Хуже нет тирана чем мозг
10 цитат из книг Луи-Фердинанда Селина
Луи-Фердинанд Селин (27 мая 1894 — 1 июля 1961) — один из самых неоднозначных французских писателей прошлого столетия. Антисемит, человеконенавистник, коллаборационист, сотрудничавший с нацистами во время Второй мировой войны, — некоторые его книги до сих пор во многих странах, а за их распространение могут привлечь к суду.
При этом даже самые ярые противники Селина-гражданина не отрицают заслуг Селина-писателя. Ведь его работы оказали значительное влияние на западную литературу второй половины XX века. Мы отобрали 10 цитат из них:
Лучше не строить иллюзий: людям нечего сказать друг другу, они говорят только о себе и своих горестях, это бесспорно. Каждый — о себе, земля — обо всех. Люди силятся свалить свое горе на другого, даже когда приходит любовь, но и тогда им это не удается: горе сполна остается при них, и они начинают все сначала, еще раз пытаясь переложить его на чужие плечи. «Путешествие на край ночи»
Нет, не верьте на слово людям, рассказывающим, как они несчастны. Спросите у них только, могут ли они спать. Да — значит, все в порядке. Этого достаточно. «Путешествие на край ночи»
Сон для меня — мучение. Если бы я всегда хорошо спал, я никогда бы не написал ни строчки. «Смерть в кредит»
Может, огромная усталость от жизни, по сути, и наступает из-за того непомерного зла, которое приносят все наши мучительные попытки прожить двадцать, сорок или больше лет благоразумно, вместо того чтобы просто-напросто быть тем, кем ты есть — подлым, жестоким, несуразным. «Путешествие на край ночи»
Без войн, алкоголя, артериального давления и рака люди в нашей атеистической Европе давно загнулись бы от скуки! «Интервью с профессором Y»
Я знаю людей: всё, что не касается непосредственно их самих, их желудка, для них просто не существует! «Из замка в замок»
Жизнь — это каторга, от начала до конца, стоит тебе хоть ненадолго расслабиться. и раз! все начинается «снова. все забывается, все проходит, время делает свое дело, но вот что касается каторжных работ, пардон мадам, от них вам никуда не деться. они опять с вами! и еще более изнурительные. вы уже почти без сил, но они все равно вас настигают, наваливаются на вас, пригибают к земле, преследуют, давят всей своей тяжестью. «Север»
Человек остался точно таким же, как и пятьсот миллионов лет назад. перебравшись из пещеры в небоскреб, он не изменился не на йоту! не просто ли это моторизированный гиббон? да он еще и авиацию использует? воры и убийцы стали передвигаться быстрее! вот и все! у них теперь и управляемые ракеты на вооружении. «Север»
Люди мстят за сделанное им добро. «Путешествие на край ночи»
Цитаты Луи-Фердинанд Селин
Я чувствовал себя так, словно в одном из углов большой ночи специально для меня выкроили маленькую ночь.
Одна только музыка напрямую метит в нервную систему. Всё остальное — бесполезное сотрясение воздуха.
Эгоизм существ, столкнувшихся с нашей жизнью, когда думаешь о них, постарев, оказывается неопровержимым, таким, каким он был, стальным, платиновым и даже еще более продолжительным, чем само время.
Уверяю вас, наша жизнь — всего лишь гигантское издевательство над жизнью.
Войну между нами и теми, кто напротив нас, разожгли, и теперь она заполыхала. Она как ток между двумя углями в дуговой лампе.
Любить – пустяки, ужиться вместе – вот в чем загвоздка.
Хуже нет тирана, чем мозг.
Сила и счастье отцовства, его поэзия в том и состоят, чтобы сжимать семью в объятиях, а не рассматривать ее.
Дождь в Англии — это подвешенный в воздухе океан. В нем постепенно тонешь.
Любовь — это вечность, что заменяет пуделям тумбу.
Душа — это тщеславие и телесные радости, когда ты здоров, но в то же время — желание вырваться из тела, как только человек заболевает или дела перестают идти на лад. Из этих двух поз выбираешь ту, которая тебе удобней в данную минуту, — и все тут! Пока можно выбирать — вы в порядке.
Он страдал общим пороком всех интеллектуалов – пустословием.
Раз уж надо кого-то любить, лучше любить детей: с ними хоть меньше риску, чем со взрослыми. По крайней мере можно извинить свою слабость надеждой на то, что они вырастут не такими шкурами, как мы.
Я консультировал бесплатно, главным образом из любопытства. И зря. Люди мстят за сделанное им добро.
Вначале будет немножко лучше, конечно, потому что нужен какой-то срок, прежде чем люди познакомятся с вами, чтобы потом уже с разбегу начать вам гадить.
Мы теряем большую часть молодости по собственной неловкости.
Ничто сильней не будоражит воспоминания, чем запах и пламя.
Настоящий ученый тратит в среднем лет двадцать на крупное открытие, которое доказывает, что безумие одних не составляет еще счастья других и что каждому в этом мире обязательно мешает присутствие ближнего.
Хуже нет тирана чем мозг
ЦИТАТА
Хуже нет тирана, чем мозг.
Луи-Фердинанд Селин «Путешествие на край ночи»
Похожие:
Поменьше торчать перед глазами – в этом весь секрет, особенно в любви.
Луи-Фердинанд Селин «Путешествие на край ночи»
Любить – пустяки, ужиться вместе – вот в чем загвоздка.
Утешать — инстинктивная потребность женщины.
Излишняя откровенность приносит только неприятности.
Луи Фердинанд Селин
Излишняя откровенность приносит только неприятности.
Излишняя откровенность приносит только неприятности.
Луи Фердинанд Селин
Излишняя откровенность приносит только неприятности.
Все же у него было сердце. У меня оно тоже было. Но для жизни сердце не нужно.
Не верьте на слово людям, рассказывающим, как они несчастны. Спросите у них только, могут ли они спать. Да — значит, все в порядке. Этого достаточно.
Луи Фердинанд Селин
Не верьте на слово людям, рассказывающим, как они несчастны. Спросите у них только, могут ли они спать. Да — значит, все в порядке. Этого достаточно.
Луи Фердинанд Селин
Нет на свете обмана хуже, чем самообман.
Нет ничего хуже, чем тащиться в собственное будущее просто за компанию с приятелями.
Нет ничего несправедливей, чем скучать по кому-то без взаимности. Это даже хуже, чем любить без взаимности.
Януш Леон Вишневский
Ничего нет хуже, чем сидеть рядом с женщиной, на которую до смерти хочется смотреть.
Чем хуже человек думает об окружающем мире, тем хуже этот мир для него становится.
Чем хуже человек думает об окружающем мире, тем хуже этот мир для него становится.
По-моему нет ничего хуже, чем безразличие от человека, который для тебя важнее всех.
По-моему нет ничего хуже, чем безразличие от человека, который для тебя важнее всех.
По-моему нет ничего хуже, чем безразличие от человека, который для тебя важнее всех.
Зависимость от мозга
Многие великие научные открытия были, как известно, сделаны почти что случайно, лишь благодаря невероятному вниманию учёных к фактам, с которыми они столкнулись.
История, которую я хочу рассказать, относится к числу таких выдающихся «научных казусов».
Пётр Кузьмич Анохин — выдающийся нейрофизиолог, ученик Ивана Петровича Павлова, создатель прорывной теории об акцепторе результата действия — работал над формированием у собаки сложного условного рефлекса.
В лаборатории был специально выстроен хитрый лабиринт, который собака должна была научиться проходить. В конце пути её ждал секретный ящик, открыть который она могла только с помощью целого набора действий. Внутри ящика, как вы, наверное, догадываетесь, находилась «подкормка».
В качестве «подкормки» в небогатой советской лаборатории использовался обычный сухарный порошок. Лакомство для собаки так себе, но на голодный желудок, может, и ничего.
Итак, очередной день эксперимента. Собака, которая уже выучила лабиринт, побежит по нему к заветной кормушке. Ловко преодолев все хитросплетения развилок и поворотов, она оказывается у ящика, решительно выполняет все необходимые трюки, открывает его.
И дальше происходит нечто предельно странное: на миг животное замирает, у него начинается приступ паники — собака пришла в неописуемое волнение и начала лаять на кормушку! В общем, натурально двинулась умом.
Сотрудники лаборатории в растерянности. Что случилось с собакой? Почему она так испугалась? Не с той ноги сегодня встала? Анохин же просто идёт в лабиринт и заглядывает в кормушку. Там лежит мясо.
Действительно, на смену заступил новый лаборант, ответственный за оснащение эксперимента, и, заменив по недоразумению одну подкормку на другую, открыл перед учёными новые горизонты.
Давайте попробуем понять, что случилось с животным, которому вместо не слишком вкусного сухарного порошка дали кусок мяса?
По логике вещей, собака действительно среагировала предельно неадекватно. И правда, дают тебе мясо вместо сухарного порошка — бери срочно, беги быстро (пока не отобрали)! Но с другой-то стороны.
Поставьте себя на место Её Величества Эволюции. Какова ваша главная задача? Всё просто: сохранить жизнь особи — по крайней мере, до того момента, пока она не оставит потомства, способного к самостоятельной жизни.
Для этого, понятное дело, животное должно чётко следовать инструкциям, которые до сего момента позволяли ему успешно выживать. Как говорили у нас на телевидении: «Проект работает. Ничего не трогай. »
И вот животное честно выполняет инструкцию, уверенно бежит по лабиринту, открывает ящик. А ситуация оказывается не такой, какой она должна была бы быть, согласно выученной привычке. Собака привыкла получать из этого ящика сухарный порошок, а тут — на тебе — мясо дают!
Не значит ли это, что что-то пошло не так? Очевидно! Какая разница, вкуснее мясо сухарного порошка или нет? Мы же ещё не знаем, чем дело кончится! Может, это «хорошо» приведёт к «плохо»?
Поэтому правильная реакция какая? Правильная реакция — оборонительная. Что собака Петру Кузьмичу и продемонстрировала. Причём именно ему: остальные заохали-заахали, а он увидел.
Случившееся стало для учёного важной вехой в становлении его учения о «потребном будущем»: действительно, наше поведение всегда настроено на некий ожидаемый результат — наш мозг всегда предвосхищает то, что будет, по его мнению, происходить. Присмотримся к этому психическому механизму повнимательнее.
Мы живём, ориентируясь на предсказания, которые неустанно делает наш мозг: собираясь выйти из дома, мы узнаём, что там с прогнозом погоды, и одеваемся соответственно; занимаясь квартальным отчётом, вы делаете это тоже не просто так, а потому, что ожидаете получения заработной платы.
Но странная реакция собаки из эксперимента Петра Кузьмича Анохина, как я уже сказал, свидетельствует о том, что наш мозг запрограммирован эволюцией на жёсткое следование однажды опробованным и приведшим к желаемым результатам привычкам.
То есть, если вы что-то сделали именно так, то в следующий раз мозг побудит вас поступить ровно таким же образом. Это, согласитесь, выглядит разумно: в тот раз всё закончилось хорошо — значит, можем повторить!
Но рациональность животных не всегда подходит нашей с вами куда более сложно организованной жизни. В естественной для животных среде все просто: какая разница, насколько то или иное действие эффективно с точки зрения КПД, — если вы сделали и выжили, не надо ничего менять! Лишние эксперименты ни к чему! Таков завет эволюции, которая смело экспериментирует на уровне генов, но не на уровне нашего с вами фактического поведения.
Уверен, что если вы хорошенько об этом подумаете, то заметите, что всё время повторяете одни и те же действия. За общим обеденным столом вы всегда занимаете одно и то же место, а если вдруг кто-то сядет на ваш стул, вы почувствуете странное чувство дискомфорта, хотя другие места, возможно, вовсе ничем не хуже.
Эта стереотипность наших действий — фундаментальное свойство мозга. Помните, как мы говорили о письме или о вождении автомобиля на автопилоте? Да, это набор стереотипных действий, и лучше тут ничего не менять.
Вспомните, как вы вытираетесь полотенцем после душа. Вы всегда совершаете набор одних и тех же движений, а другие люди — совершают другие действия и в другой последовательности. Но при этом все действуют на автомате, и все повторяют раз за разом одно и то же.
С эмоциональными привычками — аналогично. Если вы думаете, что у вас, например, «плохой характер» или, наоборот, «хороший характер», — выбросьте это из головы, это лишь оценочное суждение. На самом деле у вас просто такой набор привычек — в одних ситуациях вы привыкли раздражаться, в других — испытывать страх и стесняетесь, а в третьих — вы, например, хохочете.
Да, есть набор ходов, которые позволяют вызвать у вас хохот. Это тоже стереотипная реакция. Когда-то всех смешил падающий и ударяющийся обо все возможные поверхности Чарли Чаплин. Сейчас все смеются, например, когда речь заходит о половых органах, прямой кишке и их взаимодействии. Не будем себе льстить: это не «чувство юмора» — это привычки у нас такие.
Психиатры, кстати, выделяют специфический диагностический признак алкоголизма: если вы ни с того ни с сего говорите человеку про спиртное, а он в ответ вам автоматически улыбается — поверьте, дело дрянь: ему давно пора к наркологу. Тоже стереотипная реакция, но уже симптом.
Впрочем, если вы посмотрите ещё шире и проанализируете то, как строите свою жизнь, то, уверяю вас, обнаружите, что всё время наступаете на одни и те же грабли. Причём абсолютно этого не осознавая.
Если вы, к примеру, проанализируете всех своих бой- и гёрлфрендов, всех своих супругов (если их было несколько), то увидите, что, хотя сами они, возможно, и отличались между собой, ваше поведение было — в чём-то очень фундаментальном — абсолютно одинаковым.
Вы можете, не осознавая того, следовать, например, таким стратегиям: «меня должны добиваться», «я должен (или должна) спасти её (или его)», «любовь должна возникнуть с первого взгляда», «он должен красиво ухаживать», «она должна восхищаться моим умом», «она (или он) должна (или должен) от меня зависеть» и т. д.
Не важно, какой именно стратегии вы придерживаетесь. Вы выбрали именно этот подход и дальше воспроизводите его при первой возможности с упорством, достойным лучшего применения.
Надо ли говорить, что любой из подобных «подходов» страдает, так скажем, некоторой предвзятостью? С чего мы взяли, что человек, которого мы действительно можем полюбить и который, возможно, способен полюбить нас, будет вести себя именно таким образом или среагирует именно на такие сигналы с нашей стороны?
А ни с чего. Просто однажды эта стратегия сработала — пусть счастье и длилось «три счастливых дня», — и она закрепилась в нас в качестве шаблона на все случаи личной жизни. В результате мы, как заводные куклы, повторяем сейчас один и тот же номер, будучи в полной уверенности, что «вот уж в этот раз мы подобной глупости не совершим»!
То же самое касается и работы, да и вообще любых дел, которыми вы занимались и занимаетесь. Вы всегда действуете по какому-то шаблону, который однажды у вас сработал и дал желаемый результат. Теперь вы его лишь воспроизводите, вне зависимости от того, приводит это к ожидаемому результату — или нет.
Иногда одного этого осознания оказывается достаточно, чтобы радикально изменить свою жизнь. Но лишь иногда. В основном мы именно тут и сталкиваемся с проблемой: нам кажется, что стоит нам заметить свою ошибку, как сознание тут же возьмёт бразды правления в свои руки и всё исправит.
К сожалению, это не так. И именно по тем причинам, о которых мы только что говорили. Сознание может думать всё, что ему заблагорассудится, но реально нашим поведением заправляет мозг — тот набор конкретных нервных связей, которые сплелись в соответствующий нейронный, как говорят нейрофизиологи, ансамбль. Мы всегда пляшем под дудку этого ансамбля своих нервных клеток, совершенно того не осознавая.
То есть головой-то мы вроде бы всё понимаем. Но вот мозг требует, чтобы мы следовали проверенным стратегиям. Ему наплевать, что они давно перестали работать и приводят теперь лишь к фатальным результатам. Наплевать. Они в нём прописаны — это как матрица, как программа, — и вы не можете просто так из этой игры своих условных рефлексов выскочить. Ваши грабли ждут вас!
Всё это, разумеется, касается и любой зависимости, включая информационную и цифровую. Вы можете сказать себе: «Всё, я понял, я слишком много трачу времени на ерунду, пора уже заняться делом!» А потом обнаружить себя занимающимся той самой ерундой. В общем, сказать — не сделать. Сделать — это изменить мозг.
Что значит изменить мозг? Ну, в целом, ничего сложного: нужно просто заставить свои нервные клетки разъединиться, а потом соединиться заново, в новой последовательности. Правда, ерунда? Неправда.
Победить идиота привычных глупостей не так-то просто. Так что пока прихлопнем хотя бы идиота наивности!
Паническая утка
Эволюционный смысл «бесконечного стремления нашего мозга к динамической стереотипии» впервые сформулировал лауреат Нобелевской премии, выдающийся учёный-этолог Конрад Лоренц. А понял он это, столкнувшись с панической реакцией своей любимой гусыни Мартины, которую он самолично «воспитывал, — как он пишет, — начиная с яйца».
Когда Мартина была ещё совсем маленьким гусёнком, Лоренц, который жил тогда в двухэтажном доме в Альтенберге, любил погулять с ней во дворе. Затем он брал её на руки, входил в дом и самолично бережно поднимал наверх, в свою спальню. Впрочем, уже в недельном возрасте Мартина вполне могла воспользоваться лестницей самостоятельно, а потому Лоренц решил заманить её на второй этаж.
Сейчас запоминайте диспозицию: та самая лестница начиналась в холле прихожей справа от входной двери, а невдалеке от неё располагалось большое окно.
Итак, Мартина, послушно следуя за хозяином, впервые прошла на своих двоих в холл дома. И тут же, понятное дело, растерялась. Ситуация новая. — как быть?
Испуганные птицы ведут себя всегда одинаково — бросаются на свет. Мартина помчалась к свету, шедшему из окна. Там она задержалась на несколько секунд, пока не успокоилась. Затем нашла взглядом Лоренца и пошла за ним следом на второй этаж. Стереотип сформировался: всякий раз, входя в дом, Мартина стала заглядываться на это окно — делала в его сторону ритуальный шаг и тут же бежала на лестницу.
Прошёл год, и однажды поздним вечером, когда уже стемнело, Лоренц вспомнил, что забыл впустить Мартину в дом. Он помчался к входной двери и едва приоткрыл её, как гусыня тут же протиснулась в возникшую щель. Растревоженная птица в необычайной спешке побежала к лестнице — «Домой-домой! Скорей-скорей!» И, против своего обыкновения, не посмотрела на окно.
«Но тут, — пишет Лоренц, — произошло нечто поистине потрясающее: добравшись до пятой ступеньки, она вдруг остановилась, вытянула шею и расправила крылья для полёта, как это делают дикие гуси при сильном испуге. Кроме того, она издала предупреждающий крик и едва не взлетела. Затем, чуть помедлив, повернула назад, торопливо спустилась обратно вниз, очень старательно, словно выполняя чрезвычайно важную обязанность, пробежала свой давнишний дальний путь к самому окну и снова подошла к лестнице — на этот раз “по уставу”».
Поднявшись наверх, гусыня остановилась, огляделась, а затем, отряхнувшись, произвела движение приветствия, что всегда делают гуси, когда пережитый испуг уступает место успокоению. Из чего Лоренц сделал вывод, который теперь самыми разными средствами доказан многократно: мы не можем нарушить привычку, не испытывая при этом страха.
Воистину, наблюдательность — муза учёного.
Надо ли объяснять, что страх — это базовое проявление нашего инстинкта самосохранения? Именно он, сидящий у нас глубоко внутри, требует от человека, чтобы он постоянно «смотрел в окна», если уж так у него заведено. То есть воспроизводил один и тот же, усвоенный им однажды стереотип действий, хотя, возможно, в этом уже и нет никакого смысла.
Хотя мозги серого гуся сильно отличаются от наших с вами, механика работы этого органа одна и та же.
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Путешествие на край ночи
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
Луи Фердинанд Селин
Путешествие на край ночи
Посвящается Элизабет Крейг[1]
Наша жизнь – в ночи без света
В небесах, что тьмой одеты,
Путь прочесть мы тщимся свой.
Песня швейцарских гвардейцев, 1793 г.[2]
Путешествовать – полезно, это заставляет работать воображение. Все остальное – разочарование и усталость. Наше путешествие целиком выдумано. В этом его сила
Оно ведет от жизни к смерти. Люди, животные, города и вещи – все выдумано. Роман – это всего лишь вымышленная история. Так говорит Литре[3], а он никогда не ошибается.
И главное: то же самое может проделать любой. Достаточно закрыть глаза.
Это по ту сторону жизни.
Началось это так. Я все помалкивал. Ни гугу. Это Артюр Ганат меня за язык потянул. Он тоже студент- медик, свой парень. Встречаемся мы, значит, на площади Клиши. Время – после завтрака. У него ко мне разговор. Ладно, слушаю.
– Чего на улице-то стоять? Зайдем. Ну, зашли.
– Здесь на террасе только яйца варить, – заводится он. – Давай в кафе.
Тут мы замечаем, что на улице ни души – такая жара; извозчиков и тех нет. В холода тоже никого не бывает; помню, все тот же Артюр сказал мне на этот счет:
– Вид у парижан всегда занятой, а на самом-то деле они просто гуляют с утра до ночи; недаром, когда не очень разгуляешься – слишком жарко или слишком холодно, – их опять совсем не видно: сидят себе по кафе да кофе с молоком или пиво потягивают. Так-то оно. Вот говорят: век скорости. Это где? Все болтают: большие перемены. В чем? По правде сказать, ничего не изменилось. Все по-прежнему любуются сами собой, и точка. И это тоже не ново. Изменились одни слова, да и те не очень: одно-другое, мелочь всякая.
Изрекли мы эти полезные истины и сидим, довольные собой, на дамочек в кафе пялимся.
Потом разговор переходит на президента Пуанкаре[4]: он в то утро как раз собирался быть на торжественном открытии выставки комнатных собачек; потом, слово за слово, перескакиваем на «Тан», где об этом написано.
– «Тан» – вот это газета! – принимается меня заводить Артюр Ганат. – Нет такой другой, чтобы французскую нацию лучше защищала!
– Очень это французской нации нужно! Да такой нации и нет, – отвечаю я, чтобы показать: сам, мол, подкован и все у меня тип-топ.
– Нет есть. В наилучшем виде есть. И нация что надо! – гнет он свое. – Лучшая нация в мире. И козел тот, кто от нее отрекается.
И давай на меня пасть разевать. Я, понятное дело, не сдаюсь.
– Свистишь! Нация, как ты выражаешься, – это всего-навсего огромное скопище подонков, вроде меня, гнилых, вшивых, промерзших, которых загнали сюда со всего света голод, чума, чирьи, холод. Дальше-то уже некуда – море. Вот что такое твоя Франция и французы.
– Бардамю, – возражает он важно и малость печально, – наши отцы были не хуже нас. Не смей о них так.
– Вот уж что верно, то верно, Артюр! Конечно, не хуже – такие же злобные и раболепные, даром что их насиловали, грабили, кишки им выпускали. А главное – безмозглые. Так что не спорю. Ничего мы не меняем – ни носков, ни хозяев, ни убеждений, а уж если и поменяем, то слишком поздно. Покорными родились, покорными и подохнем. Для всех мы бескорыстные солдаты, герои, а на деле говорящие обезьяны, болтливые плаксы, миньоны[5] короля Голода. Вот он нас и употребляет. Чуть заартачился, как он прижмет… У него руки всегда нас за глотку держат: тут уж не поговоришь – гляди, чтобы глотать не помешал. Ни за грош ведь удавит. Разве это жизнь?
– Но есть же любовь, Бардамю!
– Артюр, любовь – это вечность, что заменяет пуделям тумбу, а у меня свое достоинство есть.
– У тебя? Анархист ты, и все тут.
Хитрюга он со своими передовыми воззрениями – это же сразу видно.
– Верно, толстомясый, я – анархист. И вот доказательство: я туг сочинил кое-чего вроде молитвы, социальной молитвы мести. Сейчас ты мне скажешь, как она тебе. Называется «Золотые крыла».
«Бог, что считает минуты и деньги, Бог, отчаявшийся, похотливый и хрюкающий, как боров, что валяется где попало брюхом кверху и всегда готов ластиться, – вот он, наш повелитель. Падем же друг другу в объятия».
– У твоего сочинения нет ничего общего с жизнью, я – за установленный порядок и не люблю политики. И в день, когда отечество позовет меня пролить кровь за него, я отдам ее и филонить не буду.
Вот что он мне ответил.
А тут, хоть мы ничего не замечали, к нам исподтишка подбиралась война, да и голова у меня пошла кругом. Спор у нас был короткий, но жаркий, и я притомился. К тому же чуток разволновался: официант обозвал меня жлобом – я чаевых мало дал. Словом, мы с Артюром помирились. Окончательно. И почти во всем пришли к одному мнению.
– В целом ты прав, – примирительно согласился я. – В конце концов, все мы плывем на одной большой галере и гребем что есть сил – с этим ведь не поспоришь. Сами как на гвоздях сидим и других с собой тянем. А что с этого имеем? Ничего. Одни удары дубинкой, вечные нехватки, брехню и прочее свинство. «Работать надо!» – долдонят нам. А ихняя работа – это еще гаже, чем вес остальное. Торчишь в трюме, провонял, взмок от пота – и на, полюбуйся! На палубе прохлаждаются хозяева, дышат свежим воздухом, баб на коленях держат – красивых, розовых, раздушенных. Потом нас наверх высвистывают. Господа надевают цилиндры и принимаются нас накачивать: «Падлы, война! Мы им покажем, сволочам с родины номер два. Они у нас все на воздух сыграют. Вперед! Вперед! На борту есть все, что надо. А ну, хором! Рявкнем для начала так, чтобы все затряслось: «Да здравствует родина номер один!» Пусть всюду слышно станет. А кто громче всех заорет, тому медаль и Христов гостинчик! А кому, черт побери, неохота подыхать на море, пусть подыхает на суше: там оно еще удобней, чем здесь».
– Что верно, то верно, – одобрил Артюр: его вдруг легко убедить стало.
Тут как нарочно мимо кафе, где мы окопались, проходит полк; впереди, верхом, командир, здорово симпатичный и, видать, парень – ухо. Меня так и подкинуло от энтузиазма.
– Схожу-ка посмотреть, так ли все это! – кричу я Артюру и отправляюсь записываться в добровольцы.