Цивилизация гутенберга что это
Цивилизация гутенберга что это
Галактика Гутенберга: Становление человека печатающего (1962)
Книга «Галактика Гутенберга» получила премию правительства Канады и сделала имя Маклюэна очень известным в среде научной общественности[13]. В этой книге Маклюэн попытался дать ответ на вопрос: каким образом коммуникационные технологии (преимущественно, письменность и книгопечатание) влияют на организацию когнитивных процессов в обществе. Во многом эту работу следует рассматривать как продолжение исследований Гарольда Инниса. Маклюэн открыто заявляет, что Иннис «стал первым человеком, случайно открывшим процесс изменений, имманентно присущий и сопровождающий появление средств массовых коммуникаций. „Галактика Гутенберга“ является, по существу, подстрочным комментарием к работе Инниса».
Этапы развития цивилизации по Маклюэну
-первобытная дописьменная культура с устными формами связи и передачи информации, основанная на принципах коллективного образа жизни, восприятия и понимания окружающего мира;
-письменно-печатная культура («галактика Гутенберга»), эпоха дадактизма и национализма, заменившая естественность и коллективизм индивидуализмом, деколлективизацией и детрайбализацией;
-современный этап «глобальной деревни», возрождающий естественное аудиовизуальное, многомерное восприятие мира и коллективность, но на новой электронной основе — через замещение письменно-печатных языков общения радиотелевизионными и сетевыми средствами массовых коммуникаций.
Новое в теории журналистики: цивилизация Гутенберга как временное состояние
Возможно, многое связано с тем, что физиологически человек остается тем же, а информационные процессы многократно убыстряются. Технологии как бы рассчитаны на другой тип человека. Примером такого сочетания нового-старого можно считать теорию Т. Петтитта и Л. О. Зауерберга из Дании о новой эпохе, пришедшей в том числе с интернетом, где речь идет о том, что период условной цивилизации Гутенберга, созданной печатью и книгой, является «скобочным» состоянием между двумя близкими ситуациями: до Гутенберга и после него. Говоря о постгутенберговской реальности, они констатируют, что мир движется вперед к прошлому. Это происходит под крышей Интернета, когда вновь набирает силу «устность», и медиакультуру начинают определять разговоры, слухи, эфемерное. Книга перестала выполнять роль носителя истины.
Т. Петтитт подчеркивает, что книги в гутенберговскую эпоху выглядели солидно. Печатное слово демонстрировало, что на него можно положиться. Книги в бумажных обложках, а за ними и газеты перестали быть столь же достоверными и авторитетными. Книга прошлого была более достоверной, чем слухи на улице.
Сегодня неформальное общение заменяет книги, а они выпускаются все быстрее и быстрее. Сегодня уже нельзя сказать, что, поскольку это было сказано устно, это неправда.
Отсюда следует, что мы находимся в пересекающемся мире коммуникаций, где пресса и телевидение должны по-новому определить свое место, когда печать перестала быть гарантией правды, как раньше. Т. Петтитт даже ставит такой вопрос: а как люди 15-16 веков в отсутствие книг определяли, что является правдой?
Из-за этого возврата назад эти исследователи называют наше время «скобочным», поскольку мы находимся между двумя проявлениями устности. В интервью журналу Columbia Journalism Review Т. Петтитт говорит, что слова media studies (медиаисследования) содержатся в сочетании mediaeval studies (средневековые исследования). Специалист по средневековью по сути становится футуристом, поскольку гутенберговские скобки говорят нам о том, что наше будущее содержится в средних веках.
Зауерберг в свою очередь подчеркивает там же, что сегодня мы имеем вторую революцию, только революцию возврата к догутенберговского времени. Он также говорит: «Сегодняшняя проблема после скобочного существования состоит в том, что нужно найти новое понимание авторитета. Феномен Википедии очень характерен, поскольку мы имеем разрушение всех бумажных, всех печатных энциклопедий. Мы используем онлайновые подходы, но они, как и Википедия, ищут авторитетности, чтобы стать достоверными, таким образом в киберпространстве борются за авторитетность. Но проблема в том, что в энциклопедии скобочного времени авторитет был в энциклопедии, в формате книги, в книге как символе. Этого больше нет».
В коммуникациях до Гутенберга Т. Петтитт подчеркивает аспект связности, поскольку тексты выживают за счет того, что кто-то их воспроизводит. В этом случае нет единого текста, он будет все время меняться в зависимости от автора и аудитории. Текст существует в постоянном воспроизведении, именно это удерживает его в пространстве и времени. Текст реализуется в такой связности его постоянного воспроизведения.
Печатный текст удерживался формой существования в виде книги. Но книга тоже может читаться, а может быть никому ненужной. Тогда ей не поможет и печатная форма, о чем не вспоминают авторы этой гипотезы. То есть и здесь текст реально, а не потенциально существует только тогда, когда его читают. Просто книжная форма облегчила доступ к тексту и канонизировала его форму, которая теперь обречена на повтор.
В пользу скобочной гипотезы говорит как постепенное исчезновение книги, так и исчезновения авторитета писателя. Нет писателей уровня Толстого и Чехова, сегодняшние писатели часто подделываются под уровень эфемерности интернета.
Каким видят будущее журналистики авторы гипотезы? Т. Петтитт переводит его роль с «привратника» (gatekeeper) на навигатора: «Он будет помогать людям находить свой путь в сети, а не говорить, что «это новости, а это нет, я разрешу вам читать это, я не разрешу вам этого читать»».
Зауерберг видит новую роль журналиста в сопоставлении с блогом, поскольку тот является бесконечным процессом, у которого есть квази-начало, но нет конца. Еще он сопоставляет ситуцию с прошлым: «В прошлом было мало людей, которые могли читать и писать. Все остальные должны были полагаться на их слова, на их интерпретацию того, что было написано».
В своей статье «Энциклопедия и скобочное время Гутенберга» Зауерберг подчеркивает следующее: «Как открытие скобочного времени Гутенберга означало закрытие привилегированного порождения и потребления текстуально передаваемого знания, высказывания и информации, закрытие Скобок Гутенберга симметрично предполагает открытие совершенно новой и пока лишь частично видимой и понимаемой когнитивной ситуации».
Вообще в этом подходе важным является такой постоянный перенос коммуникации в системы порождения и распространения знаний и информации в обществе. Это шире, чем просто коммуникативная теория, что было характерным и для канадской школы коммуникации во главе с Маклюеном, которые также больше говорили о последствиях, о создании «цивилизации Гутенберга», чем о самом процессе печатной коммуникации, как это делало бы типичное исследование в сфере коммуникации.
Зауерберг подчеркивает, что до Гутенберга организация знания была в руках церкви. Эту монополию удерживали написанные или переписанные от руки тексты, существующие в ограниченном количестве экземпляров. Он констатирует: «До и после скобок Гутенберга владение знанием и информацией касается четко выраженной авторитетрности. Внутри их, совпав с массовым распространением печатного текста, авторитетность в большой степени связана с феноменом печатного текста и миром тех, кто управляет книгами, с издателем как видимым проявлением охраняющих или собственников, опирающихся на никогда не определяемое общее согласие в среде пользователей».
С точки зрения Зауеберга речь идет о новом оформлении виртуальности, когда книжную форму заменяет не менее «естественная» интернет культура, что меняет материальные условия мыслительной деятельности. При этом речь идет о большой гибкости: внешнее и внутреннее по отношению к скобкам может объединяться, доскобочное может использоваться и в скобочном существовании.
Т. Петтитт говорит о том, что «правильность» рассказа принадлежит скобочному времени. Получается, что старые правила, что такое хорошо и что такое плохо, что есть правда, а что нет, сегодня разрушены. Он пишет, что журналистика и газеты потеряли свой статус в век Интернета, став одним из информационных потоков на фоне других, например, слухов.
Текст в виде книги был конечным продуктом, сегодня мы вступили в эпоху, где действуют иные законы: информационный процесс никогда не завершается, он имеет множество источников, базируется на мультимедийной основе.
Т. Петтитт подчеркивает, что Зауерберг является исходным создателем этой концепции. В целом авторы отслеживают ее реализацию в трех сферах: культурная продукция, медиатехнологии и типы мышления. Сегодняшние социальные медиа разрушают барьер между частной и публичной сферами.
По его мнению у журналистов есть риск исчезнуть вообще вместе с технологиями медиа, которые они обслуживали. Новости в той форме, в которой они предлагаются для потребления, ничем неотличимы от слухов, городских легенд.
Т. Петтитт связывает возникшее понятие приватности с существованием в скобочном времени. «Скобки» приватности он рассматривает в качестве вспомогательного компонента «скобок» Гутенберга. Приватность требует демаркации от чего-то другого, а именно, публичности. Связь между человеком и медиумом восстанавливается в ситуации пост-гутенберга.
Т. Петтитт подчеркивает: «Если в “скобочной” культуре доминирует оригинальная, индивидуальная, автономная, стабильная и каноническая композиция, то тогда в до-скобочной культуре доминирует противоположное этим качествам: ре-креативная, коллективная, кон-текстуальная, нестабильная, традиционная реализация».
Кстати, Т. Петтитт употребляет для описания всех этих явлений термин «вторая устность». Он имеет в виду возврат в коммуникацию текучести, характерную для прошлого.
Изменение технологии коммуникации ведет к соответствующим изменениям в профессиях, работающих в этой сфере. Журналистика со временем претерпит существенные изменения.
Т. Петтитт видит этот переход в следующем виде: «Надеюсь, что пресса, журналистика и газеты найдут свой путь. Они должны будут найти какой-нибудь путь различения себя в этом мире пересекающихся коммуникаций. Люди более не будут предполагать, что если это напечатано в газете, это правда. Газеты распространяют время от времени городские легенды. Формальная пресса будет нуждаться в том, чтобы найти свое место в этом хаосе коммуникаций, где нельзя определять уровень, статус, ценность сообщения по форме сообщения. Печать уже не является гарантией правды. Речь более не подрывает правдивость. Поэтому газеты, или пресса, будут нуждаться в поиске других сигналов, позволяющим выйти из этого».
«Скобочная» гипотеза больше внимания уделила феномену смены достоверности (правдивости) сообщений в новое время, которая приходит из-за конкуренции с новыми информационными потоками. Она поменяла ответ на вопрос, чему можно верить, а чему нет. Кстати, этот акцент на истинности-достоверности информации в зависимости от того, где она размещена, который занимает важное место в этой концепции, нов. Его в такой форме не было ни у Маклюена, ни у Инниса, которые занимались этим же объектом для своих исследований.
К. Вайнер, главный редактор австралийского варианта газеты Guardian, начала свое выступление в Университете Мельбурна с рассказа о беседе с девушкой, которая пришла наниматься на работу. И на вопрос, сможет ли она работать в онлайн-журналистике, отвечала, что у нее же есть компьютер.
Мнение самой Вайнер как практика таково (см. тут и тут): «Сеть изменила то, как мы организуем информацию, очень четко: от отграниченных, солидных форматов книг и газет к чему-то жидкому и свободно плывущему с бесконечным набором возможностей. Газета заполнена. Она закончена, уверена в себе, определенна. Электронные новости, наоборот, постоянно обновляются, улучшаются, изменяются, движутся, развиваются, это постоянный разговор и взаимодействие. Это нечто живое, развивающееся, бесконечное, беспрестанное».
Как видим, практики также говорят словами синонимами к «текучести» информации, которую проповедует Т. Петтитт. Но, вероятно, ситуация еще более сложна: речь идет о новой форме для информации, которая не имеет традиционных признаков формы, к которым мы привыкли. Законченность текста исчерпала себе в этом подходе, текст все время изменяется. Формат законченности перестал довлеть на информационным потоком, являясь фильтром отбора прошлого времени.
О трансформации работы журналиста она говорит так: «Дигитальность не состоит в размещении вашей истории в сети. Речь идет о фундаментальном изменении взаимоотношений журналиста и аудитории, того, как мы думаем о наших читателях, каково наше восприятие нашей роли в обществе, наш статус».
Изменяемость текста, как получается, если отталкиваться от ее слов, это всего лишь следствие. Более существенными являются принципиальные изменения информационных потоков в обществе, которые формируют «под себя» и тексты, и людей.
Вот как описывает мир коммуникации до Интернета Иван Давыдов: «Мир коммуникации был иерархичен, вертикален. Мир делился на говорящих и слушающих. А возможность говорить — это и есть власть. И в любой из коммуникационных сфер возможность говорить достигалась посредством преодоления сложной сети фильтров. В наидемократичнейшей из стран, разумеется, гражданин, избиратель мог влиять на власть посредством голосования или хотя бы иметь иллюзию того, что влияет, но осуществлялась власть, политическая коммуникация, только — в разных смыслах — избранными. Фильтры — в зависимости от места приложения усилий — различались, конечно, но попасть в газету, тем более в телевизор, на университетскую кафедру, на парламентскую трибуну мог далеко не каждый. И это было нормой».
Т. Петтитт выделяет период от революции Гутенберга до революции Гугла, когда устная коммуникация была культурно подчинена текстовому посредничеству, где письмо было подчинено печати. Однако сегодня ситуация иная: теперь печать подчинена дигитальной технологии и Интернету. Использование термина «скобочный период» он объясняет как раз тем, что идет возврат к догутенберговскому времени.
Он хорошо объясняет нестабильность текстов современного времени в сопоставлении с текстами устной эпохи: «Текучесть и обсуждаемое качество дигитальных текстов помогает нам лучше понимать нестабильную текстуальность поэзии и драмы Возрождения, чем все редакторы в системе скобок Гутенберга, думали устанавливать текст имеющейся работы, произведенной в определенной временной точке, когда не было ни понятия одного авторизованного текста данной работы, ни технической возможности сделать это».
Книга своей символической закрытостью и отграниченностью от всего другого, кроме себя самой, защищала текст от подобных изменений. Книга была на порядок выше того, что мог в ответ создать читатель. И это завышение ее статуса предохраняло от любых трансформаций.
Во внескобочном мире устная коммуникация позволяла вмешательство аудитории. Вероятно, следует сказать, что в системе, порожденной Гутенбергом, автор и читатель были строго разграничены, то есть автор доминировал над читателем полностью, то в старой (до него) и новой действительности (после него) читатель начинает доминировать над автором. Но поскольку читатель всегда будет многочисленнее автора, то и будет создаваться некий коммуникативный хаос.
Все эти характеристики и изменения несут последствия в когнитивную сферу и человека, и человечества. Любые технологии являются мощнейшим (и взрывоопасным) материалом для системы человеческих ценностей. В Британии, например, обнаружен более древний вариант Стоунхеджа, который был оставлен людьми еще 2300 лет до нашей эры. И в качестве причины этого исследователи упоминают наступление бронзового века, который принес свежие идеи, новые ценности и возможный слом социального порядка того времени (Smith R. Before Stonehedge // National Geographic. — 2014. — August).
Нас заинтересовала такая постановка вопроса в плане того, какие такие свежие и новые идеи могли возникнуть в обществе бронзового века. Как оказалось, исследования бронзового века дают ответ на этот вопрос. Например, Кристиансен и Ларрсон выделяют такие принципиально новые особенности (Kristiansen K., Larsson T.B. The rise of bronze age society: travels, transmissions and transformations. — Cambridge, 2005): новая культура тела и дресс-код, новая архитектура, новый жизненный стиль воинов, новая социальная организация военных действий. Мы видим, как новая технология бронзы порождает новое вооружение, которое трансформирует в том числе и социальный уклад, который перестраивается под поддержание нового типа военной силы. И песни начинают слагать на новые темы.
В сфере изучения периода скобок Гутенберга авторы также находят важный когнитивный аспект: «В когнитивном контексте массово создаваемая и массово распространяемая книга имела большое значение для определения нашего подхода к миру. В своем множестве возможных вариантов проявлений книга поддерживает индивидуализацию. Но индивидуальность необходимо возникает в терминах бумаги и печатной краски. Именно в этих особенностях новая ИТ-обусловленная “текстуальность” настолько сильно отличается от “текстуальности” книги. ИТ-текстуальность является бесконечно изменяемой и гибкой. Здесь текст является не продуктом, а процессом. [. ] Признавая текст не конечным продуктом в издании массово произведенной печатной книги, а никогда не прекращающимся идущим процессом — блог, вики и т.д. — который возникает не из-за специально привилегированного автора, а из-за вклада очень многих связанных, но невидимых рук, будет иметь большие последствия для мышления в целом. От законченного продукта книги мы стоим на пути к никогда не заканчиваемой, создаваемой многими и мультимедийной изменяющейся работе в вечном прогрессе».
Мы действительно видим сейчас бесконечное число новых генераторов по порождению контента. Все они разрушают иерархию доминирования текста, где главными являлись писатель и издатель, лишь потом шел читатель. Сегодня читатель выходит на равные права с автором, поскольку благодаря новым технологиям его слово получило право на существование наравне с авторским.
Все это в сильной степени соответствует положению дел и в военной сфере, где сегодня группы террористов представляют такую же угрозу, как когда-то целые страны. Современные технологии делают «опасным» даже отдельного человека, который может теперь представлять угрозу для целого государства. И это изменяет всю политику безопасности.
Журналистика, как и ее преподавание, не могут стоять в стороне от грядущих изменений. Сегодня студентам надо научиться делать то, что станет нормой завтра. Но еще раньше этому следует научиться их преподавателям.
© Почепцов Г.Г., 2014 г.
© Публикуется с любезного разрешения автора
Цивилизация дарит варвару, или племенному человеку, глаз вместо уха, но теперь оказывается не в ладах с электронным миром
Цивилизация дарит варвару, или племенному человеку, глаз вместо уха, но теперь оказывается не в ладах с электронным миром
Этот шаг ведет нас от частных индивидуализированных «архетипов» и эпифаний «мгновенных божеств» к более общему смыслу проявлений божественного могущества. Современные ученые и физики часто бывают сбиты с толку тем фактом, что, проникая в самые глубокие слои бесписьменного сознания, мы наталкиваемся на наиболее передовые и изощренные идеи науки и искусства двадцатого века. Объяснить этот парадокс — одна из задач данной книги. Эта тема вызывает все больше эмоций и споров, по мере того как наш мир под влиянием электрической технологии переходит от визуальной к аудиальной ориентации. Увы, спор идет не о причинах этого процесса и в основном цепляется за «содержание». На время оставим тему роли алфавита в формировании евклидового пространства в чувственной организации древних греков, а также одновременного открытия перспективы и хронологического повествования, и вернемся ненадолго к туземцам Дж. К. Каротерса. Именно в бесписьменном мире легче всего разглядеть воздействие фонетического алфавита, которое привело к формированию нашего западного мира.
Тот факт, что древние греки сумели извлечь из письменного слова больше, чем другие сообщества, такие как Вавилон и Египет, Х.А.Л. Фишер (A History of Europe, p.19) объясняет отсутствием «парализующего влияния жреческой касты». И тем не менее у них было совсем немного времени для исследования и открытия, до того как они утвердились в клишированной модели воспроизводимого мышления. По мнению Каротерса, дело не только в том, что греческая интеллектуальная прослойка на раннем этапе не только получила стимул в виде неожиданного доступа к накопленному знанию других народов, но также в том, что, поскольку они не имели собственного, то не было и имущественных интересов, связанных с уже накопленным знанием, которое помешало бы освоению чужого и выработке нового. Именно эта ситуация ставит сегодня западный мир в невыгодное положение по сравнению с «отсталыми» странами. Именно наше колоссальное наследие письменной и механической технологий делает нас такими беспомощными и неспособными справиться с новой электрической технологией. Новая физика — это пространство слуха, поэтому общество с долгим письменным прошлым чувствует себя здесь неуютно, а иначе и быть не может.
Однако приведенный аргумент упускает из виду коренное различие между фонетическим алфавитом и любым другим видом письма. Только фонетический алфавит приводит к разрыву между глазом и ухом, между семантическим значением и визуальным кодом, и поэтому только фонетическое письмо создает условия для перехода человека из племенного мира в цивилизованный и дарит ему глаз вместо уха. Так, например, китайскую культуру отличает гораздо большая тонкость и восприимчивость, по сравнению с западной. И тем не менее это — племенная культура, культура уха. За словом «цивилизация» следует сохранить технический смысл термина, подразумевающего человека, вышедшего из племенного общества, человека, в мышлении и поведении которого определяющую роль играют визуальные ценности. Тем самым мы не приписываем слову «цивилизация» никакого нового значения, а лишь уточняем его характер. Общеизвестно, что цивилизованные люди в большинстве своем отличаются неразвитостью и грубостью чувственного восприятия, по сравнению со сверхчувствительностью представителей устных культур. Ибо глазу в смысле тонкости далеко до уха. Каротерс высказывает следующее замечание (р.313):
В той мере, в какой характер платоновской мысли можно считать репрезентативным для греческой культуры, очевидно, что слово — помысленное или написанное — в значительной степени сохраняло для греков немалую власть над «реальным» миром. Хотя впоследствии слово перестали рассматривать как самостоятельное действие, оно считается источником и началом не только всякого действия, но и всякого открытия: оно стало единственным ключом к знанию, и только мысль — посредством слов или цифр — способна отомкнуть все двери к познанию мира. В определенном смысле, сила слов и других визуальных символов действительно возросла, как никогда прежде… теперь вербальное или математическое мышление стало единственной истиной и весь чувственный мир превратился в иллюзию, если только не считать слов, которые можно слышать или видеть.
В диалоге «Кратил», названном в честь его учителя языка и грамматики, Платон вкладывает Сократу в уста такие слова:
Тогда каким же образом, сказали бы мы, они могли устанавливать со знанием дела имена или оказаться законодателями, если еще не было присвоено ни одного имени, по которому они могли бы узнать, что вещи нельзя постичь иначе, как из имен?
Кратил. Я думаю, Сократ, что справедливее всего говорят об этом те, кто утверждают, что какая-то сила, высшая, чем человеческая, установила вещам первые имена, так что они непременно должны быть правильными.[19]
Этот взгляд Кратила был фундаментом большинства лингвистических исследований вплоть до эпохи Возрождения. Он укоренен в старой устной «магии», которая находится в том же ряду явлений, что и явление «мгновенного божества», явлений, сегодня снова вызывающих интерес по различным причинам. То, что такой взгляд совершенно чужд письменной и визуальной культуре, становится понятным из скептических замечаний, которыми Джоветт[20] сопроводил диалог.
В целях поисков ориентира в своем исследовании воздействия письма на бесписьменные общества Каротерс обращается в книге Дейвида Ризмана «Одинокая толпа» (р.9). Согласно Ризману, для современного западного мира характерно то, что он развивает «у своих типичных представителей конформистский социальный характер, который обеспечивается усвоением на ранней стадии жизни интернализованного набора целей». Ризман не пытался понять, почему рукописная культура древности и средневековья не создала и не могла создать внутреннее измерение и почему такое измерение необходимо появилось в печатной культуре. Это — одна из задач настоящей книги. Но уже сейчас можно сказать, что «внутреннее измерение» зависит от «фиксированной точки зрения». Устойчивый и последовательный характер возникает при неподвижной, так сказать, почти гипнотически застывшей точке зрения. Работа же с рукописным текстом была слишком медленной и прерывистой для того, чтобы обеспечить фиксированную точку зрения или навык ровного скольжения в единой плоскости мысли и информации. Как мы покажем ниже, рукописная культура глубоко аудиотактильна по сравнению с печатной культурой, а это означает, что навык отстраненного наблюдения совершенно несвойствен рукописным культурам, будь то древнеегипетская, греческая, китайская или средневековая. Вместо холодной визуальной отстраненности в рукописном мире мы находим эмпатию и участие всех чувств. Бесписьменным культурам присуща столь подавляющая тирания слуха над зрением, что никакое равновесие между взаимодействующими чувствами немыслимо точно так же, как оно стало весьма проблематичным после того, как книгопечатание до крайности усилило визуальный компонент в опыте западного человека.
Читайте также
ОПЫТА БОЛЬШЕ, ЧЕМ ВИДИТ ГЛАЗ
ОПЫТА БОЛЬШЕ, ЧЕМ ВИДИТ ГЛАЗ В таком понимании ассоциации может показаться шокирующим не только тот диковинный новый смысл, который придается слову «социальное», но и необычное место, отведенное так называемым природным объектам. Причем оба конечных звена этих цепочек,
Глаз добрый
Глаз добрый Добрый глаз редок. Дурной глаз в каждом доме найдется.Мне говорили, что Станиславский заставляет своих учеников:– «Умейте в каждой вещи найти не худшее, но лучшее».Чуткий художник видит, что огромное большинство из нас с наслаждением служит культу худшего, не
Удивительный глаз
Удивительный глаз — Учитель, скажи, как великая любовь может уместиться во мне? Ведь я так мал! — спросил ученик суфия.— Это легко понять. Возьми, к примеру, глаз. Разве он большой? Но сколько образов он охватывает в один короткий
Человеческое мышление всегда оказывается в затруднении в начальный период интериоризации любой технологии, придуманной и реализованной на практике самим же человеком
Человеческое мышление всегда оказывается в затруднении в начальный период интериоризации любой технологии, придуманной и реализованной на практике самим же человеком Получение мудрости и знания путем дистилляции с использованием пресса — естественная метафора для
Глаз и Солнце
Глаз и Солнце Чувствительность человеческого глаза к солнечному свету удивительно точно соответствует характеристикам самого света. Солнце излучает электромагнитные волны в широком спектральном диапазоне. Однако максимум интенсивности излучаемого света (по кривой
ЯЗЫК И ГЛАЗ
ЯЗЫК И ГЛАЗ Один отшельник принял два обета как первые шаги в аскетической практике. Первый – не причинять вреда ни одному живому существу, и второй – не говорить неправду.Однажды, когда он занимался медитацией в густом лесу под деревом, прося Бога помочь ему твердо
7. «Невидимая рука и зоркий глаз» государства
7. «Невидимая рука и зоркий глаз» государства Сущность и социальный смысл рыночных отношений. Рынок — это удивительно сильный социально-экономический феномен, благодаря которому во многом держится весь социально-экономический порядок общества и совершается
7. ЧЕЛОВЕК СБРАСЫВАЕТ ПОСЛЕДНЮЮ ВРЕМЕННУЮ ОБОЛОЧКУ, И ЕГО ДУША ОКАЗЫВАЕТСЯ «ДОМА»
7. ЧЕЛОВЕК СБРАСЫВАЕТ ПОСЛЕДНЮЮ ВРЕМЕННУЮ ОБОЛОЧКУ, И ЕГО ДУША ОКАЗЫВАЕТСЯ «ДОМА» Когда сбрасывается последняя временная оболочка – ментальное тело, человек переходит в такую подплоскость астральной плоскости, которая является по существу его «домом». Сюда он
«ГЛАЗ БЕСПРЕДЕЛЬНОСТИ»
«ГЛАЗ БЕСПРЕДЕЛЬНОСТИ» На протяжении бесчисленных веков Единое Учение Беспредельности проливается на Землю Сынами этого Учения, Сынами Мудрости, Сынами Разума, Люди, получившие когда-то это откровение, с течением времени, разделили его на множество религий, уже умерших и
ТЕПЕРЬ ОН ПОНИМАЕТ…
ТЕПЕРЬ ОН ПОНИМАЕТ… В дни моей юности я был озадачен поведением одного суфия, который, подобно многим другим, был бизнесменом. Одному человеку, желавшему стать его учеником (он был моим знакомым), было предложено пожертвовать весьма солидную сумму денег для личного
41. ГЛАЗ
41. ГЛАЗ Умный видит мудрость перед глазами своими, но в глазах безумного мудрость — на конце света.Библия-Притчи, 17:24Человеку даны два глаза с тем, чтобы одним из них он созерцал величие Бога, а другим — свое ничтожество.Агнон — ХаКнесет КалаЧеловек — это глаз
5 ЗАКРЫТЫЙ ГЛАЗ
5 ЗАКРЫТЫЙ ГЛАЗ Попроси друга зачитать тебе следующие вопросы, пока твои глаза будут закрыты.• Согласно твоему текущему восприятию, что ты собой представляешь сейчас?• Сколько ты можешь насчитать ног, рук, голов, тел, если вообще можешь насчитать хоть сколько-то?• Ты