pdf солженицын один день ивана денисовича

Один день Ивана Денисовича — Солженицын А.И.

Эта редак­ция явля­ется истин­ной и окончательной.
Ника­кие при­жиз­нен­ные изда­ния её не отменяют.

А. Сол­же­ни­цын Апрель 1968 г.

В пять часов утра, как все­гда, про­било подъем — молот­ком об рельс у штаб­ного барака. Пере­ры­ви­стый звон слабо про­шел сквозь стекла, намерз­шие в два пальца, и скоро затих: холодно было, и над­зи­ра­телю неохота была долго рукой махать.

Звон утих, а за окном все так же, как и среди ночи, когда Шухов вста­вал к параше, была тьма и тьма, да попа­дало в окно три жел­тых фонаря: два — на зоне, один — внутри лагеря.

И барака что-то не шли отпи­рать, и не слы­хать было, чтобы дне­валь­ные брали бочку параш­ную на палки — выносить.

Шухов нико­гда не про­сы­пал подъ­ема, все­гда вста­вал по нему — до раз­вода было часа пол­тора вре­мени сво­его, не казен­ного, и кто знает лагер­ную жизнь, все­гда может под­ра­бо­тать: шить кому-нибудь из ста­рой под­кладки чехол на рука­вички; бога­тому бри­гад­нику подать сухие валенки прямо на койку, чтоб ему боси­ком не топ­таться вкруг кучи, не выби­рать; или про­бе­жать по кап­тер­кам, где кому надо услу­жить, под­ме­сти или под­не­сти что-нибудь; или идти в сто­ло­вую соби­рать миски со сто­лов и сно­сить их гор­ками в посу­до­мойку — тоже накор­мят, но там охот­ни­ков много, отбою нет, а глав­ное — если в миске что оста­лось, не удер­жишься, нач­нешь миски лизать. А Шухову крепко запом­ни­лись слова его пер­вого бри­га­дира Кузё­мина — ста­рый был лагер­ный волк, сидел к девять­сот сорок тре­тьему году уже две­на­дцать лет и сво­ему попол­не­нию, при­ве­зен­ному с фронта, как-то на голой про­секе у костра сказал:

— Здесь, ребята, закон — тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот кто поды­хает: кто миски лижет, кто на сан­часть наде­ется да кто к куму ходит стучать.

Насчет кума — это, конечно, он загнул. Те-то себя сбе­ре­гают. Только бере­же­нье их — на чужой крови.

Все­гда Шухов по подъ­ему вста­вал, а сего­дня не встал. Еще с вечера ему было не по себе, не то зно­било, не то ломало. И ночью не угрелся. Сквозь сон чуди­лось — то вроде совсем забо­лел, то отхо­дил маленько. Все не хоте­лось, чтобы утро.

Но утро при­шло своим чередом.

Да и где тут угре­ешься — на окне наледи наме­тано, и на сте­нах вдоль стыка с потол­ком по всему бараку — здо­ро­вый барак! — пау­тинка белая. Иней.

Шухов не вста­вал. Он лежал на верху вагонки, с голо­вой накрыв­шись оде­я­лом и буш­ла­том, а в тело­грейку, в один под­вер­ну­тый рукав, сунув обе ступни вме­сте. Он не видел, но по зву­кам все пони­мал, что дела­лось в бараке и в их бри­гад­ном углу. Вот, тяжело сту­пая по кори­дору, дне­валь­ные понесли одну из вось­ми­ве­дер­ных параш. Счи­та­ется, инва­лид, лег­кая работа, а ну-ка, поди вынеси, не про­лья! Вот в 75‑й бри­гаде хлоп­нули об пол связку вале­нок из сушилки. А вот — и в нашей (и наша была сего­дня оче­редь валенки сушить). Бри­га­дир и пом­бри­га­дир обу­ва­ются молча, а вагонка их скри­пит. Пом­бри­га­дир сей­час в хле­бо­резку пой­дет, а бри­га­дир — в штаб­ной барак, к нарядчикам.

Да не про­сто к наряд­чи­кам, как каж­дый день ходит, — Шухов вспом­нил: сего­дня судьба реша­ется — хотят их 104‑ю бри­гаду фуга­нуть со стро­и­тель­ства мастер­ских на новый объ­ект «Соц­быт­го­ро­док». А Соц­быт­го­ро­док тот — поле голое, в ува­лах снеж­ных, и прежде чем что там делать, надо ямы копать, столбы ста­вить и колю­чую про­во­локу от себя самих натя­ги­вать — чтоб не убе­жать. А потом строить.

Там, вер­ное дело, месяц погреться негде будет — ни конурки. И костра не раз­ве­дешь — чем топить? Вка­лы­вай на совесть — одно спасение.

Бри­га­дир оза­бо­чен, ула­дить идет. Какую-нибудь дру­гую бри­гаду, нерас­то­роп­ную, заме­сто себя туда тол­ка­нуть. Конечно, с пустыми руками не дого­во­ришься. Пол­кило сала стар­шему наряд­чику поне­сти. А то и килограмм.

Испы­ток не убы­ток, не попро­бо­вать ли в сан­ча­сти коса­нуть, от работы на денек осво­бо­диться? Ну прямо все тело разнимает.

И еще — кто из над­зи­ра­те­лей сего­дня дежурит?

Дежу­рит — вспом­нил: Пол­тора Ивана, худой да дол­гий сер­жант чер­но­окий. Пер­вый раз гля­нешь — прямо страшно, а узнали его — из всех дежур­ня­ков покла­ди­стей: ни в кар­цер не сажает, ни к началь­нику режима не тас­кает. Так что поле­жать можно, аж пока в сто­ло­вую девя­тый барак.

Вагонка затряс­лась и зака­ча­лась. Вста­вали сразу двое: наверху — сосед Шухова бап­тист Алешка, а внизу — Буй­нов­ский, капи­тан вто­рого ранга быв­ший, кавторанг.

Ста­рики дне­валь­ные, вынеся обе параши, забра­ни­лись, кому идти за кипят­ком. Бра­ни­лись при­вяз­чиво, как бабы. Элек­тро­свар­щик из 20‑й бри­гады рявкнул:

— Эй, фитили! — и запу­стил в них вален­ком. — Помирю!

Вале­нок глухо стук­нулся об столб. Замолчали.

В сосед­ней бри­гаде чуть бур­ко­тел помбригадир:

— Василь Федо­рыч! В прод­столе пере­дер­нули, гады: было девя­ти­со­ток четыре, а стало три только. Кому ж недодать?

Он тихо это ска­зал, но уж, конечно, вся та бри­гада слы­шала и зата­и­лась: от кого-то вече­ром кусо­чек отрежут.

А Шухов лежал и лежал на спрес­со­вав­шихся опил­ках сво­его мат­ра­сика. Хотя бы уж одна сто­рона брала — или забило бы в ознобе, или ломота про­шла. А то ни то ни сё.

Пока бап­тист шеп­тал молитвы, с ветерка вер­нулся Буй­нов­ский и объ­явил никому, но как бы злорадно:

— Ну, дер­жись, крас­но­флотцы! Трид­цать гра­ду­сов верных!

И Шухов решился — идти в санчасть.

И тут же чья-то име­ю­щая власть рука сдер­нула с него тело­грейку и оде­яло. Шухов ски­нул буш­лат с лица, при­под­нялся. Под ним, рав­ня­ясь голо­вой с верх­ней нарой вагонки, стоял худой Татарин.

Зна­чит, дежу­рил не в оче­редь он и про­крался тихо.

— Ще — восемь­сот пять­де­сят четыре! — про­чел Тата­рин с белой латки на спине чер­ного буш­лата. — Трое суток кон­дея с выводом!

И едва только раз­дался его осо­бый сдав­лен­ный голос, как во всем полу­тем­ном бараке, где лам­почка горела не каж­дая, где на полу­сотне кло­пя­ных ваго­нок спало две­сти чело­век, сразу заво­ро­ча­лись и стали поспешно оде­ваться все, кто еще не встал.

— За что, граж­да­нин началь­ник? — при­да­вая сво­ему голосу больше жало­сти, чем испы­ты­вал, спро­сил Шухов.

С выво­дом на работу — это еще пол­кар­цера, и горя­чее дадут, и заду­мы­ваться неко­гда. Пол­ный кар­цер — это когда без вывода.

— По подъ­ему не встал? Пошли в комен­да­туру, — пояс­нил Тата­рин лениво, потому что и ему, и Шухову, и всем было понятно, за что кондей.

На без­во­ло­сом мятом лице Тата­рина ничего не выра­жа­лось. Он обер­нулся, ища вто­рого кого бы, но все уже, кто в полу­тьме, кто под лам­поч­кой, на пер­вом этаже ваго­нок и на вто­ром, про­тал­ки­вали ноги в чер­ные ват­ные брюки с номе­рами на левом колене или, уже оде­тые, запа­хи­ва­лись и спе­шили к выходу — пере­ждать Тата­рина на дворе.

Источник

Описание книги «Один день Ивана Денисовича»

Описание и краткое содержание «Один день Ивана Денисовича» читать бесплатно онлайн.

Рассказ был задуман автором в Экибастузском особом лагере зимой 1950/51. Написан в 1959 в Рязани, где А.И. Солженицын был тогда учителем физики и астрономии в школе. В 1961 послан в «Новый мир». Решение о публикации было принято на Политбюро в октябре 1962 под личным давлением Хрущёва. Напечатан в «Новом мире», 1962, № 11; затем вышел отдельными книжками в «Советском писателе» и в «Роман-газете». Но с 1971 года все три издания рассказа изымались из библиотек и уничтожались по тайной инструкции ЦК партии. С 1990 года рассказ снова издаётся на родине.

Образ Ивана Денисовича сложился из облика и повадок солдата Шухова, воевавшего в батарее А.И. Солженицына в советско-германскую войну (но никогда не сидевшего), из общего опыта послевоенного потока «пленников» и личного опыта автора в Особом лагере каменщиком. Остальные герои рассказа – все взяты из лагерной жизни, с их подлинными биографиями.

Один день Ивана Денисовича

В пять часов утра, как всегда, пробило подъём – молотком об рельс у штабного барака. Перерывистый звон слабо прошёл сквозь стёкла, намёрзшие в два пальца, и скоро затих: холодно было, и надзирателю неохота была долго рукой махать.

Звон утих, а за окном всё так же, как и среди ночи, когда Шухов вставал к параше, была тьма и тьма, да попадало в окно три жёлтых фонаря: два – на зоне, один – внутри лагеря.

И барака что-то не шли отпирать, и не слыхать было, чтобы дневальные брали бочку парашную на палки – выносить.

Шухов никогда не просыпал подъёма, всегда вставал по нему – до развода было часа полтора времени своего, не казённого, и кто знает лагерную жизнь, всегда может подработать: шить кому-нибудь из старой подкладки чехол на рукавички; богатому бригаднику подать сухие валенки прямо на койку, чтоб ему босиком не топтаться вкруг кучи, не выбирать; или пробежать по каптёркам, где кому надо услужить, подмести или поднести что-нибудь; или идти в столовую собирать миски со столов и сносить их горками в посудомойку – тоже накормят, но там охотников много, отбою нет, а главное – если в миске что осталось, не удержишься, начнёшь миски лизать. А Шухову крепко запомнились слова его первого бригадира Кузёмина – старый был лагерный волк, сидел к девятьсот сорок третьему году уже двенадцать лет, и своему пополнению, привезенному с фронта, как-то на голой просеке у костра сказал:

– Здесь, ребята, закон – тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать.

Насчёт кума – это, конечно, он загнул. Те-то себя сберегают. Только береженье их – на чужой крови.

Всегда Шухов по подъёму вставал, а сегодня не встал. Ещё с вечера ему было не по себе, не то знобило, не то ломало. И ночью не угрелся. Сквозь сон чудилось – то вроде совсем заболел, то отходил маленько. Всё не хотелось, чтобы утро.

Но утро пришло своим чередом.

Да и где тут угреешься – на окне наледи намётано, и на стенах вдоль стыка с потолком по всему бараку – здоровый барак! – паутинка белая. Иней.

Шухов не вставал. Он лежал на верху вагонки, с головой накрывшись одеялом и бушлатом, а в телогрейку, в один подвёрнутый рукав, сунув обе ступни вместе. Он не видел, но по звукам всё понимал, что делалось в бараке и в их бригадном углу. Вот, тяжело ступая по коридору, дневальные понесли одну из восьмиведерных параш. Считается инвалид, лёгкая работа, а ну-ка поди вынеси, не пролья! Вот в 75-й бригаде хлопнули об пол связку валенок из сушилки. А вот – и в нашей (и наша была сегодня очередь валенки сушить). Бригадир и помбригадир обуваются молча, а вагонка их скрипит. Помбригадир сейчас в хлеборезку пойдёт, а бригадир – в штабной барак, к нарядчикам.

Да не просто к нарядчикам, как каждый день ходит, – Шухов вспомнил: сегодня судьба решается – хотят их 104-ю бригаду фугануть со строительства мастерских на новый объект «Соцгородок». А Соцгородок тот – поле голое, в увалах снежных, и, прежде чем что там делать, надо ямы копать, столбы ставить и колючую проволоку от себя самих натягивать – чтоб не убежать. А потом строить.

Там, верное дело, месяц погреться негде будет – ни конурки. И костра не разведёшь – чем топить? Вкалывай на совесть – одно спасение.

Бригадир озабочен, уладить идёт. Какую-нибудь другую бригаду, нерасторопную, заместо себя туда толкануть. Конечно, с пустыми руками не договоришься. Полкило сала старшему нарядчику понести. А то и килограмм.

Испыток не убыток, не попробовать ли в санчасти косануть, от работы на денёк освободиться? Ну прямо всё тело разнимает.

И ещё – кто из надзирателей сегодня дежурит?

Дежурит – вспомнил – Полтора Ивана, худой да долгий сержант черноокий. Первый раз глянешь – прямо страшно, а узнали его – из всех дежурняков покладистей: ни в карцер не сажает, ни к начальнику режима не таскает. Так что полежать можно, аж пока в столовую девятый барак.

Вагонка затряслась и закачалась. Вставали сразу двое: наверху – сосед Шухова баптист Алёшка, а внизу – Буйновский, капитан второго ранга бывший, кавторанг.

Старики дневальные, вынеся обе параши, забранились, кому идти за кипятком. Бранились привязчиво, как бабы. Электросварщик из 20-й бригады рявкнул:

– Эй, фитили!– и запустил в них валенком. – Помирю!

Валенок глухо стукнулся об столб. Замолчали.

В соседней бригаде чуть буркотел помбригадир:

– Василь Фёдорыч! В продстоле передёрнули, гады: было девятисоток четыре, а стало три только. Кому ж недодать?

Он тихо это сказал, но уж конечно вся та бригада слышала и затаилась: от кого-то вечером кусочек отрежут.

А Шухов лежал и лежал на спрессовавшихся опилках своего матрасика. Хотя бы уж одна сторона брала – или забило бы в ознобе, или ломота прошла. А ни то ни сё.

Пока баптист шептал молитвы, с ветерка вернулся Буйновский и объявил никому, но как бы злорадно:

– Ну, держись, краснофлотцы! Тридцать градусов верных!

И Шухов решился – идти в санчасть.

И тут же чья-то имеющая власть рука сдёрнула с него телогрейку и одеяло. Шухов скинул бушлат с лица, приподнялся. Под ним, равняясь головой с верхней нарой вагонки, стоял худой Татарин.

Значит, дежурил не в очередь он и прокрался тихо.

– Ще-восемьсот пятьдесят четыре! – прочёл Татарин с белой латки на спине чёрного бушлата. – Трое суток кондея с выводом!

И едва только раздался его особый сдавленный голос, как во всём полутёмном бараке, где лампочка горела не каждая, где на полусотне клопяных вагонок спало двести человек, сразу заворочались и стали поспешно одеваться все, кто ещё не встал.

– За что, гражданин начальник? – придавая своему голосу больше жалости, чем испытывал, спросил Шухов.

С выводом на работу – это ещё полкарцера, и горячее дадут, и задумываться некогда. Полный карцер – это когда без вывода.

– По подъёму не встал? Пошли в комендатуру, – пояснил Татарин лениво, потому что и ему, и Шухову, и всем было понятно, за что кондей.

На безволосом мятом лице Татарина ничего не выражалось. Он обернулся, ища второго кого бы, но все уже, кто в полутьме, кто под лампочкой, на первом этаже вагонок и на втором, проталкивали ноги в чёрные ватные брюки с номерами на левом колене или, уже одетые, запахивались и спешили к выходу – переждать Татарина на дворе.

Если б Шухову дали карцер за что другое, где б он заслужил, – не так бы было обидно. То и обидно было, что всегда он вставал из первых. Но отпроситься у Татарина было нельзя, он знал. И, продолжая отпрашиваться просто для порядка, Шухов, как был в ватных брюках, не снятых на ночь (повыше левого колена их тоже был пришит затасканный, погрязневший лоскут, и на нём выведен чёрной, уже поблекшей краской номер Щ-854), надел телогрейку (на ней таких номера было два – на груди один и один на спине), выбрал свои валенки из кучи на полу, шапку надел (с таким же лоскутом и номером спереди) и вышел вслед за Татарином.

Вся 104-я бригада видела, как уводили Шухова, но никто слова не сказал: ни к чему, да и что скажешь? Бригадир бы мог маленько вступиться, да уж его не было. И Шухов тоже никому ни слова не сказал, Татарина не стал дразнить. Приберегут завтрак, догадаются.

Так и вышли вдвоём.

Мороз был со мглой, прихватывающей дыхание. Два больших прожектора били по зоне наперекрест с дальних угловых вышек. Светили фонари зоны и внутренние фонари. Так много их было натыкано, что они совсем засветляли звёзды.

Скрипя валенками по снегу, быстро пробегали зэки по своим делам – кто в уборную, кто в каптёрку, иной – на склад посылок, тот крупу сдавать на индивидуальную кухню. У всех у них голова ушла в плечи, бушлаты запахнуты, и всем им холодно не так от мороза, как от думки, что и день целый на этом морозе пробыть.

А Татарин в своей старой шинели с замусленными голубыми петлицами шёл ровно, и мороз как будто совсем его не брал.

Они прошли мимо высокого дощаного заплота вкруг БУРа – каменной внутрилагерной тюрьмы; мимо колючки, охранявшей лагерную пекарню от заключённых; мимо угла штабного барака, где, толстой проволокою подхваченный, висел на столбе обындевевший рельс; мимо другого столба, где в затишке, чтоб не показывал слишком низко, весь обмётанный инеем, висел термометр. Шухов с надеждой покосился на его молочно-белую трубочку: если б он показал сорок один, не должны бы выгонять на работу. Только никак сегодня не натягивало на сорок.

Вошли в штабной барак и сразу же – в надзирательскую. Там разъяснилось, как Шухов уже смекнул и по дороге: никакого карцера ему не было, а просто пол в надзирательской не мыт. Теперь Татарин объявил, что прощает Шухова, и велел ему вымыть пол.

Мыть пол в надзирательской было дело специального зэка, которого не выводили за зону, – дневального по штабному бараку прямое дело. Но, давно в штабном бараке обжившись, он доступ имел в кабинеты майора, и начальника режима, и кума, услуживал им, порой слышал такое, чего не знали и надзиратели, и с некоторых пор посчитал, что мыть полы для простых надзирателей ему приходится как бы низко. Те позвали его раз, другой, поняли, в чём дело, и стали дёргать на полы из работяг.

Источник

«Один день Ивана Денисовича» Александр Солженицын

Название: Один день Ивана Денисовича
Автор: Александр Солженицын
Год: 2014
Жанр: Классическая проза, Рассказы

О книге «Один день Ивана Денисовича» Александр Солженицын

Произведения Александра Солженицына раскрывали всю правду сталинских репрессий против собственного народа. Сам писатель прошел через лагеря и еле выжил. Все материалы для своих произведений Солженицын собирал из рассказов бывших узников сталинских лагерей и из своего собственного опыта. Читать об этом будет интересно всем.

Повесть «Один день Ивана Денисова» рассказывает всего лишь об одном дне жизни в лагере простого русского мужика, крестьянина. Повесть написана в традициях классической русской литературы. Это не «чернуха», которой были завалены полки магазинов после развала СССР. Странно, что вдруг появилось очень много пишущих на тему репрессий и сталинских лагерей.

Наверняка главная цель таких писателей — это деньги. Солженицын же в повести «Один день Ивана Денисовича» является продолжателем лучших традиций русской литературы, которые заложили такие великие писатели, как Некрасов, Достоевский, Толстой. Именно в этой повести Солженицын, как и его знаменитые предшественники, повествует о непобедимом, жизнелюбивом русском духе. Главный персонаж повести — это человек с неунывающим характером, с сильной волей и с крестьянской хитринкой. Простой русский мужик, не смотря на все трудности, выпадающие в жизни, способен радоваться только тому, что он жив и, слава богу, здоров.

В повести «Один день Ивана Денисовича» на примере главного персонажа раскрывается «русский характер». Его практический ум помогает выжить в тяжелейших условиях. Именно его русская душа не ожесточается, не каменеет, а, наоборот, с упорством и достоинством держит удары судьбы. Главный герой, простой русский мужик, в отличие от других узников лагеря жалеет и сочувствует людям, старается помочь и защитить их. Но он помогает только тем, кто не опустился, не сдался и не стал лагерным «шакалом». Те, кто сдавался и падал духом, обычно долго не выдерживали, и погибали.

Книга Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» рассказывает о судьбе русского мужика, крестьянина Ивана Шухова. Он ушел на фронт в первые дни войны, воевал, но попал в окружение. Советское командование бросило людей в окружении, позабыв о них. Там люди голодали, им приходилось есть даже копыта лошадей. Потом Шухов с другими солдатами попадает в плен к немцам, но ему удается бежать. Ивана Шухова объявляют врагом народа, так как он был в плену, и надолго отправляют в лагеря. Далее в повести идет рассказ, как живется Шухову в лагере.

Один день из лагерной жизни Ивана Шухова расскажет читателю о законах лагеря, о жестокости начальства, о труде узников, о том, как они стараются выжить в тяжелейших условиях. Но главное читатель узнает, что в любых условиях русский мужик, всегда способен оставаться человеком. Читать об этом стоит всем.

На нашем сайте о книгах lifeinbooks.net вы можете скачать бесплатно без регистрации или читать онлайн книгу «Один день Ивана Денисовича» Александр Солженицын в форматах epub, fb2, txt, rtf, pdf для iPad, iPhone, Android и Kindle. Книга подарит вам массу приятных моментов и истинное удовольствие от чтения. Купить полную версию вы можете у нашего партнера. Также, у нас вы найдете последние новости из литературного мира, узнаете биографию любимых авторов. Для начинающих писателей имеется отдельный раздел с полезными советами и рекомендациями, интересными статьями, благодаря которым вы сами сможете попробовать свои силы в литературном мастерстве.

Цитаты из книги «Один день Ивана Денисовича» Александр Солженицын

Работа — она как палка, конца в ней два: для людей делаешь — качество дай, для начальника делаешь — дай показуху.

Он не был шакал даже после восьми лет общих работ — и чем дальше, тем крепче утверждался.

Здесь, ребята, закон — тайга. Но люди и здесь живут.

Старый месяц Бог на звезды крошит.

Все ж ты есть, Создатель, на небе. Долго терпишь, да больно бьешь.

Скачать бесплатно книгу «Один день Ивана Денисовича» Александр Солженицын

В формате fb2 : Скачать
В формате rtf : Скачать
В формате epub : Скачать
В формате txt: Скачать

Источник