быть как тень но вместе ночь и день
«Две любви» И. Анненский
Есть любовь, похожая на дым;
Если тесно ей – она одурманит,
Дать ей волю – и ее не станет…
Быть как дым, – но вечно молодым.
Есть любовь, похожая на тень:
Днем у ног лежит – тебе внимает,
Ночью так неслышно обнимает…
Быть как тень, но вместе ночь и день…
Сборник «Кипарисовый ларец», раздел «Складни».
Анализ стихотворения Анненского «Две любви»
Стихотворение «Две любви» предваряет посвящение С. В. Штейну, брату невестки поэта, и является результатом осмысления И. Ф. Анненским важных явлений, попыткой передачи жизненного опыта и анализа автором человеческой природы. Произведение содержит ряд философский обобщений, сделанных большим поэтом и мыслителем.
Миниатюрное произведение содержит такие средства художественной выразительности:
Поэт широко использует тире для характеристики смысловых связей. В рамках стихотворения автор противопоставляет два чувства: одно может стать опорой, сделать человека сильнее, другое – разрушающее человеческую личность и самое себя. Такое противопоставление предопределяет композиционное разделение произведения на две части.
В первой строфе описана любовь, уподобленная дыму – она так же нестойка, эфемерна. Подобно дыму в замкнутом помещении – «если тесно» – она отравляет человека, изменяет его сознание и вынуждает неадекватно воспринимать действительность. Дым, не сдерживаемый стенами, рассеивается. Так и любовь вне рамок приличий, самоограничений превращается в свою противоположность.
Во второй строфе говорится о совершенно другом чувстве, которое сродни преданности – оборот «лежит у ног» является явной аллюзией собачьей верности.
Полное собрание стихотворений
Осень
…………………………………
И всю ночь там ко месяцу дымы вились,
И всю ночь кто-то жалостно-чуткий
На скамье там дремал, уходя в котелок.
. ………………………………
А к рассвету в молочном тумане повис
На березе искривленно-жуткий
И мучительно-черный стручок,
Чуть пониже растрепанных гнезд,
А длиной – в человеческий рост.
И глядела с сомнением просинь
На родившую позднюю осень.
Складень романтический
1
Небо звездами в тумане.
Небо звездами в тумане не расцветится,
Робкий вечер их сегодня не зажег.
Только томные по окнам елки светятся,
Да, кружася, заметает нас снежок.
Мех ресниц твоих снежинки закидавшие
Не дают тебе в глаза мои смотреть,
Сами слезы, только сердца не сжигавшие,
Сами звезды, но уставшие гореть.
Это их любви безумною обидою
Против воли твои звезды залиты.
И мучительно снежинкам я завидую,
Потому что ими плачешь ты.
2
Милая
«Милая, милая, где ж ты была
Ночью в такую метелицу? в
«Горю и ночью дорога светла,
К дедке ходила на мельницу».
«Милая, милая, я не пойму
Речи с словами притворными.
С чем же ты ночью ходила к нему?»
«С чем я ходила? Да с зернами».
«Милая, милая, зерна-то чьи ж?
Жита я нынче не кашивал!»
«Зерна-то чьи, говоришь? Да твои ж.
Впрочем, хозяин не спрашивал. »
«Милая, милая, где же мука?
Куль-то, что был под передником?»
«У колеса, где вода глубока.
Лысый сегодня с наследником. »
Два паруса лодки одной
Нависнет ли пламенный зной,
Иль, пенясь, расходятся волны,
Два паруса лодки одной,
Одним и дыханьем мы полны.
Нам буря желанья слила,
Мы свиты безумными снами,
Но молча судьба между нами
Черту навсегда провела.
И в ночи беззвездного юга,
Когда так привольно-темно,
Сгорая, коснуться друг друга
Одним парусам не дано.
Две любви
Есть любовь, похожая на дым:
Если тесно ей – она дурманит,
Дай ей волю – и ее не станет.
Быть как дым – но вечно молодым.
Есть любовь, похожая на тень:
Днем у ног лежит – тебе внимает,
Ночью так неслышно обнимает.
Быть как тень, но вместе ночь и день.
Другому
Я полюбил безумный твой порыв,
Но быть тобой и мной нельзя же сразу,
И, вещих снов иероглифы раскрыв,
Узорную пишу я четко фразу.
Фигурно там отобразился страх,
И как тоска бумагу сердца мяла,
Но по строкам, как призрак на пирах,
Тень движется так деланно и вяло.
Твои мечты – менады по ночам,
И лунный вихрь в сверкании размаха
Им волны кос взметает по плечам.
Мой лучший сон – за тканью Андромаха.
На голове ее эшафодаж,
И тот прикрыт кокетливо платочком,
Зато нигде мой строгий карандаш
Не уступал своих созвучий точкам.
Ты весь – огонь. И за костром ты чист.
Испепелишь, но не оставишь пятен,
И бог ты там, где я лишь моралист,
Ненужный гость, неловок и невнятен.
Пройдут года. Быть может, месяца.
Иль даже дни, и мы сойдем с дороги:
Ты – в лепестках душистого венца,
Я просто так, задвинутый на дроги.
Наперекор завистливой судьбе
И нищете убого-слабодушной,
Ты памятник оставишь по себе,
Незыблемый, хоть сладостно-воздушный.
Полюбит, и узнает, и поймет,
И, увидав, что тень проснулась, дышит,—
Благословит немой ее полет
Среди людей, которые не слышат.
Пусть только бы в круженьи бытия
Не вышло так, что этот дух влюбленный,
Мой брат и маг не оказался я,
В ничтожестве слегка лишь подновленный.
Он и я
Давно меж листьев налились
Истомой розовой тюльпаны,
Но страстно в сумрачную высь
Уходит рокот фортепьянный.
И мука там иль торжество,
Разоблаченье иль загадка,
Но он – ничей, а вы – его,
И вам сознанье это сладко.
А я лучей иной звезды
Ищу в сомненьи и тревожно,
Я, как настройщик, все лады
Перебираю осторожно.
Темнеет. Комната пуста,
С трудом я вспоминаю что-то,
И безответна, и чиста,
За нотой умирает нота.
Разметанные листы
Невозможно
Есть слова – их дыханье, что цвет,
Так же нежно и бело-тревожно,
Но меж них ни печальнее нет,
Ни нежнее тебя, невозмолсно.
Не познав, я в тебе уж любил
Эти в бархат ушедшие звуки:
Мне являлись мерцанья могил
И сквозь сумрак белевшие руки.
Но лишь в белом венце хризантем,
Перед первой угрозой забвенья,
Этих ве, этих зэ, этих эм
Различить я сумел дуновенья.
И, запомнив, невестой в саду,
Как в апреле, тебя разубрали,—
У забитой калитки я жду,
Позвонить к сторожам не пора ли.
Если слово за словом, что цвет,
Упадает, белея тревожно,
Не печальных меж павшими нет,
Но люблю я одно – невозможно.
Сестре
Вечер. Зеленая детская
С низким ее потолком.
Скучная книга немецкая.
Няня в очках и с чулком.
Желтый, в дешевом издании,
Будто я вижу роман.
Даже прочел бы название,
Если б не этот туман.
Вы еще были Алиною,
С розовой думой в очах,
В платье с большой пелериною,
С серым платком на плечах.
В стул утопая коленами,
Взора я с вас не сводил,
Нежные, с тонкими венами,
Руки я ваши любил.
Слов непонятных течение
Было мне музыкой сфер.
Где ожидал столкновения
Ваших особенных р.
В медном подсвечнике сальная
Свечка у няни плывет.
Милое, тихо-печальное,
Все это в сердце живет.
Забвение
Нерасцепленные звенья,
Неосиленная тень —
И забвенье, но забвенье
Как осенний мягкий день,
Как полудня солнце в храме
Сквозь узор стекла цветной,—
С заметенною листами,
Но горящею волной.
Нам – упреки, нам – усталость,
А оно уйдет, как дым,
Пережито, но осталось
На портрете молодым.
Стансы ночи
Меж теней погасли солнца пятна
На песке в загрезившем саду.
Все в тебе так сладко-непонятно,
Но твое запомнил я: «Приду».
Черный дым, но ты воздушней дыма,
Ты нежней пушинок у листа,
Я не знаю кем, но ты любима,
Я не знаю, чья ты, но мечта.
За тобой в пустынные покои
Не сойдут алмазные огни,
Для тебя душистые левкои
Здесь ковром раскинулись одни.
Эту ночь я помню в давней грезе,
Но не я томился и желал:
Сквозь фонарь, забытый на березе,
Талый воск и плакал и пылал.
Месяц
Кто сильнее меня – их и сватай.
Истомились – и все не слились:
Этот сумрак голубоватый
И белесая высь.
Этот мартовский колющий воздух
С зябкой ночью на талом снегу
В еле тронутых зеленью звездах
Я сливаю и слить не могу.
Уж не ты ль и колдуешь, жемчужный,
Ты, кому остальные ненужны,
Их не твой ли развел и ущерб,
На горелом пятне желтосерп,
Ты, скиталец небес праздносумый
С иронической думой.
Тоска медленных капель
О капли в ночной тишине,
Дремотного духа трещотка,
Дрожа набухают оне
И падают мерно и четко.
В недвижно-бессонной ночи
Их лязга не ждать не могу я:
Фитиль одинокой свечи
Мигает и пышет, тоскуя.
И мнится, я должен, таясь,
На странном присутствовать браке,
Поняв безнадежную связь
Двух тающих жизней во мраке.
Тринадцать строк
Я хотел бы любить облака
На заре. Но мне горек их дым:
Так неволя тогда мне тяжка,
Так я помню, что был молодым.
Я любить бы их вечер хотел,
Когда, рдея, там гаснут лучи,
Но от жертвы их розовых тел
Только пепел мне снится в ночи.
Я люблю только ночь и цветы
В хрустале, где дробятся огни,
Потому что утехой мечты
В хрустале умирают они.
Потому что – цветы это ты.
Ореанда
Ни белой дерзостью палат на высотах
С орлами яркими в узорных воротах,
Ни женской прихотью арабских очертаний
Не мог бы сердца я лелеять неустанней.
Но в пятнах розовых по силуэтам скал
Напрасно я души, своей души искал.
Я с нею встретился в картинном запустеньи
Сгоревшего дворца – где нежное цветенье
Бежит по мрамору разбитых ступеней,
Где в полдень старый сад печальней и темней
А синие лучи струятся невозбранно
По блеклости панно и забытью фонтана.
Я будто чувствовал, что там ее найду,
С косматым лебедем играющей в пруду,
И что поделимся мы ветхою скамьею
Близ корня дерева, что поднялся змеею,
Дорогой на скалу, где грезит крест литой
Над просветленною страданьем красотой.
Дремотность
Сонет
В гроздьях розово-лиловых
Безуханная сирень
В этот душно-мягкий день
Неподвижна, как в оковах.
Солнца нет, но с тенью тень
В сочетаньях вечно новых;
Нет дождя, а слез готовых
Реки – только литься лень.
Полусон, полусознанье,
Грусть, но без воспоминанья,
И всему простит душа.
А, доняв ли, холод ранит,
Мягкий дождик не спеша
Так бесшумно барабанит.
Нервы
(Пластинка для граммофона)
Как эта улица пыльна, раскалена!
Что за печальная, о господи, сосна!
Балкон под крышею. Жена мотает гарус.
Муж так сидит. За ними холст, как парус.
Над самой клумбочкой прилажен их балкон.
«Ты думаешь – не он. А если он?
Все вяжет, боже мой. Посудим хоть немножко. »
. Морошка, ягода морошка.
«Вот только бы спустить лиловую тетрадь?»
«Что, барыня, шпинату будем брать?»
«Возьмите, Аннушка!»
– «Да там еще на стенке
Видал записку я, так. »
. Хороши гребэнки!
«А. почтальон идет. Петровым писем нет?»
«Корреспонденции одна газета „Свет“.
«Ну что ж? устроила?» – «Спалила под плитою».
«Неосмотрительность какая. Перед том?
А я тут так решил: сперва соображу,
И уж потом тебе все факты изложу.
Еще чего у нас законопатить нет ли?»
«Я все сожгла».– Вздохнув, считает молча петли.
«Не замечала ты: сегодня мимо нас
Какой-то господин проходит третий раз?»
«Да мало ль ходит их. »
– «Но этот ищет, рыщет,
И по глазам заметно, что он сыщик. »
«Чего ж у нас искать-то? Боже мой!»
«А Вася-то зачем не сыщется домой?»
«Там к барину пришел за пачпортами дворник».
«Ко мне пришел. А день какой?»
– «Авторник».
«Не выйдешь ли к нему, мой друг? Я нездоров».
. Ландышов, свежих ландышов!
«Ну что? Как с дворником? Ему бы хоть прибавить!»
«Вот вздор какой. За что же?»
. Бритвы праветь.
«Присядь же ты спокойно! Кись-кись-кись. »
«Ах, право, шел бы ты по воздуху пройтись!
Иль ты вообразил, что мне так сладко маяться. »
Яица свежие, яица!
Яичек свеженьких.
Но вылилась и злоба.
Расселись по углам и плачут оба.
Как эта улица пыльна, раскалена!
Что за печальная, о господи, сосна!
Весенний романс
Еще не царствует река,
Но синий лед она уж топит;
Еще не тают облака,
Но снежный кубок солнцем допит.
Через притворенную дверь
Ты сердце шелестом тревожишь.
Еще не любишь ты, но верь:
Не полюбить уже не можешь.
Осенний романс
Гляжу на тебя равнодушно,
А в сердце тоски не уйму.
Сегодня томительно-душно,
Но солнце таится в дыму.
Я знаю, что сон я лелею,
Но верен хоть снам я,– а ты.
Ненужною жертвой в аллею
Падут, умирая, листы.
Судьба нас сводила слепая:
Бог знает, мы свидимся ль там.
Но знаешь. Не смейся, ступая
Весною по мертвым листам!
Среди миров
Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды н повторяю имя.
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.
Миражи
То полудня пламень синий,
То рассвета пламень алый,
Я ль устал от четких линий,
Солнце ль самое устало —
Но чрез полог темнолистый
Я дождусь другого солнца
Цвета мальвы золотистой
Или розы и червонца.
Будет взорам так приятно
Утопать в сетях зеленых,
А потом на темных кленах
Зажигать цветные пятна.
Пусть миражного круженья
Через миг погаснут светы.
Пусть я – радость отраженья,
Но не то ль и вы, поэты?
Гармония
В тумане волн и брызги серебра,
И стертые эмалевые краски.
Я так люблю осенние утра
За нежную невозвратимость ласки!
И пену я люблю на берегу,
Когда она белеет беспокойно.
Я жадно здесь, покуда небо знойно,
Остаток дней туманных берегу.
А где-то там мятутся средь огня
Такие ж я, без счета и названья,
И чье-то молодое за меня
Кончается в тоске существованье.
Второй мучительный сонет
Вихри мутного ненастья
Тайну белую хранят.
Колокольчики запястья
То умолкнут, то звенят.
Ужас краденого счастья —
Губ холодных мед и яд
Жадно пью я, весь объят
Лихорадкой сладострастья.
Этот сон, седая мгла,
Ты одна создать могла,
Снега скрип, мельканье тени,
На стекле узор курений
И созвучье из тепла
Губ, и меха, и сиреней.
Бабочка газа
Скажите, что сталось со мной?
Что сердце так жарко забилось?
Какое безумье волной
Сквозь камень привычки пробилось?
В нем сила иль мука моя,
В волненьи не чувствую сразу:
С мерцающих строк бытия
Ловлю я забытую фразу.
Фонарь свой не водит ли тать
По скопищу литер унылых?
Мне фразы нельзя не читать,
Но к ней я вернуться не в силах.
Не вспыхнуть ей было невмочь,
Но мрак она только тревожит:
Так бабочка газа всю ночь
Дрожит, а сорваться не может.
Прерывистые строки
САNZONE [14]
Если б вдруг ожила небылица,
На окно я поставлю свечу,
Приходи. Мы не будем делиться,
Все отдать тебе счастье хочу!
Ты придешь и на голос печали
Потому что светла и нежна,
Потому что тебя обещали
Мне когда-то сирень и луна.
Но. бывают такие минуты,
Когда страшно и пусто в груди.
Я тяжел – и, немой и согнутый.
Я хочу быть один. уходи!
В белом поле был пепельный бал,
Тени были там нежно-желанны,
Упоительный танец сливал,
И клубил, и дымил их воланы.
Чередой, застилая мне даль,
Проносились плясуньи мятежной,
И была вековая печаль
В нежном танце без музыки нежной.
А внизу содроганье и стук
Говорили, что ужас не прожит;
Громыхая цепями, Недуг
Там сковал бы воздушных – не может.
И была ль так постыла им степь,
Или мука капризно-желанна,—
То и дело железную цепь
Задевала оборка волана.
Вы за мною? Я готов.
Нагрешили, так ответим.
Нам – острог, но им – цветов.
Солнца, люди, нашим детям!
В детстве тоньше жизни нить,
Дни короче в эту пору.
Не спешите их бранить,
Но балуйте. без зазору.
Вы несчастны, если вам
Непонятен детский лепет,
Вызвать шепот – это срам,
Горший – в детях вызвать трепет.
Но безвинных детских слез
Не омыть и покаяньем,
Потому что в них Христос,
Весь, со всем своим сияньеи.
Ну, а те, что терпят боль,
У кого как нитки руки.
Люди! Братья! Не за то ль
И покой наш только в муке.
Моя тоска
Пусть травы сменятся над капищем волненья
И восковой в гробу забудется рука,
Мне кажется, меж вас одно недоуменье
Все будет жить мое, одна моя Тоска.
Нет, не о тех, увы! кому столь недостойно,
Ревниво, бережно и страстно был я мил.
О, сила любящих и в муке так спокойна,
У женской нежности завидно много сил.
Да и при чем бы здесь недоуменья были —
Любовь ведь светлая, она кристалл, эфир.
Моя ж безлюбая – дрожит, как лошадь в мыле!
Ей – пир отравленный, мошеннический пир!
В венке из тронутых, из вянущих азалий
Собралась петь она. Не смолк и первый стих,
Как маленьких детей у ней перевязали,
Сломали руки им и ослепили их.
Она бесполая, у ней для всех улыбки,
Она притворщица, у ней порочный вкус —
Качает целый день она пустые зыбки,
И образок в углу – сладчайший Иисус.
Я выдумал ее – и все ж она виденье,
Я не люблю ее – и мне она близка,
Недоумелая, мое недоуменье,
Всегда веселая, она моя тоска.
Стихотворения, не вошедшие в сборники
«Как я любил от городского шума. »
Как я любил от городского шума
Укрыться в сад, и шелесту берез
Внимать, в запущенной аллее сидя.
Да жалкую шарманки отдаленной
Мелодию ловить. Ее дрожащий
Сродни закату голос: о цветах
Он говорит увядших и обманах.
Пронзая воздух парный, пролетит
С минутным шумом по ветвям ворона,
Да где-то там далеко прокричит
Петух, на запад солнце провожая,
И снова смолкнет все,– душа полна
Какой-то безотчетной грустной думы,
Кого-то ждешь, в какой-то край летишь,
Мечте безвестный, горячо так любишь
Кого-то. чьих-то ждешь задумчивых речей
И нежной ласки, и в вечерних тенях
Чего-то сердцем ищешь. И с тем сном
Расстаться и не может, и не хочет
Душа. Сидишь забытый и один,
И над тобой поникнет ночь ветвями.
О майская, томительная ночь,
Ты севера дитя, его поэтов
Любимый сон. Кто может спать, скажи,
Кого постель горячая не душит,
Когда, как грезу нежную, опустишь
Ты на сады и волны золотые
Прозрачную завесу, и за ней,
Прерывисто дыша, умолкнет город —
И тоже спать не может и, влюбленный,
С мольбой тебе, задумчивой, глядит
В глаза своими тысячами окон.