в дни войны глаза девчонки семилетней

В дни войны

Глаза девчонки семилетней
Как два померкших огонька.
На детском личике заметней
Большая, тяжкая тоска.
Она молчит, о чем ни спросишь,
Пошутишь с ней, — молчит в ответ.
Как будто ей не семь, не восемь,
А много, много горьких лет.

Статьи раздела литература

Мы используем на портале файлы cookie, чтобы помнить о ваших посещениях. Если файлы cookie удалены, предложение о подписке всплывает повторно. Откройте настройки браузера и убедитесь, что в пункте «Удаление файлов cookie» нет отметки «Удалять при каждом выходе из браузера».

Подпишитесь на нашу рассылку и каждую неделю получайте обзор самых интересных материалов, специальные проекты портала, культурную афишу на выходные, ответы на вопросы о культуре и искусстве и многое другое. Пуш-уведомления оперативно оповестят о новых публикациях на портале, чтобы вы могли прочитать их первыми.

Если вы планируете провести прямую трансляцию экскурсии, лекции или мастер-класса, заполните заявку по нашим рекомендациям. Мы включим ваше мероприятие в афишу раздела «Культурный стриминг», оповестим подписчиков и аудиторию в социальных сетях. Для того чтобы организовать качественную трансляцию, ознакомьтесь с нашими методическими рекомендациями. Подробнее о проекте «Культурный стриминг» можно прочитать в специальном разделе.

Электронная почта проекта: stream@team.culture.ru

Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура.РФ».

В разделе «Афиша» новые события автоматически выгружаются из системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После подтверждения модераторами анонс события появится в разделе «Афиша» на портале «Культура.РФ».

Если вы нашли ошибку в публикации, выделите ее и воспользуйтесь комбинацией клавиш Ctrl+Enter. Также сообщить о неточности можно с помощью формы обратной связи в нижней части каждой страницы. Мы разберемся в ситуации, все исправим и ответим вам письмом.

Источник

ГЛАЗА ДЕВЧОНКИ СЕМИЛЕТНЕЙ…

Глаза девчонки семилетней
Как два померкших огонька.
На детском личике заметней
Большая, тяжкая тоска.

Она молчит, о чем ни спросишь,
Пошутишь с ней – молчит в ответ,
Как будто ей не семь, не восемь,
А много, много горьких лет.

Вдруг сразу словно ветер свежий
Пройдет по детскому лицу,
И, оживленная надеждой,
Она бросается к бойцу.

Другие произведения автора

Сигнал тревоги
над страной.
Подкрался враг,
Как вор ночной.

Ты войди в теплицу –
Там июльский зной.
Распустились розы,
Как в Крыму весной,

Почтальон проходит мимо
И стучит не в нашу дверь.
Почтальон проходит мимо,
Мы не ждем его теперь.

Мы папу не видели
Очень давно,
С тех пор
Как на улицах
С тало темно…

Оставить комментарий

ВОЙНА. ПОЭЗИЯ ВСЕРЪЁЗ

О КНИГАХ

ВОЙНА И МИР. Антология: Великая Отечественная война (1941–1945) в русской поэзии XX–XXI вв.
НЕКОММЕРЧЕСКОЕ ИЗДАНИЕ
Издатель: ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОНД «ДОРОГА ЖИЗНИ» ( президент Д.А. Мизгулин)
Идея Дмитрия Мизгулина.
Главный редактор Б.И. Лукин
Составители I-V кн. : Ю.П. Перминов и Б.И. Лукин.
Составитель VI-XV кн. : Б.И. Лукин.
В пятнадцати книгах.

«Война и мир» – фундаментальная антология русской поэзии в десяти книгах, посвященная подвигу народов многонационального Советского Союза в Великой Отечественной войне. В книги включены стихи, созданные не только
в 1941–1945 годах, но и в послевоенные десятилетия XX–XXI веков.
Данная мемориальная книга жизни народа, издающаяся в честь 70-летия Победы и памяти 75-летия начала войны, впервые столь полно представляет объединенное общей темой творчество поэтов различных поколений нашей страны.
Большинство представленных произведений давно стали классическими, многие дождались своего часа и также войдут в сокровищницу русской литературы.
В антологии впервые цельно прослежена работа трех поколений писателей, условно названных нами отцами, детьми и внуками. Тома составлены по возрастному принципу: в I–V книгах – творчество писателей, родившихся до 1927 года, в VI–VII – с 1927 по 1945 год, в VIII–IX – с 1946 по 1955 год, в X – после 1956 года. Для удобства поиска все авторы в каждой возрастной группе расположены по алфавиту. Неоспоримо историческое значение собранных в антологии произведений
участников боев и тружеников тыла, чьи строки сполна оплачены кровью, слезами и потом, детей войны, переживших грозное лихолетье, внуков, в чьи судьбы война вторглась лишь эхом, но грозным эхом генетической памяти.
Антология дополнена фотографиями поэтов и снабжена биографическими данными.

Источник

Детям о войне

Страницы

Стихи о войне для детей

Отца на фронт призвали.
И по такой причине
Я должен жить отныне,
Как следует мужчине.

Мать вечно на работе.
Квартира опустела.
Но в доме для мужчины
Всегда найдётся дело.

Полны водою вёдра.
Подметена квартира.
Посуду мыть несложно –
На ней ни капли жира.

С трёх карточек талоны
Стригут мне в гастрономе.
Кормилец и добытчик.
Мужчина. Старший в доме.

Я искренне уверен,
Что стал отцу заменой.
Но в жизни той далёкой,
Блаженной, довоенной,
Отец не занимался
Подобными делами.
Мать заменила папу.
Я помогаю маме.

Все переменится вокруг.
Отстроится столица.
Детей разбуженных испуг
Вовеки не простится.

Не сможет позабыться страх,
Изборождавший лица.
Сторицей должен будет враг
За это поплатиться.

Настанет новый, лучший век.
Исчезнут очевидцы.
Мученья маленьких калек
Не смогут позабыться.

Мне рассказывал смоленский
Паренек:
– В нашей школе деревенской
Шел урок.

Проходили мы частицы
«Не» и «ни».
А в селе стояли фрицы
В эти дни.

Обобрали наши школы
И дома.
Наша школа стала голой,
Как тюрьма.

Из ворот избы соседской
Угловой
К нам в окно глядел немецкий
Часовой.

И сказал учитель: «Фразу
Дайте мне,
Чтобы в ней встречались сразу
«Ни» и «не».»

Мы взглянули на солдата
У ворот
И сказали: «От расплаты
НИ один фашист проклятый
НЕ уйдет!»
(С. Маршак)

В классе очень холодно,
На перо дышу,
Опускаю голову
И пишу, пишу.

Первое склонение —
Женский род на «а»,
Сразу, без сомнения,
Вывожу — «война».

Что всего существенней
Нынче для страны?
В падеже родительном:
Нет — чего?— «войны».

А за словом воющим —
Мама умерла.
И далекий бой еще,
Чтобы я жила.

Шлю «войне» проклятия,
Помню лишь «войну».
Может, для примера мне
Выбрать «тишину»?

О «войне» тот горестный,
Гордый тот урок,
И его запомнила
Я на вечный срок.

Майор привез мальчишку на лафете.
Погибла мать. Сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.

Его везли из крепости, из Бреста.
Был исцарапан пулями лафет.
Отцу казалось, что надежней места
Отныне в мире для ребенка нет.

Отец был ранен, и разбита пушка.
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Седой мальчишка на лафете спал.

Мы шли ему навстречу из России.
Проснувшись, он махал войскам рукой.
Ты говоришь, что есть еще другие,
Что я там был и мне пора домой.

Ты это горе знаешь понаслышке,
А нам оно оборвало сердца.
Кто раз увидел этого мальчишку,
Домой прийти не сможет до конца.

Я должен видеть теми же глазами,
Которыми я плакал там, в пыли,
Как тот мальчишка возвратится с нами
И поцелует горсть своей земли.

За все, чем мы с тобою дорожили,
Призвал нас к бою воинский закон.
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
А там, где отнят у мальчишки он.
(К. Симонов)

В пилотке мальчик босоногий

В пилотке мальчик босоногий
С худым заплечным узелком
Привал устроил на дороге,
Чтоб закусить сухим пайком.

Горбушка хлеба, две картошки –
Всему суровый вес и счет.
И, как большой, с ладони крошки
С великой бережностью – в рот.

Стремглав попутные машины
Проносят пыльные борта.
Глядит, задумался мужчина.
– Сынок, должно быть сирота?

И на лице, в глазах, похоже, –
Досады давнишняя тень.
Любой и каждый всё про то же,
И как им спрашивать не лень.

В лицо тебе серьезно глядя,
Еще он медлит рот открыть.
– Ну, сирота. – И тотчас: – Дядя,
Ты лучше дал бы докурить.

Приехал издалёка я,
Приехал я с войны.
Теперь учусь на токаря,
Нам токари нужны.
Теперь стою я
За станком
И вспоминаю мать,
Она звала меня
Сынком
И тёплым,
Клетчатым платком
Любила укрывать.

Мальчик из села Поповки

Среди сугробов и воронок
В селе, разрушенном дотла,
Стоит, зажмурившись ребёнок –
Последний гражданин села.
Испуганный котёнок белый,
Обломок печки и трубы –
И это всё, что уцелело
От прежней жизни и избы.
Стоит белоголовый Петя
И плачет, как старик без слёз,
Три года прожил он на свете,
А что узнал и перенёс.
При нём избу его спалили,
Угнали маму со двора,
И в наспех вырытой могиле
Лежит убитая сестра.
Не выпускай, боец, винтовки,
Пока не отомстишь врагу
За кровь, пролитую в Поповке,
И за ребёнка на снегу.

В блокадных днях мы так и не узнали…

В блокадных днях
Мы так и не узнали:
Меж юностью и детством
Где черта?
Нам в сорок третьем
Выдали медали,
И только в сорок пятом —
Паспорта.
И в этом нет беды…
Но взрослым людям,
Уже прожившим многие года,
Вдруг страшно оттого,
Что мы не будем
Ни старше, ни взрослее,
Чем тогда…

Мечты блокадного мальчишки

На окнах – надоевшие кресты.
И сутки не смолкает канонада,
А светлые мальчишечьи мечты
Ведут меня по дедовому саду.

Так хочется дотронуться рукой
До яблочной прозрачно-спелой кожи,
Увидеть вновь улыбки и покой
На лицах торопящихся прохожих!

Так хочется, чтоб мамочка моя,
Как прежде, заразительно смеялась,
Израненная взрывами земля
В цветочных росах снова искупалась!

Бумажным лёгким змеем с ветерком
Умчаться ввысь распахнутого неба.
И съесть – взахлёб!
До крошки!
Целиком!
Буханку вкусно пахнущего хлеба!

Я жив. Дышу. Люблю людей.
Но жизнь бывает мне постыла,
Как только вспомню: это – было!
Мужчины мучили детей!
(Наум Коржавин)

Много нынче в памяти потухло,
а живет безделица, пустяк:
девочкой потерянная кукла
на железных скрещенных путях.

Над платформой пар от паровозов
низко плыл, в равнину уходя.
Теплый дождь шушукался в березах,
но никто не замечал дождя.

Эшелоны шли тогда к востоку,
молча шли, без света и воды,
полные внезапной и жестокой,
горькой человеческой беды.

Девочка кричала и просила
и рвалась из материнских рук,—
показалась ей такой красивой
и желанной эта кукла вдруг.

Но никто не подал ей игрушки,
и толпа, к посадке торопясь,
куклу затоптала у теплушки
в жидкую струящуюся грязь.

Маленькая смерти не поверит,
и разлуки не поймет она.
Так хоть этой крохотной потерей
дотянулась до нее война.

Некуда от странной мысли деться:
это не игрушка, не пустяк,—
это, может быть, обломок детства
на железных скрещенных путях.
(В. Тушнова, 1943)
Тихвин, 14 октября 1941 года

Они были уже далеко от блокады –
Вывозимые в тыл ленинградские дети.
Где-то там, позади артобстрелов раскаты,
Вой сирен, стук зениток в прожекторном свете,

Надоевшие бомбоубежищ подвалы,
Затемненных домов неживые громады,
Шёпот мам на тревожном перроне вокзала:
«Будет всё хорошо, и бояться не надо. «

А потом путь по Ладоге, штормом объятой,
Волны, словно таран, били в баржи с разгона.
Наконец, твёрдый берег – уже за блокадой!
И опять пересадка, и снова в вагоны.

Они были уже далеко от блокады,
Всё спокойней дышалось спасаемым детям,
И стучали колёса: «Бояться не надо!
Бояться не надо! Мы едем! Мы едем!»

Поезд встал, отдуваясь, на станции Тихвин.
Паровоз отцепился, поехал пить воду.
Всё вокруг, как во сне, было мирным и тихим.
Только вдруг крик протяжный за окнами: «Воздух!»

«Что случилось?» – «Налёт. Выходите быстрее. » –
«Как налёт? Но ведь мы же далёко от фронта. » –
«Выводите детей из вагонов скорее. «
А фашист уже груз сыпанул с разворота.

И опять свист и вой души детские рвали,
Словно дома, в кошмарной тревог круговерти.
Но сейчас дети были не в прочном подвале,
А совсем беззащитны, открыты для смерти.

Взрывы встали стеной в стороне, за домами.
Радость робко прорвалась сквозь страх: «Мимо! Мимо!»
И душа вновь припала к надежде, как к маме –
Ведь она где-то рядом, неслышно, незримо.

А над станцией снова свистит, воет, давит,
Бомбы к детям всё ближе, не зная пощады.
Они рвутся уже прямо в детском составе.
«Мама. Ты говорила: бояться не надо. «

Есть на тихвинском кладбище, старом, зелёном,
Место памяти павших героев сражений.
Здесь в дни воинской славы склоняются знамёна,
Рвёт минуту молчанья салют оружейный.

А в другой стороне в скромной братской могиле
Спят погибшие здесь ленинградские дети.
И цветы говорят, что о них не забыли,
Что мы плачем о них даже в новом столетье.

Помолчим возле них, стиснув зубы упрямо,
Перечтём вновь и вновь скорбный текст обелиска,
И почудятся вдруг голоса: «Мама! Мама!
Приезжай, забери нас отсюда! Мы близко. «
(А. Молчанов)

Груз драгоценный баржа принимала –
Дети блокады садились в неё.
Лица недетские цвета крахмала,
В сердце горе своё.
Девочка куклу к груди прижимала.

Старый буксир отошёл от причала,
К дальней Кобоне баржу потянул.
Ладога нежно детишек качала,
Спрятав на время большую волну.
Девочка, куклу обняв, задремала.

Чёрная тень по воде пробежала,
Два «Мессершмита» сорвались в пике.
Бомбы, оскалив взрывателей жала,
Злобно завыли в смертельном броске.
Девочка куклу сильнее прижала.

Взрывом баржу разорвало и смяло.
Ладога вдруг распахнулась до дна
И поглотила и старых, и малых.
Выплыла только лишь кукла одна,
Та, что девчурка к груди прижимала.

Ветер минувшего память колышет,
В странных виденьях тревожит во сне.
Сняться мне часто большие глазища
Тех, кто остался на ладожском дне.
Снится, как в тёмной, сырой глубине
Девочка куклу уплывшую ищет.
(А. Молчанов)
Памяти ленинградских детей, погибших на станции Лычково

Есть места на земле, чьи названия, словно оковы,
Держат в памяти то, что осталось в печальной дали.
Вот таким местом скорби и братства нам стало Лычково –
Небольшое село на краю новгородской земли.

Здесь в июльский безоблачный день сорок первого года
Враг, нагрянув с небес, разбомбил пассажирский состав –
Целый поезд детей Ленинграда, двенадцать вагонов,
Тех, что город хотел уберечь в этих тихих местах.

Кто же мог в Ленинграде в тревожном июне представить,
Что фашисты так быстро окажутся в той стороне,
Что детей отправляют не в тыл, а навстречу войне,
И над их поездами нависнут машины с крестами.

Им в прицел было видно, что там не солдаты, не пушки,
только дети бегут от вагонов – десятки детей.
Но пилоты спокойно и точно бомбили теплушки,
Ухмыляясь злорадной арийской усмешкой своей.

И метались по станции в страхе мальчишки, девчонки,
И зловеще чернели над ними на крыльях кресты,
И мелькали средь пламени платьица и рубашонки,
И кровавились детскою плотью земля и кусты.

Глохли крики и плач в рёве, грохоте, «юнкерсов» гуде,
Кто-то, сам погибая, пытался другого спасти.
Мы трагедию эту во веки не забудем.
И фашистских пилотов-убийц никогда не простим.

Разве можно забыть, как детей по частям собирали,
Чтобы в братской могиле, как павших солдат, схоронить?
как над ними, не стыдясь, и мужчины рыдали
И клялись отомстить. Разве можно всё это простить!

На Руси нету горя чужого, беды постороннее,
И беду ленинградцев лычковцы считали своей.
Да кого же убийство детей беззащитных не тронет?
Нету боли страшнее, чем видеть страданья детей.

Вечным сном спять в Лычкове на кладбище
в скромной могиле
Ленинградские дети – далёко от дома и мам.
Но лычковские женщины им матерей заменили.
Отдавая заботы тепло их остывшим телам,

Убирая могилу невинных страдальцев цветами,
Горько плача над ними в дни скорби и славы страны
И храня всем селом дорогую и горькую память
О совсем незнакомых, безвестных, но всё же родных.

И воздвигли в Лычкове на площади, возле вокзала,
Скорбный памятник детям, погибшим в проклятой войне:
Перед рваною глыбою – девочка,
словно средь взрывов, в огне,
В смертном ужасе к сердцу дрожащую руку прижала.
(Говорят, при отливе её капля бронзы слезой побежала
И осталась на левой щеке – до скончания дней.)

А по рельсам бегут поезда. Остановка – Лычково.
пассажиры спешат поглядеть монумент, расспросить,
Врезать в сердце своё страшной повести каждое слово,
Чтобы лычковскую боль все страной не забыть, не простить
(А. Молчанов)

Памятью нетленной о блокадных детях
На земле священной он навек взращен,
И к сердцам горячим всех детей на свете
Он призывом к Дружбе, к Миру обращён.

Тормозни, водитель! Задержитесь, люди!
Подойдите ближе, головы склоня.
Вспомните о тех, кто взрослыми не будет,
Тех, кто детским сердцем город заслонял.

У Дороги Жизни шепчутся берёзы,
Седины лохматит дерзкий ветерок.
Не стыдитесь, люди, и не прячьте слезы,
Плачет вместе с вами каменный Цветок.

Сколько их погибло – юных ленинградцев?
Сколько не услышит грома мирных гроз?
Мы сжимаем зубы, чтоб не разрыдаться.
Чтобы всех оплакать, нам не хватит слёз.

Их похоронили в братские могилы.
Был обряд блокадный, как война, жесток.
И цветов тогда мы им не приносили.
Пусть теперь в их память здесь цветёт Цветок.

Он пророс сквозь камни, что сильней столетий,
Поднял выше леса белый лепесток.
Всей земле Российской, всей земной планете
Виден этот белый каменный Цветок.
(А. Молчанов)

Памяти 13 миллионов детей, погибших во Второй мировой войне

Тринадцать миллионов детских жизней
Сгорело в адском пламени войны.
Их смех фонтанов радости не брызнет
На мирное цветение весны.

Мечты их не взлетят волшебной стаей
Над взрослыми серьезными людьми,
И в чём-то человечество отстанет,
И в чём-то обеднеет целый мир.

Тех, кто горшки из глины обжигают,
Хлеба растят и строят города,
Кто землю по-хозяйски обживают
Для жизни, счастья, мира и труда.

Без них Европа сразу постарела,
На много поколений недород
И грусть с надеждой, как в лесу горелом:
Когда ж подлесок новый станет в рост?

Им скорбный монумент воздвигнут в Польше,
А в Ленинграде – каменный Цветок,
Чтоб в памяти людей остался дольше
Прошедших войн трагический итог.

Из пепла Бухенвальда и Хатыни,
Из бликов пискаревского огня:
«Неужто память жгучая остынет?
Неужто люди мир не сохранят?»

Их губы запеклись в последнем крике,
В предсмертном зове милых мам своих.
О, матери стран малых и великих!
Услышьте их и помните о них!
(А. Молчанов)
Стихи о почтальонке

Ей пятнадцати нет. Девчонка.
Невысока и очень худа.
Письмоносица, почтальонка,
По прозванию Нюрка-беда.

В зной и в слякоть, в метель со стужей
С сумкой кожаной наперевес
Разнести Нюрке почту нужно
По пяти деревенькам окрест.

Дома двое младших братишек,
Мать болеет почти уж год.
Слава Богу, отец с фронта пишет –
Ждут и верят, что он придет.

Он придет, и все будет как прежде,
Как в далеком-далеком вчера.
Не лиши только, Боже, надежды…
И опять на работу пора.

Ребятишкам – картошка в печке,
Ей с утра – с сумкой наперевес.
А что впроголодь…Бегать легче
По пяти деревенькам окрест.

В деревнях – старики да дети,
Бабы – в поле, то сеют, то жнут.
Почтальонку вдали приметят
И с сердечной тревогой ждут.

Треугольник – живой! Удача!
Коли серый казенный конверт –
Замолчат, закричат, заплачут…
И померкнет в глазах белый свет…

Защемит у девчонки сердчишко
От людского горя и бед…
Тяжела эта сумка слишком,
Если там от беды привет.

Вести черные – похоронки,
Горя горького череда.
Письмоносице, почтальонке
Без вины дали имя – Беда.

Малолетка еще, девчонка –
Только в косах полно седины.
Письмоносица, почтальонка,
Разносящая вести с войны.
(Т. Черновская)

С глазами светло-синими, с кудрявой головой
Работает, старается гвардеец тыловой.
Фотографы газетные бегут его снимать.
Никто Василь Васильича не может обогнать.

В минуту получается готовая деталь,
На грудь ему повешена отличия медаль.
Девчата им любуются, подходят и молчат,
А он и не оглянется, не смотрит на девчат.

За горы за Уральские молва о нем идет,
А он себе работает и бровью не ведет.
Василию Васильичу всего тринадцать лет.
Привет, Василь Васильевич, примите наш привет!

Вы с нами делили
Нелёгкие
Будни похода,
Солдатские прачки
Весны сорок пятого года.
Вчерашние школьницы,
Мамины дочки,
Давно ль
Полоскали вы
Куклам платочки?
А здесь, у корыт,
Во дворе госпитальном
Своими ручонками
В мыле стиральном
До ссадин больных
На изъеденной коже
Смываете
С жёсткой солдатской
Одёжи
Кровавую потную
Глину
Большого похода,
Солдатские прачки
Весны сорок пятого года.
Вот вы предо мною
Устало стоите.
Вздымается
Дымная пена
В корыте.
А первое
Мирное
Синее небо —
Такое забудешь едва ли,
Не ваши ли руки
Его постирали?
(Н. Доризо)

Была обыкновенная
Она ещё вчера.
Теперь сестра военная,
Военная сестра.

Сестре на складе выдали
Большие сапоги.
В один сапог — мы видели —
Влезают две ноги.

Нога мала, — смущённые
На складе говорят.
И выдали суконную
Шинель до самых пят.

Ей все шинели мерили,
Но меньше так и нет.
И там сестре не верили,
Что ей семнадцать лет.

У ней косичка белая
Вчера ещё была.
Моя сестрёнка — смелая,
Хоть ростом так мала.

Когда летал над крышами,
Над нашим домом враг —
Она всегда с мальчишками
Влезала на чердак.

Шумел пожар над городом,
Дрожал огромный дом.
Она стояла гордая
С пожарным рукавом.

В дымящие развалины
Влетала, как стрела,
Откапывала раненых,
В укрытие несла.

Теперь сестра учёная,
Военная сестра,
На ней шинель с погонами,
Сестре на фронт пора.

Она в подарок платьице
Своё мне отдала.
У мамы слёзы катятся:
— Уж больно ты мала!

А сердце-то, как правило,
По маленьким болит. —
Сестра ремни поправила
И тихо говорит:

— Что голову повесила?
Я, мама, на посту —
И добавляет весело: —
На фронте подрасту!
(З. Александрова)
(Из «Мурзилки» военных лет.)

Синеглазая девчонка
Девяти неполных лет.
Льётся песня нежно, звонко
На больничный белый цвет.

И под звуков переливы
Чьи-то братья и отцы
Вспоминают дом счастливый,
Просят спеть ещё бойцы.

«Я спою, — в ответ девчонка, —
Низко голову склонив,— Вот, пришла нам похоронка.
Но я верю: папа жив!

Может, кто из вас случайно
Папу где-нибудь встречал?
Где-то там, в сторонке дальней,
Вместе с папой воевал?»

И как будто виноваты
В том, что живы до сих пор,
Вдруг отводят все солдаты
От девчонки малой взор.

Проглотив слезу украдкой,
Вновь поёт до хрипотцы,
И, по-взрослому, солдаткой
Кличут девочку бойцы.

Бесконечно петь готова
Песни раненым она,
Но при этом спросит снова,
А в ответ лишь тишина.

И однажды, как награда,
Весь изранен, но живой,
Папа, милый! Вот он, рядом!
«Я спою тебе, родной!»

Тебя я на вечере школьном
Случайно на танец позвал,
И дрогнуло сердце невольно,
Лишь взгляд твой мельком увидал.

Тогда не хватило нам ночи –
Меня ты смогла так увлечь,
Что видел лишь ясные очи,
Да слышал лишь милую речь.

Казалось, что счастье навечно
Здесь наши сроднило сердца,
И было так вместе беспечно,
Не зная судьбы до конца.

Вдруг гул самолетов и взрывы
Порвали в момент тишину.
По первому фронта призыву
Ушел воевать на войну.

И кончилось мирное лето,
Все было в руинах вокруг.
Война отлучила нас слепо
От дома, родных и подруг.

Тебя я на вечере школьном
Случайно на танец позвал,
И дрогнуло сердце невольно
Лишь взгляд твой мельком увидал.

Отца телогрейка
Висит в коридоре.
И пахнет и потом она и смолой.
Отец в ней работал,
Ходил он на стройку.
Не взял на войну
Телогрейку с собой.
И сын каждый раз
В коридор выбегая,
Всё нюхал её,
Прижимая к лицу.
И тихо шептал:
– Возвращайся скорее!
Вот так помогал он себе и отцу.
Её не давал никому надевать он.
И так провисела она всю войну.
И нюхал сынок её,
Будто молился;
– Я папу дождусь!
Да, я папу верну!
И вот наступила она – та Победа,
В которую верили все до конца.
И мальчик дождался!
И папа вернулся!
И папу он обнял и
Встретил отца!
А всё потому, что была
Телогрейка, которая
Столько давала тепла.
Хотите, вы верьте,
Хотите, не верьте –
Но папе вернуться
Она помогла.

Рожденным 22 июня 41 года

Уж семь десятков лет живут
Те, кто рожден был утром грозным.
Рассветы мирные встают,
А память вызывает слезы.
Все рухнуло в тот сонный миг.
И ад ворвался на рассвете.
Был первый бой… И первый крик!
Пришла война! Родились дети!
И вам пришлось все годы жить
Под знаком скорби и печали.
Не в силах матери забыть,
Как вы от голода молчали.
А вы росли вместе с войной.
Иного мира вы не знали.
Кусочек сахара с водой –
Пределом ваших был мечтаний.
Но вот окончилась война!
И ты недоуменно, строго
Смотрел, как мама обняла
Солдата с плачем у порога.
А он, колючий и чужой,
Тебя, подбрасывая в небо,
Кричал: «Сынок! Сынок родной!
Ах, как давно я дома не был!»
(Н. Веденяпина ■ )

Источник