Цвет пурпурный книга про что
Цвет пурпурный
Жизнь черной деревенской девочки Сили, героини романа, незаметна на фоне мировой истории. Сили пишет письма Богу, а ее создательница обращается к миру, заявляя о новом культурном присутствии. Афроамериканки мелькали в роли мамушек и нянюшек на страницах американской литературы, но никому не были особенно интересны. На них никто не обращал внимания, они были невидимы. Суть текста Э. Уокер в том, чтобы сделать незаметное видимым, молчаливым дать возможность высказаться.
Элис Уокер
Перевод цвета
Как-то раз Элис Уокер сказала такую фразу: «Пурпурный относится к лавандовому, как вуманизм к феминизму». Понятно, что лавандовый бледен и водянист по отношению к насыщенному богатому пурпуру. Но что это за «вуманизм» такой, который интенсивнее и ярче феминизма? Слово, образованное от английского «woman», то есть женщина, было придумано самой Элис Уокер, чтобы очертить позицию цветных женщин в пределах буржуазного, преимущественно белого, американского феминизма и заявить о разногласиях с белыми феминистками. Сменив ярлык, Элис Уокер тем самым дала понять, что не о мистических феминах высоких сфер, а о женщинах, реальных и телесных, будет идти речь, и не только об отдельных женщинах, но о целом женском мире афроамериканок, о материнстве и сестринстве, об отношениях женщин друг с другом, их трудах и днях. И не писатели-мужчины или белые американки, такие как, например, Гарриет Бичер-Стоу с незабываемым дядей Томом, будут чревовещать за афроамериканок, а сами они заговорят своим голосом. В «Цвете пурпурном» не сторонний наблюдатель, сама героиня романа рассказывает о себе в письмах, хотя «закон отца» велит ей молчать: запрет на открытую и откровенную речь озвучен в первых строках повествования.
Цвет пурпурный
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
Но однажды в жизни Сили появляется наставница и настоящая подруга, которой она небезразлична. Вместе с ней Сили найдет путь к свободе и независимости. Сделав первый шаг и оставив прошлое позади, она поймет свое призвание в этом мире и окружит себя любимыми людьми…
С этой книгой читают
Отзывы 6
Это первая книга за последние лет 15, которую я бросила, не дочитала, не осилила. Я понимаю, почему она написана безграмотным языком, но глаза на куче ошибок в каждом слове просто «ломаются», а мозг закипает. Написана в стиле- он пришёл, она сказала, я ответила… Мрак! Понятно,что это так задумано, но читать невозможно, мне по крайней мере.
Это первая книга за последние лет 15, которую я бросила, не дочитала, не осилила. Я понимаю, почему она написана безграмотным языком, но глаза на куче ошибок в каждом слове просто «ломаются», а мозг закипает. Написана в стиле- он пришёл, она сказала, я ответила… Мрак! Понятно,что это так задумано, но читать невозможно, мне по крайней мере.
Великолепная, тонкая и полная жизни история. История о боли и печали, о долгожданной радости и счастье и, конечно же, о Боге. И всё это умещается в огромном сердце маленькой неприметной цветной женщины.
Великолепная, тонкая и полная жизни история. История о боли и печали, о долгожданной радости и счастье и, конечно же, о Боге. И всё это умещается в огромном сердце маленькой неприметной цветной женщины.
Отличная книга. Заставляет о многом задуматься. Очень понравилась концовка. Читается на одном дыхании.
Сначала непривычно из-за стиля изложения, но в этом особый шарм книги.
Отличная книга. Заставляет о многом задуматься. Очень понравилась концовка. Читается на одном дыхании.
Сначала непривычно из-за стиля изложения, но в этом особый шарм книги.
Начала читать, чтоб посмотреть, что за жанр писать книгу в виде писем и неожиданно увлеклась, втянулась. Сначала коробило неграмотное письмо, понятно, что так задумано, но потом причиталась. Одним предложением автор может указать на огромный пласт эмоций и трудностей. И немного расшифровать эмоции. От письма к письму героиня меняется.
Меня впечатлила книга. Но, конечно, не каждому это понравится.
Начала читать, чтоб посмотреть, что за жанр писать книгу в виде писем и неожиданно увлеклась, втянулась. Сначала коробило неграмотное письмо, понятно, что так задумано, но потом причиталась. Одним предложением автор может указать на огромный пласт эмоций и трудностей. И немного расшифровать эмоции. От письма к письму героиня меняется.
Меня впечатлила книга. Но, конечно, не каждому это понравится.
Она великолепна! В самое сердце! Уж не знаю как в оригинале, но переводчик здесь постарался от души. Хочется крикнуть лучшая книга, лучшие чувства, послевкусие хочется смаковать и смаковать. Передать просто человеческую историю и как замыкает я круг на себе самом. Для меня понятие рабство как то отсутствовало. Дожив до 33 лет, я прочитала сначала прислугу, затем возлюбленная, и вот последние страницы прочитаны третей, поистине ласковой истории. Несмотря на все, наверное так люди переживают войну… Дай бог нашим детям сохранить вкус к жизни. Что творили белые по отношению к цветным? Какая струна натягивается чтобы отыграть эти ужасы. Спасибо автора что даёт испить чистой воды надежды, что ужасы будут забыты, и любовь согреет сердца людей. Странный отзыв, ничего информативного… Но это чувство, словно песня в душе! Читайте!!
Она великолепна! В самое сердце! Уж не знаю как в оригинале, но переводчик здесь постарался от души. Хочется крикнуть лучшая книга, лучшие чувства, послевкусие хочется смаковать и смаковать. Передать просто человеческую историю и как замыкает я круг на себе самом. Для меня понятие рабство как то отсутствовало. Дожив до 33 лет, я прочитала сначала прислугу, затем возлюбленная, и вот последние страницы прочитаны третей, поистине ласковой истории. Несмотря на все, наверное так люди переживают войну… Дай бог нашим детям сохранить вкус к жизни. Что творили белые по отношению к цветным? Какая струна натягивается чтобы отыграть эти ужасы. Спасибо автора что даёт испить чистой воды надежды, что ужасы будут забыты, и любовь согреет сердца людей. Странный отзыв, ничего информативного… Но это чувство, словно песня в душе! Читайте!!
Цвет пурпурный
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
© Alice Walker, 1982, 1992
© Перевод. М. Завьялова, 2017
© Издание на русском языке AST Publishers, 2018
Перевод цвета
Цвета, как и многие другие признаки, перебираясь из одного языка в другой, попадая в культуру с иной организацией смыслов, меняют оттенки. Царский пурпур, цвет королевской мантии, в русском языке горделиво красен. Вспоминается пушкинская старая Москва, поникшая перед новою столицей, как «порфироносная вдова». Порфира – так назывался по-гречески моллюск, из которого как раз и добывали пурпурный краситель. Древний пурпур, добывавшийся из морских моллюсков, был фиолетовым. В английском «purple» – обыденное, лишенное надменности слово, такими бывают полевые цветы, простенькие, почти не видные в траве, но и царь Соломон одевался не роскошнее их. Земля, травы, деревья укутаны в божественную славу, это, а не тело деспота достойно пурпура. Истинный пурпур незаметен, как незаметна на фоне мировой истории жизнь черной деревенской девочки Сили, героини романа «Цвет пурпурный». Так, наверное, можно толковать название книги Элис Уокер. Но есть и другие значения у этого названия, угадать которые невозможно, если полагаться только на свою сообразительность. В «Цвете пурпурном» заявлена определенная программа, плохо различимая без некоторой доли окололитературных сведений. И, вероятно, не стоит скрывать, да и вряд ли это возможно, что текст Элис Уокер имеет отношение к феминизму.
«Цвет пурпурный» появился в 1982 году, на исходе второй волны феминизма, бывшего неотъемлемой частью бурных политических движений за гражданские права предыдущего двадцатилетия. Феминизм второй волны 60-х и 70-х годов задавался проблемами равенства, причем не равенства на кухне перед горой грязной посуды, как часто это толкуют сторонние наблюдатели, а равенства за пределами семьи и дома. Белые американки хотели вырваться из одиночества кухни в благоустроенном пригородном доме, заниматься профессиональной деятельностью наравне с мужчинами, обходиться при этом без обидных замечаний, получать вознаграждение за работу, соизмеримое с тем, какое получали мужчины, иметь свои счета в банке (а замужние женщины не имели на это права). Нам, постсоветским женщинам, опять же, не говорю за всех, но по крайней мере в большинстве своем, трудно понять эти проблемы, так как многие из них были решены для нас и за нас ранними декретами советской власти. Беспокоит скорее излишек работы, чем ее недостаток, скорее отсутствие дома в пригороде, чем его наличие. На это же жаловались афроамериканки того времени, утверждая, что белые феминистки, стремясь вон из дома и выдавая это стремление за универсально необходимое всем женщинам, отрицали тем самым «женскость» цветных сестер, которые в большинстве своем и так были вынуждены работать вне дома с утра до вечера, делая грязную работу за небольшие деньги, чтобы прокормить семью. Их нужды зачастую были в корне противоположны нуждам образованных и обеспеченных белых американок. Цвет кожи оказывался не менее отягчающим обстоятельством, чем пол, в ремесле выживания, и вовсе не по эстетическим соображениям – он влиял на социальный статус. Черные участницы движения утверждали, что белые феминистки, борясь за свои права, не замечают, как сами, в силу своей принадлежности к белому среднему классу, участвуют в угнетении афроамериканцев, включая своих черных «сестер». Поэтому-то у черных американок и возникла необходимость обозначить свои интересы как отличные от интересов белых феминисток.
Как-то раз Элис Уокер сказала такую фразу: «Пурпурный относится к лавандовому, как вуманизм к феминизму». Понятно, что лавандовый бледен и водянист по отношению к насыщенному богатому пурпуру. Но что это за «вуманизм» такой, который интенсивнее и ярче феминизма? Слово, образованное от английского «woman», то есть женщина, было придумано самой Элис Уокер, чтобы очертить позицию цветных женщин в пределах буржуазного, преимущественно белого, американского феминизма и заявить о разногласиях с белыми феминистками. Сменив ярлык, Элис Уокер тем самым дала понять, что не о мистических феминах высоких сфер, а о женщинах, реальных и телесных, будет идти речь, и не только об отдельных женщинах, но о целом женском мире афроамериканок, о материнстве и сестринстве, об отношениях женщин друг с другом, их трудах и днях. И не писатели-мужчины или белые американки, такие, как, например, Гарриет Бичер-Стоу с незабываемым дядей Томом, будут чревовещать за афроамериканок, а сами они заговорят своим голосом. В «Цвете пурпурном» не сторонний наблюдатель – сама героиня романа рассказывает о себе в письмах, хотя «закон отца» велит ей молчать: запрет на открытую и откровенную речь озвучен в первых строках повествования.
Говоря о мужчинах своего народа, Элис Уокер вряд ли склонна приписывать их негативные характеристики полу, генетике или национальному характеру. Система – вот источник гендерного зла. Автор демонстрирует, что зло не присуще человеческой натуре, ему учат отцы сыновей, старшие и более авторитетные младших, только вступающих в жизнь. Муж Сили, Мистер __, сидя на террасе и покуривая трубку, в то время как рушатся жизни его детей, лишенных его внимания и заботы, учит своего сына, как вести себя в семье. И учит так же, как учат друг друга дети во дворе, – дразня и обзывая. Смотри, говорит он, если будешь заниматься детьми, помогать жене и быть с ней единодушным, тебя будут дразнить кухонным мужиком и подкаблучником. Таков культурный каркас патриархатного мироустройства в «Цвете пурпурном». Здесь реальность женской и детской жизни не важна, ее не существует, существует только соперничество между мужскими особями, борьба за статус и боязнь его утраты.
Книга начинается с запрета на речь, или, иначе говоря, на репрезентацию. Сили приказано молчать, и она послушно и простодушно пишет письма Богу, до тех пор, пока верит, что запрет наложен ее настоящим отцом. Но власть оказывается узурпирована злым отчимом (здесь Элис Уокер делает выпад против литературного клише, образа злой мачехи), и закон отца на деле оказывается пустышкой, не менее от этого вредоносной. Согласно Элис Уокер, патриархатный мир основан на подлоге. Закон отца на деле является законом отчима, а патриархат системой подстановок, где кто угодно может захватить власть.
Так что же, разрушим мир до основания, а затем построим наш, новый? Хотя Сили в конце концов бунтует против мирового устройства, никто в текстуальном мире Элис Уокер не собирается его свергать. Уокер не строит свою вселенную на смертной вражде. Революции не будет. Женский мир не пытается вытеснить мужской, женщины не соперничают с мужчинами в борьбе за территорию. Мудрая героиня романа знает, что средства определяют окончательный продукт. Каково средство, таков и результат, а цель – всего лишь благое намерение и на ход дела влияет незначительно. Поэтому Элис Уокер предлагает альтернативное устройство социума, этакую гендерную утопию. Женский мир в романе Уокер выстраивается в другом пространстве и на других началах. Ее героиня, Сили, в детстве познав изнанку гетеросексуальных отношений, отворачивается от такого способа бытия. Мужчины ей больше не будут интересны ни в каких целях. Ее мир – это мир лесбийских отношений, мир женщин, поддерживающих и вдохновляющих друг друга, где материнство не является клеткой и не обрекает мать на радикальное одиночество в силу того, что другой жизни, кроме жизни вокруг своих детей, у нее нет, а дети ее никому, кроме нее, не нужны. В этом мире женщины не культивируют уникальный материнский быт и исключительные отношения с собственными детьми, а вместе воспитывают тех детей, своих ли, чужих, которых им Бог послал, поскольку, как говорится в африканской пословице, требуется деревня, чтобы вырастить одного ребенка. Да и Бог здесь другой, не мужчина и не женщина, не картина и не седобородый дед на облаке, а все во всем – веселое играющее божество, благословляющее любые сексуальные ориентации и любые любовные переживания. Не напоминает ли это В. В. Розанова, писавшего в «Опавших листьях»: «Берегите всякое живое «есть» любви»?
Будь этот роман написан немного раньше, в 70-е или даже 60-е годы, весьма вероятно, что стройплощадка для утопии «Цвета пурпурного» переместилась бы в Африку, в которой происходит много событий романа. В десятилетия «расовой революции» в Америке афроамериканская культура, отказавшись от надежд стать равноправным участником многонациональной американской семьи народов, стала искать альтернативную почву для своего роста. На какой-то момент казалось, что родная Африка, не испорченная голым чистоганом, земля предков, живших в единении с природой, может стать идеальным полигоном для афроамериканской культуры, неким референтным раем, пусть навсегда потерянным, но возобновимым на символическом уровне. Однако за расовой революцией последовала феминистская, и культурная ситуация, для американцев всех цветов, весьма переменилась. Элис Уокер посылает своих героев в Африку, но только затем, чтобы они могли убедиться, что патриархат повсеместен, власть капитала повсеместна, сколько от них ни бегай по планете. Афроамериканцы имеют свое уникальное прошлое, свой национальный эпос порабощения, свою судьбу, которую им еще предстоит аристократизировать (а романтизирована она уже) и которой им еще предстоит гордиться. Радикальных улучшений можно ждать только в пределах своей культуры, на пути внутреннего поиска и переформулирования своей личности и своего сообщества, в отказе от правил патриархатного закона жизни.
«Цвет пурпурный» не раз называли феминистской утопией, где перевернуты с ног на голову общепринятые понятия о том, кто такие мужчина и женщина, как им положено себя вести, чем заниматься, кого и как любить, опрокинут мир, в котором отношения между полами трагичны, темны и безысходны. Завязывая узел неразрешимых и жестоких противоречий в начале романа, Уокер дает своим героям неожиданный выход в счастливое пространство собственного дома Сили, но не ранее, чем они излечились от своих болезней. Элис Уокер как-то писала, что в ее намерения не входило делать из Мистера __ дьявола, а из Сили ангела. По ее словам, они оба серьезно больны. Садомазохистская логика их существования должна быть изжита, застарелые стереотипы отвергнуты. В утопическом пространстве «Цвета пурпурного» мужчина имеет право плакать, быть слабым, терпеть поражения, готовить еду и возиться по дому, посвящать свою жизнь детям, быть под каблуком у собственного ребенка, шить, если ему того захочется, не вызывая недоуменных реакций или вообще каких-либо реакций окружающих. Так же, впрочем, как и женщина, которая может любить столярные работы больше, чем стирку и уборку, может иметь влечение к женщинам, а не к мужчинам, может не признавать, что дети – это единственный смысл и оправдание ее жизни. Перед нами своеобразная мастерская социального конструирования. Ведь не все девочки любят убирать дом, некоторые любят его строить. К ним относится и Элис Уокер.
Конечно, как любая утопия, роман Элис Уокер уязвим для критики. Но в одном отношении он уже за пределами досягаемости убийственных рецензий и обзоров: действие его разворачивается не только на страницах. Так случилось, что оно перетекло с бумажных страниц в действительность. «Цвет пурпурный» относится к тем произведениям, которые не только произведены, но и сами произвели действие, впрочем, наверное, как и все книги, независимо от их литературных достоинств, которые читаются большим количеством людей и имеют резонанс. «Цвет пурпурный» изучается в университетах, на нем оттачивают мастерство начинающие литературоведы и культурологи, сочиняя сотни курсовых, дипломов и попадающих в печать статей.
«Цвет пурпурный» – роман оппозиционный. Если не увидеть в американской культуре ее самую, может быть, важную и ценную часть, культуру оппозиции, то можно не увидеть и самой культуры, как это зачастую и происходит. Американская не-массовая культура строится не вокруг песен и кино. Это прежде всего культура гражданская. Чтобы общество не съело своих детей, должна существовать оппозиционная общественная жизнь, которая не зависит от того, кто у власти, белые или красные, демократы или республиканцы, русофилы или западники. В мире американского оппозиционного движения, и в частности в феминизме, представлены многие тысячи групп, которые хотят быть услышаны. Они мало известны за пределами страны, а зачастую за пределами университетских кампусов или крошечных офисов некоммерческих организаций и их веб-сайтов, но структура создает напряжение, некое силовое поле, хоть в какой-то степени защищающее жителей, включая не вовлеченных в политические затеи потребителей, от людоедства власти и капитала.
От переводчика
Элис Уокер поселила героев своего романа в одном из южных штатов, в Джорджии, где, в городе Итонтоне, родилась она сама. Ее персонажи говорят на афроамериканском варианте английского языка. Чтобы избежать контраста диалектной прямой речи и обрамляющего ее литературного языка рассказчика, автор поручила вести рассказ самой героине книги, Сили. Таким образом, язык романа, за исключением писем Нетти, написанных правильным и даже несколько возвышенным языком, представляет собой социоэтнический диалект английского языка. Английский язык, на котором говорят афроамериканцы, своеобразен. Среди заметных черт этого варианта английского, если не считать произношения и интонации, можно упомянуть глагольные формы с усеченными окончаниями, пропуск глаголов-связок и специфическое употребление местоимений. Переводить дословно эти особенности я не стала, чтобы не создавать ощущения неправильности речи. Афроамериканский язык имеет свои правила, и все кажущиеся отклонения подчинены обычной языковой логике. Если бы я попыталась переводить дословно, это выглядело бы так: «он иду домой» или «нас пошли на речку». Поскольку язык этот сложился не в городской среде, для передачи его особенностей я выбрала некоторые черты южных диалектов русского языка, стараясь ограничиться глагольными и местоименными формами, хотя не обошлось и без некоторой доли диалектных слов и выражений. Важно отметить, что это не есть перевод на южнорусский диалект. Скорее, диалектные вкрапления я использовала как красочные мазки, наложенные тут и там, без особого распорядка, чтобы создать определенный колорит, как в живописи. Кроме того, язык героев романа обогащен знакомством с Библией, поскольку жить в сельской Америке и не состоять в церковной общине, не ходить по воскресеньям в церковную школу и не читать Библии было немыслимо в первые несколько десятилетий двадцатого века, когда происходят события романа. И каковы бы ни были их нравы, в языке героев романа почти полностью отсутствуют бранные слова. Если искать аналогии в русской языковой среде, то это скорее наивная чопорность маленького провинциального городка, где проступки и преступления совершаются под покровом приличия и обычая, чем матерная искренность русской деревни или привычная бранчливость городских низов.
Перевод романа был сделан при поддержке издательской и женской сетевой программ фонда Сороса. За помощь в транслитерации некоторых имен, а также за ряд полезных советов хочу поблагодарить аспирантку магистерской программы изящных искусств Университета Миннесоты Карлу Джонсон.
Рецензия на книгу «Цвет пурпурный»
А что, Христу, что ли, легко было? Ништо, справился (с)
«Цвет пурпурный» Элис Уокер
Читать эту книгу тяжело. Так и задумано: темой является безрадостная, как грязная рогожа в унылый день, жизнь Сили – нищей чернокожей крестьянки, живущей в начале ХХ века в одном из южных штатов США. И рассказывает о своей жизни она сама, как умеет, в письмах «дорогому Богу». Потому что больше ей поговорить не с кем.
На протяжении долгих лет жизни у Сили только и есть в жизни отрадного, что эти письма. Корявые, с массой ошибок и забавных просторечий, почти бесстрастные и очень искренние.
Сили настолько обделена чем бы то ни было, что у нее отсутствует, по сути, даже время, в котором она живет. Ясно, что это первые десятилетия ХХ века, но не более. Мы привыкли мерить время событиями, встраивая в них себя. Сили в своем времени застыла, как насекомое в смоле. Вся ее жизнь – это работа и побои. Ей некогда поднять голову, чтобы заметить смену времен года. Источника новостей вроде радиоприемника у нее нет. Какое-то имя из большого мира, впервые помогающее уточнить эпоху – Дюк Эллингтон, – попадает в книгу лишь к середине. О мире за пределами округи Сили знает так мало, что не имеет понятия о том, где находятся Англия или Африка.
Радоваться ей нечему. А огорчаться отучилась: кажется, последний раз она плакала и жаловалась на боль и обиду – дорогому Богу, конечно, не матери же, – когда была еще девочкой, изнасилованной отцом. Поплакала минутку, да и свыклась, как и со всем остальным. Сили не измеряет время даже по изменениям в своей внешности. Она попросту забыла интересоваться внешностью. И долгое время мы не знаем, какая она: высокая или маленькая, стройная или фигуристая. Может, она и сама этого не знает.
Все, кроме младшей сестренки Нетти, относятся к ней, как к нерадивой, неказистой скотине, и Сили разделяет этот общий взгляд на себя. Она действительно превращается в кого-то вроде животного: люди берут его, пользуются, продают, покупают, мнением животного не интересуются. Живое – и ладно. Вроде бы времена рабства кончились, но вместо белых хозяев у нее есть новые: чернокожие мужчины – сначала отец, потом муж, как и у большинства других черных женщин, созданных, чтобы пахать и терпеть. Вот так однажды Папаша продает Сили будущему мужу (тот берет, потому что заодно ему достается корова), разлучает Сили и Нетти, а потом муж еще раз разлучает Сили и Нетти, запрещая им видеться и переписываться. И безответная Сили даже не вздыхает от боли.
Лишь иногда становится ей тяжело – раз лет эдак в десять: например, пронзит мысль о том, что ее никто никогда не любил. И что если она сейчас провалится сквозь землю, никто не заметит. Или о том, что любовница ее мужа знает, как зовут ее мужа, а она, Сили, знает только его фамилию, и лишь от любовницы узнает, что, оказывается, она уж лет 20 замужем за Альбертом.
Но удивительно то, что Сили посреди всего этого умудряется не озлобиться. У нее нежное сердце и добрая душа. И когда ее муж впервые в жизни совершает добрый, благородный поступок – забирает к себе умирающую любовницу, до которой никому нет дела, – именно Сили своими невинными хитростями заставляет эту почти покойницу снова почувствовать в себе интерес к жизни и аппетит. Просто так, по доброте.
Не все чернокожие женщины в романе так же беспомощны, как Сили, есть исключения: могучая и веселая драчунья София, которая даже белым спуску не даст (и это в итоге не доведет ее до добра), звезда-певица Шик Эйвери: «Шик ее прозвали за то, што она сладкая как шикаладка», разъясняет Сили. Но для большинства женщин все беспросветно.
Когда-то эта книга произвела в Америке эффект статьи Золя «Я обвиняю!»: Элис Уокер смогла сказать своим романом то, что не посмел бы сказать ни один белый писатель. Она описала черный мир изнутри, описала безжалостно к своим, но эта честность заставляла ей верить. И показала, как чернокожие мужчины, униженные и затравленные расизмом внешнего мира, отыгрывались за это у себя дома.
Вся книга Уокер пронизана симпатиями к феминизму, лесбийской любви и неприязнью к белым. Все эти три вещи мне не нравятся. Ни за одну из них я не могу упрекнуть Уокер, читая ее роман. И то, и другое, и третье естественным образом вытекает из бесхитростно показанной в книге жизни.
Есть в романе и вторая линия: история младшей сестры Нетти. Ей предстоит необычная судьба: с парой чернокожих христианских миссионеров она отправится в Африку, где почти всю жизнь проживет среди народа олинка. Для Уокер эта линия – способ показать альтернативу для черного народа. Жизнь в Америке ужасна, но, может быть, теперь стоит вернуться «домой», в Африку? Увы, и тут чернокожих не ждет ничего хорошего. Если сначала еще есть какой-то намек на жизнь в счастливой деревне по заветам предков (хотя не без женского обрезания и прочих милых вещей), то позже белые колонизаторы разрушают и этот мир: прокладывают шоссе прямо через деревню, разрушая дома, огороды, и бедную деревенскую церковь, и домик, где была так счастлива Нетти… Позже – уничтожают посевы, скупают земли, заставляя жителей платить за воду, вырубают деревья, которым олинка поклонялись, как божествам, за то, что из их листьев делали крыши своих домов. Теперь у них больше нет крыш из листьев. Есть крыши из жести, которую им любезно подарили белые. Можно только догадываться, каково находиться под такой крышей в африканскую жару. Черным нет места на целой земле. Белые все равно придут и заберут у них все, что захотят.
И все же однажды что-то начинает меняться в беспросветном мире романа. И меняться начинает, как ни странно, Сили. Ей, наверное, уже под сорок, когда она впервые начинает задумываться о том, что она человек. Она ощущает это впервые, когда чувствует на себе любящий взгляд. Именно этот взгляд словно «очеловечивает» Сили, придает ее телу форму, а ее душе силу. Она обретает право на чувства: возмущение, нежность, ненависть, любовь. Обретает достоинство. Учится принимать и любить себя. И быть свободной.
Свободной от обычаев, которые заставляют ее всех бояться и слушаться. Свободной бросить постылого мужа, подлеца и вора. Свободной жить, просто жить – для себя. И впервые заметить, как хорош может быть Божий мир, в котором есть полевые цветы пурпурного цвета. И красивые ткани – не половые тряпки прежних дней, – из которых можно шить одежду. И даже… счастье. Все это происходит не быстро, но неуклонно. Постепенно Сили начинает распрямлять плечи, учится ненавидеть и улыбаться. И еще шутить. До сих пор смешное получалось у нее в письмах редко и неосознанно, например:
«И ты говаришь, Бог тебя любит, хошь у тебя ни разу ничево для ево не сделано? В церковь не хожено, в хоре не пето, пастора не потчевано и все такое прочее?»
«Ну и конешно, следующая новость, София брюхатая. Коли она такая умная, почему брюхатая, спрашиваю».
Новая Сили, Сили, научившаяся видеть природу, солнце, цветы и другие «вещи, которые Бог сотворил в приступе игривости», пишет по-другому: «И я думаю, ты есть в живых. Как ты можешь не быть, коли я тебя чую. Ты не померла для меня, Нета. И никогда не помрешь».
Так, начав двигаться к старости (время и возраст героини по-прежнему неопределимы, можно судить лишь по косвенным признакам – по возрасту детей, по тому, как выглядят более молодые подруги Сили…), Сили учится быть самостоятельной, смелой, сильной – и счастливой. Сначала вдвоем со своей возлюбленной. Потом без нее.
Она учится прощать – как более сильный человек прощает более слабому.
И у нее получается.
Поэтому финал книги, несмотря на всю ее горечь, залит светом. Трудно поверить, но жизнь, оказывается, умеет налаживаться. Сили может быть не только нищей и одинокой. Люди рядом с ней – не только подлыми, жестокими и жалкими. Это завоеванное счастье, которое Сили отмечает примирением с Богом (было время, когда она ссорилась с Ним), и пишет: «Дорогой Бог! Дорогие звезды, дорогие деревья, дорогое небо, дорогие люди! Дорогое все! Дорогой Бог! Спасибо вам».
А потом, сидя на террасе своего собственного красивого дома, она напишет, уже совсем без ошибок: «Только я-то думаю, не старые мы вовсе. Мы счастливые. И по правде сказать, думается мне, такими молодыми, как нынче, мы никогда и не были. Аминь».