким ты был, тем более — изувеченным?»
3-я часть – 4-я и 5-я строфы. В них поэт пишет о преимуществах такого «одиночества».
«…Танцуй, поймав, боссанову
в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.»
«Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.»
4-я часть – последнее четверостишие. Оно подытоживает всё выше написанное, обобщая, преувеличивая, иронизируя. Данную строфу можно назвать и самой «прозрачной». В ней поэт прямым текстом говорит о «странности» данного «политического режима», о его абсурдности.
«Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями…»
Образы и символы
Стихотворение «Комната» является диалогом лирического героя с абстрактным слушателем, возможно, даже с самим собой, так как с первого прочтения складывается впечатление, что рассказчик – это интроверт, даже социофоб, находящийся в этой самой «комнате», не желающий покидать её. Также можно предположить, что лирический герой – это сам автор, которого удивляет нынешнее положение вещей, который настолько смел, что изображает своё виденье действительности сатирически.
Главным образом произведения является комната, которую можно воспринять как жилое помещение, в прихожей которого пахнет капустой и мазью лыжной, также можно воспринять как некую зону комфорта, привычное течение дел, событий, изменение которых может привести к «увечьям», «комнату» можно воспринять как эмоциональную наполненность человека, душевное состояние, которое не следует выставлять напоказ, то есть нужно всё держать в себе, так как «бессмысленно» открываться миру, который не оценит этого.
Комната – это место где человеку позволительно быть самим собой, ничего не опасаясь, не стесняясь.
Ходит мнение, что Бродский написал, можно сказать, посвятил это стихотворение человеку, ведущему двойную жизнь, то есть человеку, который мог быть искренним только по вечерам, дома, делясь всеми своими недовольствами, сомнениями с родными и друзьями. Это полностью совпадает с типичным образом советского человека: политику он мог обсудить только на кухне, за закрытыми дверьми, а вот на улице ему действительно приходилось играть роль, чтобы не попасть в жернова авторитарной системы власти.
«Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
таким же, каким ты был, тем более — изувеченным?»
Данная строфа также подтверждает иную интерпретацию стихотворения.
«Танцуй, поймав, боссанову
в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.»
Эти строки выражают радость от вседозволенности в своём «пространстве», будь то помещение, или же внутренний мир.
Последняя строфа, которая выражает основную мысль произведения, содержит в себе слова-символы, употреблённые поэтом неслучайно.
«Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.»
Хронос – мифологический бог времени, космос – это относительно пустое пространство во Вселенной. Поэт предлагает закрыться от этих неосязаемых «вещей», которые, по сути, мы даже не ощущаем, что говорит о надёжности «комнаты», о которой ведётся речь в произведении. А также подчеркивает абсурдность происходящего.
Эрос – любовь, от которой автор также предлагает отказаться, заменяя её комфортным одиночеством, состоянием ответственности только лишь за себя, отрешённостью от окружающего мира. Но это не эгоизм и самовлюблённость, это возможность тишины, способствующей более глубокому осознанию своей сущности. Но данное отречение можно и по-иному воспринять, зная, что данные строки написаны с долей иронии. Автор высмеивает строй, который предлагает отказаться от любви, являющейся «воздухом», без которого нет жизни.
Также поэт предлагает отказаться от расы, то есть от классового разделения людей, тем самым признавая индивидуальность и неповторимость каждого.
Под вирусом автор подразумевает быстро распространяющуюся манеру поведения «как все», которая является инфекцией, поедающей уникальность человека, забирающей «настоящую» жизнь.
Шкаф, как обороняющий предмет, тоже выбран неслучайно. Он является символом памяти, то есть, если ты решил слиться с безликим обществом, то спрячь свою человечность за «шкафом», в памяти.
Темы, проблемы, настроение
В стихотворении «Комната» автором поднята основная тема отношений человека и окружающей действительности. Данная тема очень широка, запутанна, всегда актуальна, данная тема является философской. Поэт высмеивает двойную жизнь человека дома и за его пределами, в себе и напоказ. Его выводы можно трактовать двояко: с одной стороны, он призывает замкнуться в своей индивидуальности, отринув соблазны внешнего мира и его ярлыки, чтобы сохранить свою уникальность; с другой стороны, он иронично описывает, как человек, погруженный в свою зону комфорта, отказывается от всего, ради чего обычно живут люди. Он высмеивает крайность, когда мы оправдываем лень, апатию, инфантильность какими-то драмами и опасностями, находящимися на пути к целям и достижениям. Обе трактовки имеют место быть, нет правильной и неправильной. Специфика постмодернизма тем и интересна, что читатель вправе найти у автора все, что ему заблагорассудится, и разубеждать его никто не станет. Произведения таких мастеров настолько сложны и многолики, что имеют столько трактовок, сколько читателей.
Также в стихотворении «Комната» можно усмотреть пугающую проблему потери смысла жизни, которая оправдывает призыв поэта «не выходить из комнаты», так как за её пределами нет ничего интересного, «на улице, чай, не Франция». А можно и не усматривать, ведь проблема может выглядеть иначе: человек может надумывать все перечисленные препоны для выхода на улицу, лишь бы просто ничего не делать и не менять. Или же автор поднял проблему авторитарной власти, при которой каждый выход из комнаты не имеет смысла, ибо за дверью тебя заведомо не ожидает ничего хорошего. А может, проблема сохранения собственной уникальности перед лицом всеобщей унификации и есть основная в данном произведении? Надо из комнаты выходить или не надо? Решайте сами, это территория свободного творчества читателя, а не автора.
Настроение стихотворения «Комната» паническое. Прочитав это произведение, и не обратив внимание на привкус иронии, его можно воспринять как проявление психической патологии. Но уловимые сатирические мотивы дают основание охарактеризовать стихотворение как смелое и находчивое. Поэт высмеял советский строй, оставив себе пространство для смыслового маневра. Всегда можно сказать, что он имел в виду совсем другое.
Всё лирическое произведение является скрытым, тонким сравнением, то есть оно метафорично, что и влечёт за собой его двусмысленность.
Основная идея
Смыслом, или лучше сказать целью, произведения является усмешка. То есть даже построением произведения автор выразил абсурдность происходящего. «Невозможность свободного существования в свободном мире» – именно эта главная мысль заключена в стихотворении «Комната». Запирая себя во внутреннем мире, человек сам дает себе срок. Выходя на свет, он все равно несвободен, потому что выход на улицу требует от него притворства и бесконечных уступок. Где отбывать свою тюремное заключение — решать Вам. Автор мог всерьез порекомендовать комнату, а мог и посмеяться над теми, кто предпочитает зону комфорта тому же эросу.
Неестественная однообразность людей, их поведения, их мнений – это всё вызывает у автора улыбку. Но, с другой стороны, это проблема, которая требует кардинального вмешательства.
«В каждой шутке есть для правды» (пословица)
Средства выразительности
Тропы в стихотворении «Комната» представлены не во всем своем многообразии, а кратко и для примера:
Я всегда твердил, что судьба — игра.
Я всегда твердил, что судьба — игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако — сильно.
Я считал, что лес — только часть полена.
Что зачем вся дева, раз есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнёт на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.
Я писал, что в лампочке — ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не даёт побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.
Моя песня была лишена мотива,
но зато её хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладёт на плечи.
Я сижу у окна в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.
Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.
Я не литературовед, не критик, терминами не владею и даже в творчестве и биографии Бродского разбираюсь не ахти. Анализирую только одно конкретное произведение. Если вам мои размышления покажутся очевидными, надуманными или, как в прошлый раз, кто-нибудь будет разоряться, что разбирать и анализировать — это святотатство, в таком случае — вы правы, всё так и есть.
• Часть I: «А Ларчик просто открывался. «
Помните басню Крылова «Ларчик»? Механик увидел в мастерской Ларчик с богатой отделкой и мысль пошла на опережение ума: отделка богата-заковыриста, значит Ларчик не простой, а с замком хитрым.
Вот за Ларец принялся он:
Вертит его со всех сторон
И голову свою ломает;
То гвоздик, то другой, то скобку пожимает.
Потел, потел; но, наконец, устал,
От Ларчика отстал
И, как открыть его, никак не догадался:
А Ларчик просто открывался.
Та же судьба постигла и «Я всегда твердил, что судьба игра. «. За всеми этими узорами, метафорами и мыслительными конструкциями литературоведы потеряли красную линию произведения. Попробуем же её извлечь.
Я прочитал несколько анализов на «Я всегда твердил, что судьба — игра. » и, на мой взгляд, все они буксуют на том, что раздёргивают произведение на кусочки, вкладывают в каждый лоскуток смысл и пытаются из этих пазлов собрать картину, а то что результат оказывается не цельным — «с миру по нитке»; шведский стол, а не блюдо — никого не волнует.
Я же попробую зайти с другой стороны: отмету все излишки, до предела упрощу и посмотрю, что получится.
• Часть II: Вступление. Тема первая.
Стих состоит из шести шестистрочных строф. Каждая строфа состоит из двух сквозных тем: первые четыре строчки охватывают философские, мировоззренческие конструкции Бродского (первая тема), в двух последних строках автор просто живёт (тема вторая), живёт в тишине, сам с собой.
Эти две темы идут противопоставляясь через весь стих. Как два русла реки текут параллельно друг другу. Да, противопоставление не явно, но оно есть.
Первая тема выстроена сначала как простое перечисление — «я считал. » «я сказал. «. Разбирать их не будем, поскольку они и важны здесь только в качестве «бухгалтерской книги», а под конец Бродский сам признаётся в их вторичности:
. гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли
Да, он гордится ими, несмотря на отсутствие стройности и связности,
Моя песня была лишена мотива,
но зато её хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладёт на плечи.
но главную ценность видит всё же не в самоценности, не в содержании, а как средство, этакий спиннер:
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
• Часть III: Тема вторая. Заключение.
Вторая тема каждый раз открывается одними и теми же словами
подчёркиваю всю простоту и незамысловатость жизни. По содержанию мне это напоминает
попробуй съесть хоть одно яблоко
без вот этого своего вздоха
о современном обществе, больном наглухо,
о себе, у которого всё так плохо;
ну, как тебе естся? что тебе чувствуется?
как проходит минута твоей свободы?
как тебе прямое, без доли искусственности,
высказывание природы?
здорово тут, да? продравшись через преграды все,
видишь, сколько теряешь, живя в уме лишь.
да и какой тебе может даться любви и радости,
когда ты и яблока не умеешь.
Эти «я сижу у окна. » можно принять за одиночество, но я его здесь не чувствую, это просто течение жизни, парение над ней, если и одиночество, то умиротворяющее. В некоторых кругах сказали бы «здесь и сейчас».
В последних двух строчках темы встречаются и сливаются. Плавно и размеренно мы пришли к такому диогеновскому развитию второй темы и, одновременно, всего стиха.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.
Эти две строчки и есть красная линия, а их смысл, вытекающий из русла произведения.
Ну не знаю. Пусть будет что-то дзенновское ).
Книжная лига
12.7K постов 59.3K подписчиков
Правила сообщества
Мы не тоталитаристы, здесь всегда рады новым людям и обсуждениям, где соблюдаются нормы приличия и взаимоуважения.
При создании поста обязательно ставьте следующие теги:
«Ищу книгу» — если хотите найти информацию об интересующей вас книге. Если вы нашли желаемую книгу, пропишите в названии поста [Найдено], а в самом посте укажите ссылку на комментарий с ответом или укажите название книги. Это будет полезно и интересно тем, кого также заинтересовала книга;
«Посоветуйте книгу» — пикабушники с удовольствием порекомендуют вам отличные произведения известных и не очень писателей;
«Самиздат» — на ваш страх и риск можете выложить свою книгу или рассказ, но не пробы пера, а законченные произведения. Для конкретной критики советуем лучше публиковаться в тематическом сообществе «Авторские истории».
Частое несоблюдение правил может в завлечь вас в игнор-лист сообщества, будьте осторожны.
Господа критики, вы, когда видите красивую женщину, тоже раскладываете все по полочкам?
«Глаза цвета #084B8A, близки к оптимальному размеру, особенно левый».
Все ваще просто: еврей ноет о своей непризнанной гениальности. Зарифмовал от скуки, хули ещё делать— посуду помыл, света нет. Денег, походу, тоже нет, иначе с чего б такая думка: » торчать, избежав укола»? И не надо высасывать сложности, там, где их нет.
Чего тут разбирать? Мужик сидит у окна и занимается рукоблудием. Весьма философски.
На столе были ноги, поплыли осьминоги.
Дайте мне пули, мало было дури!
Пошёл я в сказку, купил смазку!
Купил телефон, но не знаю где он!
Я был в спорт-зале, меня истерзали!
Рифма была глупа, чисонул залупу я!
И хотел я напиться, но решил побриться!
Смотрю я на небо, глаз у меня нету.
Жопу порвал-очень много срал.
Купил лимонад, но я ему не рад!
Жопу помочил, странно я не пил!
Трусы мои спали, меня окупали!
О применении стихов.
» Лазил в телефон? Давай теперь прочти нам какое нибудь стихотворение из классики, да так чтоб с выражением, как в театре, а мы послушаем!»
«Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
все равно что дранку требовать от кровли.
Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.»
После этого сел на место. Таня с минуту еще постояла, и надо отдать ей должное, взяла себя в руки и кое-как довела тренинг до конца. После этого я вернулся из командировки домой и её больше никогда не видел.
Недавно в сети мне попался арт (он иллюстрирует данный пост) с девушкой внешне похожей на тренера именно в тот момент. Меня заела совесть и я решил написать эту историю. Татьяна, прости пожалуйста, я не хотел тебя обидеть.
«Не выходи из комнаты»: о чём это на самом деле
За последние два месяца зумы и прямые трансляции стали родной стихией для многих — в том числе для филологов. Дмитрий Ицкович, Роман Лейбов и Олег Лекманов учредили при издании «Полит.ру» открытый семинар «Сильные тексты»: здесь на виду у публики проходят обстоятельные коллективные разборы знаменитых русских стихотворений. Для разговора о стихотворении Иосифа Бродского «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…» идеально сошлись звёзды: тут и юбилей поэта, и, конечно, карантин. СМИ уже давно прозвали это стихотворение гимном самоизоляции — но, что примечательно, сам Бродский не придавал ему большого значения. Откуда и куда нельзя выходить, почему нужно выгнать «милку», как Бродскому удалось создать заклинание для поколения хикки? «Полка» с любезного разрешения «Полит.ру» публикует сокращённую расшифровку дискуссии.
Олег Лекманов — литературовед, филолог. Профессор НИУ ВШЭ. Автор и соавтор книг об Осипе Мандельштаме, Сергее Есенине, Борисе Пастернаке, Венедикте Ерофееве. Лауреат национальной литературной премии «Большая книга» (2019).
Роман Лейбов — литературовед, филолог. Профессор Тартуского университета (Эстония). Автор и редактор многих сетевых проектов.
Эдуард Безносов — литературовед, преподаватель русского языка и литературы. Заслуженный учитель РФ (награждён медалью им. К. Д. Ушинского). Составитель вышедшего в СССР сборника стихов Иосифа Бродского «Часть речи» (1990).
Александр Долинин — литературовед, филолог. Почётный профессор Университета Висконсина (Мэдисон, США). Специалист по творчеству Пушкина, Набокова, автор комментария к роману «Дар».
Сергей Кузнецов — писатель, журналист, переводчик, предприниматель. Автор романов «Калейдоскоп», «Учитель Дымов», трилогии «Живые и взрослые». Основатель проекта «Букник», посвящённого еврейской литературе и культуре, сооснователь детского образовательного лагеря «Марабу».
Елена Фанайлова — поэт, журналистка. Автор шести книг стихов. Сотрудница «Радио Свобода». Лауреат премии Андрея Белого (1999), премии «Московский счёт» (2003), стипендиат Фонда Иосифа Бродского (2013).
Татьяна Красильникова — магистрант НИУ ВШЭ.
Василий Рогов — магистрант НИУ ВШЭ.
Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
За дверью бессмысленно всё, особенно — возглас счастья.
Только в уборную — и сразу же возвращайся.
О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
Потому что пространство сделано из коридора
и кончается счётчиком. А если войдёт живая,
пасть разевая, выгони не раздевая.
Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернёшься вечером
таким же, каким ты был, тем более — изувеченным?
О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову
в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
Ты написал много букв; ещё одна будет лишней.
Не выходи из комнаты. О, пускай только комната
догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито
эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.
Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
Олег Лекманов: Понятно, что сегодня первый стих этого стихотворения вспоминают многие, он часто выносится в заголовки статей и заметок об эпидемии (хотя про «вирус» в конце помнит гораздо меньше народа). При этом сравнительно небольшое количество читателей, как кажется, понимает, что выходить из комнаты у Бродского сначала не нужно не на улицу, а в коридор коммунальной квартиры, что чужими для начала оказываются не пешеходы на улице, а соседи. Не забудем, что больше сорока процентов квартир в тогдашнем центре Ленинграда были коммунальными. И вот герой стихотворения сначала не хочет выходить в коридор, а потом уже на улицу, он передвигается из круга в круг советского ада.
Роман Лейбов: Некоторое время назад я руководил работой, автор которой — Павел Бабченко, — проявив замечательное усердие, исследовал разные современные фанатские группы во «Вконтакте», посвящённые поэзии, поэзии Бродского в частности. А также он очень тщательно исследовал реплики текстов Бродского в ютьюбе. Самые разные реплики — песни, чтение стихов, рассказы о стихах, всё что угодно. И в группе во «Вконтакте», которая специально посвящена Бродскому, и в ютьюбе вообще (насколько мы можем там что-нибудь найти — это отдельная история) абсолютным лидером зрительских симпатий — а также слушательских и читательских — является этот текст.
Для людей моего поколения и, подозреваю, старших поколений это, конечно, странность. Легко, впрочем, объяснимая. Я не помню, чтобы это стихотворение распространялось в самиздате, — во всяком случае, в тех списках, которые при советской власти мне попадались, этого текста не было. Видимо, оно действительно, как пишет уже упомянутый Лев Лосев, было найдено в бумагах. Сам Бродский, видимо, тоже в какой-то момент о нём просто забыл. Во всяком случае, оно не входило и в классические американские сборники. Оно могло бы войти в сборник «Часть речи» (другое дело, что Бродский имел приблизительное отношение к составлению этого сборника, как и других), потому что этот текст написан, видимо, в 1970 году, но не вошло. И оно пришло к читателю незадолго до смерти Бродского, в 1994 году, через «Новый мир», когда у Бродского был статус нобелевского лауреата, живого классика. Затем оно вошло в последний прижизненный, он же первый посмертный сборник Бродского. И для тех, кто знакомился с Бродским начиная с 1990-х и позже, это стихотворение уже было вполне активным. Но, конечно, только этим объяснить его неслыханный успех совершенно невозможно. И нам предстоит поговорить о том, как оно устроено и почему, собственно говоря, оно стало эмблематическим стихотворением для Бродского.
Эдуард Безносов: Начать хочу издалека. В своём интервью Игорю Померанцеву Игорь Яковлевич Померанцев (род. 1948) — русский писатель, поэт и журналист. Родился в Саратове; печатался в самиздате. В 1978 году эмигрировал, с 1980 года жил в Великобритании и работал в Русской службе Би-би-си, с 1995 года живёт в Праге, работает на радио «Свобода». Редактор и ведущий радиожурнала «Поверх барьеров» и воскресной передачи «Красное сухое». Автор радиопьес «Любовь на коротких волнах», «Любимцы господина Фабра», «Баскская собака», «Вы меня слышите». Был членом консультативного совета журнала «Форум» (Германия). С 1998 года — член редколлегии журнала «Контрапункт» (США). 1991 года Бродский говорил о своём стихотворении «Большая элегия Джону Донну» (отвечая на вопрос о том, что больше повлияло на него — образ поэта или сама поэзия): «Я бы сказал, скорее образ поэта, даже не столько его образ, сколько образ тел в пространстве. Донн — англичанин, живёт на острове. И начиная с его спальни перспектива постепенно расширяется. Сначала комната, потом квартал, потом Лондон, весь остров, потом остров в море, потом место в мире. В ту пору меня это не то чтобы интересовало, но захватило в тот момент, когда я сочинял всё это. Когда я написал первую половину этой элегии, я остановился как вкопанный, потому что дальше было ехать некуда. Я там дошёл уже до того, что это был уже не просто мир, а взгляд на мир извне».
«Большая элегия Джону Донну» — это 1963 год, условно назовём этот период творчества Бродского романтическим. Условно — потому что, конечно, никакого настоящего романтизма у него не было. И вот мне кажется, что в перспективе, и учитывая, конечно, стихотворение «Не выходи из комнаты. », это изменение отношения Бродского к философскому, экзистенциальному понятию пространства. Мы знаем, что эти категории, эти концепты пространства и времени, по сути дела, для него являются основными. При этом он отдаёт предпочтение времени как философской категории. Вот от этого расширяющегося пространства, или, как говорит Бродский, от центробежного стихотворения, Бродский идёт к стихотворениям центростремительным — когда пространство постепенно сужается, становясь пространством обитания души, скажем так.
Я посмотрел круг произведений Бродского этого времени — конец 1960-х — начало 1970-х годов — и действительно обнаружил там довольно отчётливую тенденцию. Скажем, стихотворение «Пророчество».
Мы будем жить с тобой на берегу,
отгородившись высоченной дамбой
от континента, в небольшом кругу,
сооружённом самодельной лампой.
Вот эта идея отгораживания, отъединения от окружающего мира начинает в это время очень отчётливо звучать в творчестве Бродского. И это не единственный пример. Я возьму, наверное, самые выразительные, что ли. «Пророчество» — это 1965 год. А вот, например, «Письма римскому другу» — 1972-й, то есть близко по времени:
Если выпало в империи родиться,
Лучше жить в глухой провинции у моря.
И при этом мы знаем, что для Бродского понятие «империя» — универсальное, он не относил его только на счёт Российской или советской империи. Ну как он писал в «Колыбельной Трескового Мыса»:
…Я сменил империю. Этот шаг
продиктован был тем, что несло горелым.
То есть империя у Бродского — это такой универсальный пространственно-временной континуум. А дальше Бродский идёт от этого сужающегося пространства, от центростремительности, ещё и к пространству сокращающемуся, скукоживающемуся, простите мне это слово, к пространству иллюзорному, пространству, по сути дела, исчезающему. Здесь можно вспомнить и «Конец прекрасной эпохи» — стихотворение, которое дало название одноимённому сборнику. Вот «Конец прекрасной эпохи» — это как раз конец той эпохи, когда мир принимался таким, какой он есть. «Всё это было, было. Всё это нас палило», как писал он в одном из ранних своих стихотворений. Вот потом от всего, что «было», он пытается дистанцироваться. Давайте я прочту «Конец прекрасной эпохи», как это выглядит там:
Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал
в этих грустных краях, чей эпиграф — победа зеркал,
при содействии луж порождает эффект изобилья.
Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя.
Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя, —
это чувство забыл я.
Вот это «воры крадут апельсин, амальгаму скребя», то, что молодёжи может показаться загадкой, — что это значит? На самом деле речь здесь идёт об устройстве витрин в овощных магазинах шестидесятых годов, «чей эпиграф — победа зеркал, при содействии луж порождает эффект изобилья»: имеется в виду зеркальная стена позади лотка с продуктами. Но даже эта лужа, которая должна была бы, по идее, порождать эффект изобилия, оборачивается тоже пространством сокращающимся, пространством скукоживающимся, пространством иллюзорным. Вот стихотворение «Осенний вечер в скромном городке»:
Осенний вечер в скромном городке,
гордящемся присутствием на карте
(топограф был, наверное, в азарте
иль с дочкою судьи накоротке).
И там такой страшный, по сути дела, образ:
. Здесь можно жить, забыв про календарь.
(то есть возникает ещё и тема времени тут же)
. глотать свой бром, не выходить наружу
и в зеркало глядеться, как фонарь
глядится в высыхающую лужу.
Конечно, мы имеем дело не с элементарным социальным эскапизмом, а с философским осмыслением жизни у Бродского.
Ну а почему наше стихотворение вдруг неожиданно стало таким популярным? Я думаю, этому есть очень простое объяснение: оно настолько точно отражает современную ситуацию, что можно говорить, что действительно поэты — пророки. Рано или поздно то, о чём они пишут, сбывается.
Лекманов: Я бы не стал противопоставлять две трактовки этого стихотворения — как советского и как философского (так, кажется, у вас, Эдуард Львович, получается). И хочу сделать совершенно конкретное возражение: если в стихотворении про Джона Донна всё расширяется, расширяется и расширяется (и Бродский говорил об этом Померанцеву), то здесь как раз к концу стихотворения происходит, наоборот, возвращение в Советский Союз. Сначала, в четвёртой строфе, упоминаются коммунальные запахи капусты и лыжной мази, а в предпоследней строфе Бродский прямо пишет: «На улице, чай, не Франция». То есть, мне кажется, нет тут расширяющегося движения и выхода из «советского» в «философское», а всё перемешано. И ещё давайте обратим внимание на реплику Виктора Куллэ, поэта и филолога, который много занимался Бродским: «Важно принять во внимание, что Бродский относился к этой вещи как к багатели, безделке, уж никак не в качестве гимна собственной интровертности, некоторой любовной декларации. Покойный Саша Сумеркин (который был секретарём Бродского) рассказывал, каких трудов ему стоило уговорить Бродского включить это дело в «Пейзаж с наводнением». Он ещё Володе Уфлянду Владимир Иосифович Уфлянд (1937–2007) — русский поэт, прозаик, художник, переводчик. После окончания школы два года проучился на историческом факультете ЛГУ (но был отчислен), несколько месяцев отсидел в следственном изоляторе «Крестов» по обвинению в хулиганстве, был рабочим-оформителем и такелажником в Эрмитаже. В 1964 году вместе с Михаилом Шемякиным и другими участвовал в запрещённой выставке художников-рабочих Эрмитажа, положившей начало художественной группе «Петербург». В СССР публиковался в самиздате — в альманахе Александра Гинзбурга «Синтаксис» (1960), в журналах «Часы», «Обводный канал», «Митин журнал». Первая книга стихов вышла в США в 1978 году. звонил, советовался, стоит ли».
Александр Долинин: Я думаю, что этому стихотворению, как и нам всем, с коронавирусом не повезло. Так или иначе, поскольку оно начинается с обращения «не выходи из комнаты» и кончается словом «вирус», оно воспринимается как некий поэтический эквивалент инструкции Роспотребнадзора или ещё какой-нибудь гнусной организации.
Безносов: Роснепотребнадзора!
Долинин: И многие — я просто вижу по интернету — так и считают, что оно обращено к нам всем или к каким-то нехорошим людям. На самом деле, конечно, оно обращено к самому себе и относится тогда к определённому типу императивной поэзии. В социолингвистике императивные высказывания делятся на четыре группы, в зависимости от адресата. Так же можно делить и императивные стихи. Самая большая группа, естественно, та, где адресатом является «ты» или «вы». Их огромное количество, их так же много, как, не знаю, алмазов в каменных пещерах, поскольку они обращаются к любовникам, любовницам, друзьям, кому угодно… Затем есть императивы, которые обращаются к коллективу — к «мы». Грамматически они по-разному устроены, но в общем типа «Вставай, страна огромная. » или «Вставай, проклятьем заклеймённый. ». Затем есть императивы, обращённые к некоей высшей инстанции. Ну, скажем, молитвы обращаются к Богу. И четвёртый тип — это автоимперативы. Вот стихотворение Бродского относится к автоимперативам. Означает это, что поэт вступает здесь в диалог с самим собой, то есть раздваивается. Когда поэт начинает говорить с самим собой, как, скажем, в хрестоматийном «Молчи, скрывайся и таи. », это значит, что у поэта как бы две ипостаси. Одна из них обращается с некими прескриптивными высказываниями к другой. И часто такие высказывания начинаются с отрицания. Поскольку поэт отговаривает себя или велит себе не совершать чего-то, что он привык или даже любит совершать. Потому что если поэт любит писать стихи, а говорит «молчи» сам себе — в этом есть некоторый парадокс. Таким образом формулируется программа правильного поведения.
Вот здесь и возникает некоторое читательское затруднение — как определить, к кому обращено данное стихотворение. Ну вот честным был Ходасевич, он назвал своё коротенькое стихотворение «Себе» — тут адресат с самого начала понятен.
Не жди, не уповай, не верь:
Всё то же будет, что теперь.
Глаза усталые смежи,
В стихах, пожалуй, ворожи,
Но помни, что придёт пора —
И шею брей для топора.
Лейбов: В третьей была всё же…
Долинин: Она там один раз вылезает, а в конце — в каждом стихе. А если это инкантация и поэт умоляет себя чего-то не делать, отгородиться, самоизолироваться, как мы бы сейчас сказали, от внешнего мира, значит, мы должны подумать, как изображён и что вообще представляет собой этот внешний мир за пределами комнаты. Он делится, как Олег уже сказал, на ряд кругов. Ближний круг, дальний круг и совсем дальний круг — и потом уже бесконечность, космос. Значит, «ближнее зарубежье» (за рубежом своей комнаты) — это квартира. Что есть в квартире: коридор, прихожая, уборная, счётчик. Больше нет ничего. Дальше мы выходим за пределы этого мира. Что есть в следующем круге? В нём, прежде всего, светит солнце и продают болгарские сигареты, в том числе «Солнце» и «Шипку». В нём всё лишено смысла и раздаются бессмысленные возгласы счастья. Что это значит, к чему они относятся? Они могут относиться к сексу (смотри ниже), но они могут относиться и ко всенародному ликованию советских трудящихся. Потому что само слово «возгласы» — обязательный атрибут, ремарка к особенно важным, сильным местам в стенограммах речей партийных вождей. «Раздаются возгласы одобрения, возгласы «ура», бурные аплодисменты, звучат здравицы в честь КПСС» и так далее. Это отсюда идёт. В этом же круге живут живые девушки, — может быть, «милки», может быть, и не «милки», — желающие переспать с героем, но он их отправляет восвояси. В нём ходят такси, и следовательно, в них тоже работают счётчики — там явно игра на двух значениях слова «счётчик»: «счётчик» появляется после «мотора», после такси, напоминая нам о конце пути и о смерти. Особенно имея в виду популярную тогда песню Высоцкого «Пусть счётчик щёлкает, пусть, всё равно в конце пути придётся рассчитаться». Этот мир страшен. Он не способен человека изменить, но опасен и способен его изувечить. И об этом у Бродского есть другое стихотворение, написанное в то же время, которое так и называется — «Страх». О том, как он возвращается вечером в свой подъезд и каждый раз ждёт нападения.
Вечером входишь в подъезд, и звук
шагов тебе самому
страшен настолько, что твой испуг
одушевляет тьму.
Пойдём дальше. За этим страшным миром есть другой, недостижимый. Это настоящая, недостижимая заграница. Откуда по радио в комнату поступают звуки новейшей западной музыки — босанова. Самая знаменитая песня в жанре босановы — это «Garota de Ipanema», про потрясающе красивую девушку с пляжа Ипанема в Рио-де-Жанейро. Такая экзотическая Бразилия, где ходят настоящие девушки, «девушки моей мечты» (когда-то так назывался немецкий мюзикл). Но здесь, в том мире, в котором поэту приходится жить, здесь, конечно же, есть пугающие другие. Есть другие, и есть их враждебные взгляды, которые определяют и оценивают человека. По внешнему виду, по имени и фамилии (типа «еврейская рожа»). И им не следует уподобляться, нужно быть тем, «чем другие не были», то есть это просто перифраза известного «будь только самим собой».
Аструд Жилберту и Стэн Гетц. «The Girl from Ipanema». 1964 год. Одна из первых всемирно известных песен в жанре босанова
И наконец, конечно же, в нём действуют неподвластные человеку, враждебные ему, жуткие, убийственные силы и начала. Время — хронос, пространство — космос, эрос, раса, то есть расовая ненависть, антисемитизм, и «вирус», то есть болезни, физиология. И всё это угрожает смертью и ведёт к смерти.
Тогда получается, что идеал ухода от этого четырёхслойного или четырёхуровневого мира — он недостижим. Это совершенно ясно из этого стихотворения. Его достичь нельзя. То есть идеалом была бы позиция йога, который 40 лет сидит на камне без движения. Но нам понятно, что нельзя забаррикадироваться шкафом от пространства, эроса, космоса и расы. Это невозможно. Даже от вируса не спасёшься, загородившись шкафом. И здесь возникает вопрос об отречении от поэзии. В список отречений у Бродского — здесь, в этом стихотворении, я не знаю, как в других, — входит отречение от языка. Не нужно лишние буквы добавлять, уже всё написано. Таким образом, мы имеем дело опять-таки с парадоксом Тютчева. Если всё написано и не надо добавлять буквы, так какого хрена ты пишешь, извините? Само стихотворение, которое мы читаем, оно как раз и сообщает нам, что все эти уходы только желательны, к ним можно стремиться, о них можно мечтать, но они невозможны. Стихотворение пишется, несмотря на то что стихи писать нельзя.
Лейбов: Я бы, может быть, одну штуку сказал по этому поводу. Я бы расу не вписывал в контекст именно расовой ненависти в современном, условно говоря, американском понимании. Для советского человека здесь скорее важно словосочетание «высшая раса». Вот это самое сверхличное единство, которое тебя окружает снаружи и которое готово с радостными возгласами окружить тебя ещё сильнее. Опять же тут нужен комментарий в связи с изменением значения слова.
Лекманов: Я бы в связи с отказом Бродского от любви ещё обратил внимание на вот это начало стиха: «В пальто на голое тело». Эксгибиционизм такой перед самим собой. Потому что когда человек танцует в пальто на голое тело, он же его должен распахнуть перед кем-нибудь. А ему, оказывается, для этого самого себя достаточно.
Безносов: Можно я ещё два слова скажу? По поводу этого тютчевского императива «Молчи, скрывайся и таи». Действительно, это «ты написал много букв, ещё одна будет лишней» — примерно то же самое мы находим в «Разговоре с небожителем», произведении того же времени: «Зачем так много чёрного на белом?» Но Бродский же это сомнение преодолел, причём преодоление начал даже раньше, в «Письме к генералу Z»:
Для переживших великий блеф
жизнь оставляет клочок бумаги.
И, может быть, ещё выразительнее — в стихотворении «Пьяцца Маттеи»:
. сорвись все звёзды с небосвода,
исчезни местность,
всё ж не оставлена свобода,
чья дочь — словесность.
Она, пока есть в горле влага,
не без приюта.
Скрипи, перо. Черней, бумага.
Лети, минута.
И может быть, даже это «лети, минута» — ответ самому себе, когда он писал: «Остановись, мгновенье, ты не столь / прекрасно, сколько ты неповторимо». Такая уникальность, которая на психологическом уровне звучит и в нашем стихотворении. «Не будь дураком, будь тем, чем другие не были» — значит, все остальные дураки, а вот ты таковым не будь.
Лекманов: И здесь у Бродского может быть нечто подобное тютчевскому: никому множить буквы уже нельзя, но мне, если очень хочется, то можно.
Лейбов: Параллель к этому жесту — «ещё одна будет лишней» — потом появится в недавнем и одном из лучших стихотворений Кушнера, помните: «Переводчик, не переводи это стихотворение», такая строчка у него есть. Но там немножко меняется прагматика, конечно.
Из собрания музея Анны Ахматовой в Фонтанном Доме
Сергей Кузнецов: Я, собственно, хотел тоже поговорить о том, как по-разному воспринимается это стихотворение. Потому что я не поленился и перед началом нашей встречи немножко погуглил, что про него пишут простые читатели в интернете. И простые читатели, скажу я вам, в основном воспринимают это стихотворение — ну последние пять лет — как политическое и социальное. Они воспринимают его прежде всего как историю про то, что в тяжёлую пору застоя интеллигенция сидела на кухне и только там была свобода слова, и, соответственно, Бродский вот это и воспевает. Читатели одновременно отмечают амбивалентность стихотворения (причём тут примерно уровень школьного реферата, то есть самая общая версия, которая может быть). А кто-то считает, что это сатирическое стихотворение, обличающее человека, который выбрал такой эскапизм, внутреннюю эмиграцию. В том числе фраза «много букв, ещё одна будет лишней» для них служит доказательством: ну понятно, Бродский как поэт не может поддержать эту позицию. Я, собственно, пошёл в интернет, потому что мне было интересно, почему это стихотворение стало таким популярным. Это произошло не сегодня и не с началом карантина. Я помню, много лет назад, когда я ещё жил в Москве, то есть году в 2011-м, я видел в офисном центре большой плакат, рекламирующий доставку картриджей для принтеров. И там было написано: «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку! Позвони, и мы привезём тебе картриджи». Было очевидно, что уже в 2011–2012 годах эта строчка Бродского была абсолютно общим местом для той аудитории, которую ловили этой рекламой.
Старый буфет извне
так же, как изнутри,
напоминает мне
Нотр-Дам де Пари.
И понятно, что комод, которым нам в финальной строфе разбираемого стихотворения предлагают забаррикадироваться, — он двоюродный брат этого буфета, который как Нотр-Дам-де-Пари, а на улице, чай, не Франция.
У Бродского в это время уже довольно много стихотворений вокруг предметов. Тот же «Подсвечник»:
Сатир, покинув бронзовый ручей,
сжимает канделябр на шесть свечей…
И примерно того же периода — стихотворение «Дерево», где он рассказывает, как дерево отличается от человека. И в «Натюрморте» тоже есть дерево:
Вся эта тема вокруг 1970 года вьётся, и это стихотворение внутри неё возникает.
Ну а последнее, что я хочу сказать, — что, конечно, как отмечал кто-то из исследователей, у стихотворения «Не выходи из комнаты» есть дальнее эхо в виде пьесы «Мрамор». Где весь внутренний сюжет — это история двух людей, заключённых в камере, куда они попадают, как известно, случайным образом, по жребию. И сюжет — это история побега одного из них и его последующего возвращения. Он признаёт, что никакого смысла в побеге нет: снаружи время течёт так же, как внутри, и поэтому более честно оставаться внутри и наружу не выходить. И в этом смысле сильная философская идея, вокруг которой выстроена пьеса «Мрамор», при всех её извивах и непристойных шутках, — это попытка достижения вечности за счёт слияния с абсолютным временем. Так вот, эта идея, конечно, есть и в финале «Не выходи из комнаты». Слиться лицом с обоями, забаррикадироваться от космоса, эроса, хроноса, расы и вируса.
Мне кажется, что это довольно характерная история для Бродского: в его голове постоянно крутилось некоторое количество мыслей, и он мог их обыгрывать как шуточные, мог обыгрывать как более серьёзные или менее серьёзные. Так что в этом смысле, конечно, довольно забавно, что большинство людей, которые любят это стихотворение сегодня, не догадываются, что оно — как всегда у Бродского — про время, вещь, достижение вечности в одной отдельно взятой комнате, одной отдельно взятой жизни.
Лейбов: Меня заинтриговало замечание Петра Вайля, процитированное Лосевым, — насчёт того, что там есть перекличка с одним из паскалевских фрагментов. Паскаль пишет, что все несчастья человека — я приблизительно пересказываю — происходят оттого, что человек не может оставаться в своей комнате, не хочет сидеть в своей комнате. Я не успел из-за закрытия библиотек найти старые переводы Паскаля, они не оцифрованы. Но вообще — это немножко, может быть, подсвечивает тему Франции? Паскаля много переводили, Лосев цитирует другой перевод, из «Библиотеки всемирной литературы». Но я подозреваю, что в старых переводах эта комната была. В советском переводе, ближайшем по времени, «комнаты» нет. А в последнем переводе, который только что вышел, в «Литпамятниках», есть эта комната, и звучит это лучше, кстати. Что вы думаете по этому поводу, учёные люди?
Кузнецов: Я думаю, что Франция в этой строчке отсылает скорее не к Паскалю, а к Декарту. Потому что «когито эрго сум» Cogito ergo sum — «Я мыслю, следовательно, я существую», философский тезис Рене Декарта, выдвинутый им как первичная достоверность, та аксиома, на которой строится здание достоверного знания. предполагается в предыдущих двух строчках. Плюс, конечно, для этого поколения было характерно общее романтическое представление о Франции, которое Бродский благополучно потерял, туда съездив. Но до отъезда Франция, конечно, представлялась ему волшебной страной.
Лекманов: Ну и кстати, о Франции — в начале стихотворения возникает Болгария, почти и не заграница, то есть «не Франция» абсолютно.
Кузнецов: Была советская пословица «Курица не птица, Болгария не заграница».
Лейбов: Недавно я прочитал книгу о советском туризме, и оказывается, действительно в «Интуристе» направления выделялись по разным ценам, и Болгария была выделена в отдельное направление: туда легче всего было получить разрешение на выезд.
Долинин: Там не надо было ходить в райком, получать подпись и треугольник на твои характеристики.
Лейбов: Да, там облегчённая процедура была. А в ГДР уже нужно было.
Я согласна с Серёжей: для меня это стихотворение — сатира прежде всего. Притом что оно, безусловно, поливалентное, даже не амбивалентное. Оно вызывает много толкований: вообще про что это — про время, пространство, исключительно про политический режим — или же это вообще глубокая философия? Я бы хотела напомнить тексты, которые вы ещё не упоминали и которые для меня крайне важны в контексте «Не выходи из комнаты». Конечно, прежде всего «Представление». Это риторические ходы, которыми он постоянно пользуется, когда ему нужно высказаться о политическом режиме, внутри которого он существует, даже не столько о режиме, сколько о духе времени, с которым связан режим. Я сейчас говорю о способах пластического выражения его мыслей, переживаний, об инструментарии. Те же мотивы есть в «Конце прекрасной эпохи» и начинаются в «Шествии», где слово даётся разным персонажам, в частности Крысолову как выразителю подобной риторики.
Что важно в этом тексте, если говорить о причинах его популярности и о поэтической механике? И здесь, и в «Представлении» это особенно заметно: Бродский очень любит русские идиомы. Это вопрос его чувствительности к языку, к тому, как язык выражает себя во времени. Пользуясь идиомами, он творит свои собственные. Мне кажется, что причина успеха — почему люди забрали это себе? — это фактически новые идиомы. Хотела спросить: интересно, вот это «ты написал много букв, ещё одна будет лишней» — «многабукаф» — это отсюда, из этого текста, или какое-то другое происхождение?
Лекманов: Я хотел бы несколько рискованных слов прибавить к тому, что сейчас Лена сказала. Наверное, буду проклят всеми любителями Бродского, ну и ладно, пускай. Мне кажется, что относительно всего этого «пасть разевая», «милка», которая всё-таки попала в одну из публикаций, — дело не только в идиомах. Это то, что я больше всего как раз у Бродского не люблю. Я скажу, наверное, чудовищную вещь: не была ли это попытка мальчика из центра заговорить на языке улицы, который, конечно, для него совсем чужим не был, но и родным, по-моему, тоже не стал? У Бродского довольно часто это встречается, все эти «вчерась» в «Двадцати сонетах к Марии Стюарт» и тому подобное. Это вкусовое, конечно. Возможно, это была такая почти всегда не очень удачная (ненаучно выражаясь) попытка Бродского освоить блатную феню. Я именно за это, в отличие от Лены, не очень люблю поэму «Представление». Потому что там это достигает у Бродского края, предела.
Фанайлова: Я выражала не любовь свою к этой поэме, она не относится к числу моих любимых. Я о приёме.
Лекманов: Уже после Бродского одним из главных своих приёмов это сделал Борис Рыжий, который тоже был вполне себе интеллигентным мальчиком, а в стихах изображал блатного пацана с Вторчермета.
Кузнецов: Понятно, что Бродский был «интеллигентным мальчиком», но давайте всё-таки не будем забывать, что он в 15 лет пошёл на завод работать и в отличие, я думаю, от всех присутствующих имел довольно большой опыт работы с живым рабочим классом. Я могу вспомнить много таких примеров, мне кажется, Селин — близкий ему автор в этом смысле. Когда из Бродского начинала лезть социально окрашенная мизантропия, он начинал говорить именно этим языком. В этом смысле «Представление» — ещё куда ни шло, а «Лесная идиллия», примерно в этом же жанре исполненная, — совсем яркий пример. Я помню, когда я впервые познакомился в машинописи с «Лесной идиллией», мой однокурсник посмотрел на это и сказал: «Очень не хотелось бы сесть за чтение плохо написанных антисоветских стихов». В смысле за то, что мы обычно читаем, включая остального Бродского, — нормально, а вот за это не хотелось бы.
То есть это сознательный способ не просто поматериться, как это делает интеллигентный мальчик, не просто расширения языка (чего у Бродского всегда было очень много), а это формат «давайте я на понятном вам языке скажу, как я вас ненавижу, презираю и за какое говно я вас держу». В этом смысле, даже если убрать из этих строчек «милку», они, конечно, очень неприятные, в них, как и в «Представлении», и в «Лесной идиллии», в целом довольно зашкаливающая степень презрения к людям. Ну это было у Бродского, чего уж там.
Василий Рогов: «Не выходи из комнаты», по крайней мере отдельными своими идиоматическими кусками, сейчас действительно живёт в интернете. Я думаю, что у Бродского есть несколько разных граней, которые делают его настолько популярным в последнее десятилетие. И одна из них — игры, жонглирование стилями, разные обращения к обсценной тематике и остроумные способы о ней говорить. В этом есть очень правильный градус эпатажности — правильный в маркетинговом смысле. Тут, мне кажется, есть какая-то притягательность для широкого читателя. Мне кажется, сейчас это стихотворение читается совсем иначе, ушёл контекст социального конфликта, интересен скорее конфликт поэтический.
В самом начале Эдуард Львович Безносов привёл противопоставление центробежной и центростремительной структуры стихотворения. Мне кажется, что в некотором смысле это одно и то же. У Бродского есть такая центрифужная структура стихотворения: во-первых, некоторая непрерывность поэтической мысли, а во-вторых, некое возвращение к одной и той же точке. Эта точка может быть формально обозначена, например, каким-то рефреном или обращением напрямую — как в структурированных послания типа «Писем римскому другу» или «Двадцати сонетах к Марии Стюарт» — или может на каком-то неуловимом смысловом уровне существовать. Как бы то ни было, есть два принципа, которые определяют механизм очень многих стихов Бродского: непрерывное движение и постоянное вращение. И мне кажется, как раз в «Не выходи из комнаты» этот механизм даёт сбой. Он не работает, на мой взгляд, именно в той части, которая связана с непрерывностью движения. Действительно, здесь есть одна точка, в которую всё время происходит возвращение, но в отличие, например, от «Элегии Джону Донну», где есть известная, понятная траектория движения, расширение масштаба, — здесь с этой траекторией движения происходит какая-то каша. Первый пример — простой: как было отмечено, здесь очень точно нарисована коммунальная квартира — уборная, прихожая, счётчик, — но если мы посмотрим по тексту, они раскиданы между строфами. То мы снова возвращаемся к этому масштабу коммунальной квартиры, то говорим про Францию или про улицу… Второй пример, на котором, мне кажется, это ещё лучше видно, — в самом начале. В начале сказано: «Только в уборную — и сразу же возвращайся». Неважно, автореференция это или он обращается к кому-то другому, но есть тот, кто это говорит, и есть тот, к кому это обращено. Так вот, в начале он ему говорит «только в уборную — и сразу же возвращайся», а в следующей строфе он говорит «не вызывай мотора». В результате психологизм отношений между тем, кто говорит, и тем, к кому это обращено, совершенно рушится. Потому что это такие, на первый взгляд, деспотические отношения. Это отношения, в которых находятся, например, ученики в школе с учителем: «Марьиванна, можно выйти?» А дальше оказывается — ему уже сказали, что можно выйти в уборную и сразу же возвращаться, это очень серьёзное ограничение личных свобод, прямо скажем, — а тот, к кому обращаются, собирается вызывать такси. Это означает, что не подействовал предыдущий жёсткий запрет выходить не дальше уборной; а если запрет до такой степени не действует, значит, тот, кто его ставит, находится в очень слабой позиции, он теряет свою власть. Но дальше по тексту стихотворения не складывается ощущение, что кто-то кого-то упрашивает, не происходит никакого развития отношений между тем, кто говорит, и тем, к кому обращены эти стихи. Поэтому эти стихи в целом какое-то такое общее впечатление каши оставляют, как будто это обрывочные наработки на полях.
И если предположить, что эта очень характерная для Бродского структура центрифужного движения — одна из визитных карточек, — делает его сильным или популярным автором, то получается, что из этого текста вынули такой сложный компонент — компонент непрерывности мысли — и оставили компонент, который работает… не знаю, может быть, во фрейдистских терминах можно про него говорить: компонент такого навязчивого повторения. И это моментально делает стихотворение чудовищно популярным. Оно проще, чем другие стихотворения Бродского, построенные на том же приёме, но в нём остаётся какое-то такое интригующее постоянное возвращение. Это моя попытка объяснить, почему мне не нравится это стихотворение, с замахом на объяснение того, почему оно всем нравится.